Юность Лагардера - Поль Феваль

— Армель, — негромко говорил Анри, — ты все время грустишь… Мне горько это видеть… Разве ты несчастлива с нами?

— Рядом с тобой, Анри, — отвечал нежный голосок Армель, — я не могу быть несчастной… Но стоит мне вспомнить о моем бедном отце, как сердце мое сжимается от горя…

— Девочка моя, разве я не просил тебя довериться мне? Или ты не веришь слову Лагардера?

Стоя на коленях и прильнув ухом к холсту, оба шпиона, затаив дыхание, трепетали от радости. Наконец-то они нашли тех, кого безуспешно искали уже целый год! Теперь Злая Фея простит их и снова одарит своими милостями!

Разговор в фургоне продолжался, но уже в темноте, потому что один из собеседников задул свечу.

— Потерпи еще немного, моя маленькая Армель. Мне только тринадцать, но я уже вполне могу помериться силой с восемнадцатилетними юношами. Оливье де Сов жив, а это значит, что рано или поздно я найду его и приведу к тебе.

— Да услышит тебя Господь!

— Он слышит нас, Армель. Я чувствую, что рожден для великих свершений… Кем суждено мне стать? Защитником обиженных? Непреклонным судьей? Не знаю… Но я твердо уверен в том, о чем поведал мне властный голос свыше: на Лагардера можно положиться!

На этом разговор прекратился. Жоэль и Эстафе услышали мерное дыхание девочки. Она спала. Через некоторое время уснул и ее товарищ. Во сне тявкнула ученая собака Розы Текла. В глубине фургона закашлялся вечно простуженный господин Плуф.

Бретеры поднялись и тихо удалились.

Перед памятником Генриху IV они остановились и шепотом заспорили.

Надо ли строго следовать указаниям Злой Феи и разделиться: один остается караулить добычу, а второй бежит к хозяйке? Им казалось, что в этом нет необходимости. Судя по всему, «Театр Маленькой Королевы» не собирался покидать ярмарку на Новом мосту, а значит, не было никакой нужды торопиться, рискуя попасть в руки ночной стражи.

Так что оба наемника направились прямо в «Сосущий теленок». Жоэль насвистывал, Эстафе радостно потирал руки. Опьяненный успехом, бретонец мечтал вслух:

— Если она, паче чаяния, сразу согласится принять нас, то, как знать, может быть, довольная нашим успехом, она решит отблагодарить нас, дозволив…

Однако Меченый грубо прервал приятеля:

— Она? Да никогда! Такая женщина, как она… и мы… Даже и не мечтай… К тому же, если нам вдруг и повезет, она все равно быстро пресытится, а падать с такой высоты будет очень больно!

IV

«ЗВЕЗДА МОРЕЙ»

Когда Годфруа Кокбар обосновался в Гаврском порту, последний процветал. Супруг прекрасной Миртиль открыл там бакалейную лавку, в которой продавались исключительно заморские товары: сахарный тростник, ваниль, перец, гвоздика, мускат, кофе…

Вскоре он стал приторговывать порохом и охотничьими ружьями, не гнушаясь, впрочем, и живым товаром, ибо все это пользовалось большим спросом у морских разбойников. Дела удачливого ловкача шли превосходно. Госпожа Миртиль, имевшая в Париже весьма большие связи, раздобыла для него необходимые «королевские привилегии». Теперь у Кокбара были развязаны руки. Он стал арматором. Через него проходили все французские товары, направлявшиеся в Америку: мануфактура, женские наряды и изысканные безделушки, книги и предметы роскоши.

Он проживал в доме на площади Нотр-Дам, напротив высокой квадратной колокольни, увенчанной изящной звонницей. Первый этаж дома занимала бакалейная лавка, служившая надежным прикрытием его разносторонней деятельности.

Склады его располагались довольно далеко, в предместье Энгувиль. Оттуда был хорошо виден город, порт и берег Ла-Манша. Именно этой панорамой вот уже два дня любовался (вернее сказать: вынужден был любоваться) благородный Оливье де Сов, о чьем существовании, как мы надеемся, помнят еще наши читатели.

Его новые товарищи вольны были, в отличие от него, распоряжаться собой, так что они с самого раннего утра исчезали, оставив Оливье в одиночестве; мало того: ему вменялась в обязанность уборка спальни, где его на весь день запирали на ключ.

Конечно же, мысли Оливье были печальны. Он был немало наслышан о нравах морских разбойников и о порядках, царивших на островах Тортуга и Гаити, и отлично понимал, что его «поступление на службу» влечет за собой самые серьезные, чтобы не сказать трагические последствия… Впрочем, если бы не дочь, ему нечего было бы опасаться.

Его окружали энергичные и, по-видимому, храбрые люди.

Он знал, что не только не ударит в грязь лицом перед ними, но, может, даже в чем-то превзойдет их.

Ах! Если бы только получить весточку от Армель, от его златокудрого ангела!

Время от времени он пытался утешить себя:

— Гнусный притон под названием «Сосущий теленок» — настоящая мышеловка, куда заманивают пушечное мясо для пиратов… Вдруг и мою девочку, такую тихую и кроткую, тоже похитили и привезли сюда? И как знать, не встречу ли я ее где-нибудь на Антильских островах, например, на Тортуге?

Он хотел было расспросить матросов, однако ему не удалось вытянуть из этих суровых бородатых верзил, заядлых курильщиков и отчаянных пьяниц ни единого слова.

Эти люди, казалось, просто не замечали его, ибо чувствовали свое безмерное превосходство над жалким новичком: они-то были настоящими матросами!

Наконец дворянская гордость, кою не смогли убить никакие превратности трагической судьбы Оливье, заговорила во весь голос, и шевалье принял решение:

— Мне придется заставить их уважать себя!

Наступил третий день заключения Оливье. Утром вся команда проснулась радостная, едва ли не ликующая. Пираты бурно выражали свой восторг по поводу того, что сегодня судно снимается с якоря и выходит в открытое море. Когда туалет был окончен и утренняя порция супа проглочена, появился капитан Турмантен.

— Вперед, Береговое братство! — весело воскликнул он. — Нас ждут великие дела!

И, обращаясь к Оливье, добавил:

— Ты свободен так же, как и все… но если ты воспользуешься случаем и, очутившись в городе, попытаешься улизнуть, то тебе, мой мальчик, не прожить после этого и дня! Понял?

Отец Армель воздержался от ответа.

…Гребцы налегали на весла, и шлюпка быстро двигалась по направлению к паруснику под названием «Звезда морей», который наметанный глаз Оливье сразу же выделил среди других судов благодаря его изящному силуэту. «Двухмачтовый бриг, — улыбнулся молодой человек, всегда питавший страсть к морю, — легкий и прочный одновременно».

Однако на борту его ожидало разочарование. Едва только де Сов ступил на палубу, как товарищи связали его. На него надели наручники, сковали ноги, а затем подняли и, словно бездушный груз, потащили в межпалубный отсек, где сбросили на пол подле каких-то тюков. Он все еще считался товаром — хотя и умеющим говорить.