Дитя человеческое - Филлис Джеймс

Они отошли от Джулиан на несколько шагов, и Тео, оглянувшись на темные очертания ее коленопреклоненной фигуры, сказал:

— Она так спокойна. Можно подумать, что она собирается рожать этого ребенка при благоприятных обстоятельствах.

— А каковы благоприятные обстоятельства? Женщины рожали в войны, в революции, в голод, в концлагерях, в походных условиях. У нее есть главное — вы и акушерка, в которую она верит.

— Она верит в своего Бога.

— Возможно, вам следовало бы попробовать поступить так же. Это дало бы вам хоть малую часть ее спокойствия. Когда начнутся роды, мне понадобится ваша помощь. И уж конечно, не ваша тревога.

— А вы? — спросил он.

Мириам улыбнулась, поняв вопрос.

— Верю ли я в Бога? Нет, для меня уже слишком поздно. Я верю в силу и смелость Джулиан и в собственные профессиональные навыки. Но если Бог проведет нас через это испытание, возможно, я передумаю и смогу в чем-то с Ним согласиться.

— Мне кажется, Он, как правило, не торгуется.

— О, торгуется, и даже очень. Хоть я и неверующая, но Библию-то я знаю. Моя мать позаботилась об этом. Еще как торгуется. Но считается, что Он справедлив. Если Он хочет, чтобы в Него верили, пусть даст хоть немного доказательств.

— Что Он существует?

— Что Ему не безразлично.

Они по-прежнему стояли, не отводя глаз от темной фигуры, едва различимой на фоне еще более темного ствола, частью которого, казалось, был прислонившийся к дереву человек, теперь стоявший тихо, неподвижно, словно в крайнем изнеможении.

Тео обратился к Мириам и понял тщетность своего вопроса уже в тот самый момент, когда задавал его:

— Он придет в себя?

— Не знаю. Откуда мне знать?

Мириам отошла от Тео и направилась в сторону Ролфа, потом остановилась, тихо ожидая хоть какого-то знака. Она знала, что если Ролфу понадобится утешение — человеческое прикосновение, — ни к кому другому он не обратится.

Джулиан наконец отошла от тела Льюка. Тео почувствовал, как ее накидка задела его руку, но не повернулся, чтобы взглянуть на нее. В нем бушевала буря эмоций — гнев, на который он не имел права, и облегчение, похожее на радость: значит, Ролф не был отцом ребенка! Однако гнев был все же сильнее. Ему хотелось накинуться на нее и сказать: «Так вот ты какая! Общая подружка всех членов группы. А как насчет Гаскойна? Откуда ты знаешь, что ребенок не его?» Но таких слов не прощают и, что еще хуже, не забывают. Он знал, что не имеет права спрашивать, но не смог сдержать суровых обвинительных слов и скрыть боль, стоявшую за ними.

— Ты любила кого-нибудь из них? Ты любишь своего мужа?

Она тихо откликнулась:

— А ты любил свою жену?

Он понимал, что это был серьезный вопрос, а не попытка дать отпор, и ответил серьезно и правдиво:

— Я убедил себя в том, что люблю, когда женился. Усилием воли я вызвал в себе подобающие чувства, не зная, каковы эти чувства на самом деле. Я наделил ее качествами, которыми она не обладала, а потом презирал ее за то, что у нее их нет. Может быть, я смог бы со временем полюбить ее, если бы не был эгоистом и больше думал о ее нуждах, а не о своих.

Он подумал: вот портрет брака. Вероятно, большую часть браков, хороших и плохих, можно описать в четырех предложениях.

Джулиан с минуту пристально смотрела на него, потом произнесла:

— Вот и ответ на твой вопрос.

— А Льюк?

— Нет, я не любила его, но мне нравилось, что он влюблен в меня. Я завидовала ему, потому что он мог так сильно любить, так сильно чувствовать. Никто не испытывал ко мне таких глубоких чувств. Поэтому я дала ему то, что он хотел. Если бы я его любила… — Она помедлила, потом продолжала: — Это был бы не такой большой грех.

— Не слишком ли это сильное слово для простого акта доброты?

— Но это не был просто акт доброты. Это было потворство своим желаниям.

Тео знал, что выбрал не самое подходящее время для подобной беседы. Но когда оно настанет, такое время? Ему необходимо было сейчас же все узнать и понять, и он сказал:

— Это был бы не такой большой грех, как ты выразилась, если бы ты его любила. Выходит, ты согласна с Рози Макклюр, что любовь все оправдывает, все извиняет?

— Нет, но это естественно для человека. Я спала с Льюком из любопытства, от скуки и, возможно, от досады на Ролфа за то, что он больше заботился о группе, чем обо мне. Мне хотелось наказать Ролфа, потому что я перестала любить его. Можешь ли ты понять это мстительное желание причинить кому-то боль, потому что больше не можешь его любить?

— Да, я это понимаю.

Помолчав, Джулиан добавила:

— Все было очень банально, предсказуемо, низменно.

Тео сказал:

— Сплошная показуха.

— Нет. Ничто из того, что имело отношение к Льюку, не было показухой. Однако я принесла ему больше горя, чем радости. Но ты же и не думал, что я святая.

— Нет, но я полагал, что ты добродетельна.

Она тихо ответила:

— Теперь ты знаешь, что я не такая.

Пристально глядя в полутьму, Тео увидел, что Ролф отделился от дерева и направился к ним. Мириам двинулась вперед, ему навстречу. Все трое всматривались в лицо Ролфа в ожидании первых его слов. Когда он приблизился, Тео увидел, что его левая щека и лоб превратились в сплошную открытую рану.

Голос Ролфа зазвучал совершенно спокойно, но странно высоко, так что в какой-то момент Тео подумал, что к ним в темноте подкрался незнакомец:

— Прежде чем мы тронемся дальше, надо его похоронить. Значит, придется ждать рассвета. Нам лучше снять с него пальто, пока он не совсем окоченел. Нам понадобится вся теплая одежда, какая у нас есть.

— Без лопаты похоронить его будет нелегко, — сказала Мириам. — Земля мягкая, но надо же как-то выкопать яму. Мы не можем просто прикрыть его листьями.

— Подождем до утра, — повторил Ролф. — А пока снимем пальто. Ему оно больше не нужно.

Сказав это, Ролф не двинулся с места, поэтому Мириам и Тео вдвоем перевернули тело и стянули с него пальто. Рукава пропитались кровью, Тео чувствовал ее под ладонями. Они снова положили тело на спину, вытянув руки Льюка и прижав их к бокам.

— Завтра я раздобуду другую машину, — сказал Ролф, — а сейчас надо отдохнуть.

Они тесно прижались друг к другу в широком разветвлении упавшего бука. Торчащая ветвь, все еще густо увешанная хрупкими бронзовыми листьями, давала иллюзию безопасности, и они укрылись под ней, словно дети, осознающие свои серьезные проступки, тщетно прячущиеся от разыскивающих их взрослых. Ролф лег с краю, потом Мириам, между Мириам и Тео — Джулиан. Их напряженные тела, казалось, заряжали тревогой воздух вокруг. Сам лес словно был в смятении, и его неумолчный шепот и шипение носились в обеспокоенном воздухе. Тео не спалось, и по неровному дыханию, подавляемому кашлю и негромким вздохам он понимал, что остальных тоже мучит бессонница. У них еще будет время поспать. Оно придет с теплом дня, когда нужно будет хоронить костенеющее бесформенное тело, которое они спрятали по другую сторону поваленного дерева и которое в их мыслях все еще было живым человеком. Он ощущал тепло тела Джулиан, прижавшуюся к его телу, и знал, что она тоже чувствует тепло, исходящее от его тела. Мириам подоткнула пальто Льюка вокруг Джулиан, и ему показалось, что он уловил запах подсохшей крови. Тео ощущал себя как бы подвешенным в пространстве: он чувствовал холод, жажду, слышал бесчисленные звуки леса, но не осознавал уходящего времени. Как и его спутники, он безропотно перекосил невзгоды и ждал рассвета.

Глава 28

Рассвет, неуверенный и унылый, ледяным дыханием прокрался в лес, окутывая кору и сломанные сучья, дотрагиваясь до стволов деревьев и нижних обнаженных ветвей, придавая тьме и тайне форму и реальность. Открыв глаза, Тео не поверил, что на самом деле задремал, хотя, видимо, он на какое-то время отключился, поскольку у него не сохранилось воспоминания о том, как Ролф встал и покинул их.

Теперь же он увидел Ролфа, шагающего обратно между деревьями.

— Я осмотрел место, — сказал тот. — Это, собственно, и не лес, скорее роща. Ширина ее около восьмидесяти ярдов. Мы не можем здесь долго прятаться. Между краем рощи и полем тянется что-то вроде овражка. Ему этого должно быть достаточно.

И снова Ролф не пошевелился, чтобы поднять труп Льюка. Мириам и Тео вдвоем ухитрились поднять его: Мириам держала Льюка за ноги, Тео взял на себя самое тяжелое — голову и плечи, чувствуя, что тело уже начинает коченеть. Оно провисло между ними, когда они шли за Ролфом между деревьев. Джулиан шла рядом с ними, плотно запахнув накидку, лицо ее было спокойным, но очень бледным. Пальто Льюка в кровавых пятнах и его кремового цвета епитрахиль она сложила и, перекинув через руку, несла, словно боевые трофеи.

Всего лишь через пятьдесят ярдов деревья расступились, и перед ними открылся вид на слегка холмистую сельскую местность. Урожай уже сняли, и снопы соломы были беспорядочно разбросаны по отдаленным нагорьям. Слепящий шар солнца уже начал рассеивать тонкую дымку, которая лежала на полях и далеких холмах, поглощая осенние краски и сливая их в мягкого оттенка оливковую зелень. На ее фоне отдельные темные деревья выделялись, словно вырезанные из бумаги фигурки. Начинался еще один осенний день. Приободрившись, Тео увидел, что по краю леса тянется живая изгородь из ежевики, сгибавшейся под тяжестью ягод. Громадным усилием воли он удержался, чтобы не бросить тело Льюка и не накинуться на них.