Остров Русь (сборник) - Сергей Лукьяненко

Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:

— А много ль корова дает молока?

— Не выдоишь за день, устанет рука, — пролепетал Емеля.

— Все ты врешь, — устало сказал Владимир. — За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.

— О Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне отсюда домой убежать! — взмолился Емеля.

— Кончай рифмоплетство! — осатанел князь.

— Немедля кончаю, — пискнул Емеля.

Князь помолчал, потом строго сказал:

— Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь, откуда трофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того — выдам тебя за Несмеяну… тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?

Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона, обнял его за плечи и доверительно сообщил:

— Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.

— А я думал, он только ширинку расстегнул, — закручинился Емеля.

— Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий царевич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?

— Позор, — неуверенно согласился Емеля.

— Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу видно — из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!

Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она же — Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.

— Да-а, — протянул удивленный Владимир. — А я на богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может, советников разогнать или Избу Советов подпалить?

— Зачем же крайние меры, милый? — удивилась Василиса. — Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих терзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось и всегда прокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам аль не люб?!» Только не забудь перед этим стражничкам жалованье повысить и вокруг народа тройным кольцом поставить… А на советников неразумных не гневайся. Они тут ни при чем, один Гапон воду мутил.

— Гапона не трожь, — огрызнулся Владимир. — Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов высмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.

Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который, поглаживая руку Несмеяны, спросил:

— А свадебку когда сыграем?

— Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог свадебный с горожан собрать, ликование народное организовать… — Владимир поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчиво произнес: — Что-то о тебе мне Гапончик говорил… Он, конечно, под подозрением, но просьбу его уважим… А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережках самоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.

Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:

— Как скажешь, милый. Надену.

На том и закончился этот содержательный для наших героев день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы, пребывают, похоже, в приятном расположении духа.

Глава восьмая,

в которой сперва выясняется, что бежать некуда, а потом — что этого и не нужно

Долго ли, коротко ли шли богатыри с Иваном да с пленным басурманом, пока не вышли к морю синему.

— Странно мне это, — сказал Илья озадаченно. — Думалось, Руси-матушке конца-края нет…

Пленный печенег задергался, явно желая что-то сказать.

— Развязать? — спросил Иван с готовностью.

— Погодь, Ванюша, — остановил его Алеша Попович. — Дай сперва слово ему смолвлю.

Он строго посмотрел на басурмана:

— Учти, враг, ежели напрасно беспокоишь, вмиг голову снесу, а ежели с пользой — восвояси отпустим. — А Ивану шепнул: — Так и так от лишнего рта избавимся.

Пленник согласно закивал. Дескать, с пользой, с пользой, сказать только дайте!

— Что ж, развяжи его, Ваня, коли жизнь ему не дорога, — сказал Алеша и принялся демонстративно водить точильным камнем по лезвию меча.

Иван снял повязку с лица печенега, тот жадно глотнул воздуха и заговорил:

— Я есть картографф, ветрографф и гидрографф собаки-хана печенежского. Весь дорог, рек да порог на Руси знаю…

— Говорил я, не зря языка взяли! — обрадовался Добрыня. — Признавайся, тать, где мы можем от гнева княжецкого схорониться да предателями не прослыть?!

— Нет у меня разумения сего иметь, — сказал печенег, косясь с опаской на Алешин меч. — Могу поведать лишь, как Русь ваш, матушка, устроен. А там вы уж сам решать.

— Давай, пес, рассказывай, — согласился Добрыня.

Разочарованный Алеша вернул было меч в ножны, но когда печенег начал свой рассказ словами: «Русь ваш невелик есть…» — вновь проворно его выдернул и занес над басурманской головой.

— Велик, велик, — пролепетал тот испуганно, — только размером мал.

— Во-во, — сказал Алеша, — точнее формулировать надобно. А то, не ровен час, беда случится…

— Мал размером ваш Русь… — снова начал печенег речь свою. И вот что из рассказа сего богатыри узнали.

Русь, оказывается, — остров в океане. За неделю его по периметру на добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая большая — Смородина, поменьше — Волга, Днепр да Москва-река. На реках сих и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок — царство Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого Кащея еще. Вот и вся география русская.

А в недрах земных — ни серебра, ни злата, ни урана какого-никакого. Сплошь — базальтов монолит, лишь слюда есть да графит…

Обидно Ивану стало за землю Русскую.

— Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас, коль нет у нас ничего?

— Есть у вас то, что ни в какой другой земля нет, — ответил басурман искренне. — То скатерть-самобранка, гусли-самогуды, ведьмин студень да прочий хабар! Цену купцы с большой земли за все это дают немереную. То ль из корысти какой, то ль из интереса научного.

— Вот, значит, что вам надо, — вымолвил доселе молчавший Илья Муромец. — Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?

— Не водятся, — подтвердил печенег.

— Скучно, знать, живут там.

— Скучно, — согласился тот.

— А зелено вино-то есть у них?

— Это есть.

— Тогда еще ничего, — кивнул Илья. — Что ж, ладно, Ваня, отпусти ты его с миром. Недосуг нам с ним возиться, своих дел хватает.

Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай как звали. А богатыри с Иваном призадумались.

— Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, — сказал Илья после долгого молчания. — Да и негоже нам, богатырям русским, словно татям ночным, во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю бить. Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает — казнить аль миловать… Да и вовсе бежать нам не следовало. Сгоряча это мы, не подумавши.

На том и порешили.

…Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы понуривши. Смерть лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им поет, шапочки в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит, выкрикивает периодически:

— Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку Ивану — за компанию!

— Видать, совсем оборзел собака-князь, — нахмурился Илья. — Указ издал, чтоб встречали нас с почестями. Заманивает.

Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья изловчился и поймал его за шкирку.

— Признавайся, злыдень, издал князь указ? — спросил он грозно, придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.

— Издал, — прохрипел тот.

— И о чем сей указ?

— О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с почестями.

— Так я и думал, — с торжеством и обреченностью одновременно произнес Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в сторону — от копыт подальше.

— Слыхали? — обернулся Илья к остальным.

Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:

— Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство не позволяет.

Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.

«Ну, снова про политику начали, — подумал Иван. — Опять беды не миновать…» И предпринял попытку отвратить неминуемое:

— Братцы, мы ж с повинной идем!..

— Молчи, сопляк! — осадил его Илья решительно. — Я передумал. С боем к князю пойду.

— Один за всех! — обрадованно вскричал Алеша.

— И все за одного, — отозвались богатыри и пришпорили коней.

Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так на Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще…

А народ все шапки кидал.