«Если», 2009 № 11 - Журнал «Если»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако если Эвелин сейчас же не возьмется за телефон, она опоздает! А люди ждут ее! Они надеются на нее! Эвелин набрала первый номер и услышала, как зазвонил аппарат этажом ниже.
— Боб? Это Эвелин. Скажи, дорогой, как твое давление сегодня?
— В порядке, — ответил Боб Донован.
— Ты уверен? Твой голос звучит немного раздраженно, дорогуша.
— Все в порядке, Эвелин. Просто я занят.
— И чем же?
— Просто занят.
— Хорошо, когда у человека есть дело! Ты идешь сегодня вечером на собрание?
— Не зна…
— Тебе надо сходить. Тебе обязательно надо сходить. Для людей нашего возраста очень важно нагружать интеллект!
— Пожалуй, схожу, — пробурчал Боб.
— Обязательно, но сначала скажи, как твоя внучка справилась…
Он повесил трубку. Похоже, действительно очень раздражен. Может, у него запор? Эвелин могла бы порекомендовать прекрасное средство.
Следующий звонок вызвал более сердечный отклик. Джина Мартинелли, как всегда, пришла в восторг от выказанного Эвелин внимания. Она тут же информировала Эвелин о состоянии своего артрита, подагры и диабета, доложила о проблемах сына, страдающего избыточным весом, и о выкидыше у приемной дочери жены второго сына; и все это пересыпалось цитатами из Библии («…пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов»)[9]. Она ответила на все вопросы Эвелин, записала все ее рекомендации и…
— Эвелин? — спросила Джина. — Ты меня слушаешь?
— Да, я… — Эвелин впала в молчание, и это было событием столь беспрецедентным, что Джина в панике воскликнула:
— Нажми кнопку тревожного вызова!
— Нет-нет, со мной все в порядке, я… я просто кое о чем вспоминала.
— Вспоминала? Что?
Но Эвелин сама не знала. Если говорить строго, это не было воспоминанием, это было… ну, некое чувство, неопределенное, но сильное ощущение…
— Эвелин?
— Я слушаю!
— Господь решает, когда призвать нас к Себе, и я надеюсь, что твое время еще не настало. Ты слышала про Анну Чернову? Знаменитая балерина с четвертого этажа? Прошлым вечером она упала и сломала ногу, пришлось госпитализировать.
— Не может быть!
— Увы, так не повезло бедняжке. Ей сказали, что это только временно, пока состояние не стабилизируется, но ты-то понимаешь, что это значит.
Она понимала. Как и все они. Сначала лазарет, затем еще выше, на седьмой этаж, где у тебя уже никогда не будет своей личной, пусть даже маленькой комнатки, а потом, рано или поздно, — в палаты на восьмом или девятом под присмотр сиделок. Лучше уйти быстро и чисто, как Джек Фуллер в прошлом месяце. Но Эвелин не желала позволять себе таких мыслей! Очень важно сохранять позитивный подход!
Джина говорила:
— Анна держится молодцом, как я слышала. Господь никогда не посылает человеку больше испытаний, чем тот сможет выдержать.
Насчет этого Эвелин не была уверена, но спорить с Джиной, убежденной, что с Господом у нее установлена прямая телефонная связь, занятие неблагодарное.
Эвелин просто ответила:
— Я навещу ее перед встречей сплетниц-рукодельниц. Уверена — она очень одинока. Бедная девочка! Ты же знаешь, какие нагрузки на организм испытывают эти танцоры в течение многих лет, так чего же еще ожидать?
— Да, я знаю! — ответила Джина не без удовлетворения в голосе. — Они платят ужасную цену за красоту. И во имя чего в сущности? Во имя мирской тщеты!
— А ты слышала про ожерелье, которое она хранит в сейфе Св. Себастьяна?
— Нет! Что за ожерелье?
— Сказочное! Мне рассказала Дорис Дзивальски. Анне подарила его одна знаменитая русская танцовщица, а ей ожерелье вручил сам царь!
— Какой царь?
— Ну, царь. Русский царь. Дорис говорит, что оно стоит целое состояние и поэтому Анна хранит его в сейфе и никогда не надевает.
— Тщеславие, — уверенно заявила Джина. — Может, ей просто не нравится, как эта роскошь сейчас смотрится на ее морщинистой шейке.
— Дорис говорит, что Анна очень подавлена.
— Все это тщета! Слушай, я тут глянула и увидела, что все…
— Я посоветую ей акупунктуру, — перебила Эвелин. — Акупунктура помогает против депрессии.
Но сначала она позвонит Эрин, чтобы поделиться новостями.
* * *Эрин Басс равнодушно слушала, как надрывается телефон. Звонила, скорее всего, эта сорока Эвелин Кренчнотид, которой не терпится узнать, как у нее обстоят дела с давлением, уровнем холестерина и островком Лангерганса[10]. Ну да, Эрин следовало бы поднять трубку, Эвелин, в конце концов, просто безвредная трещотка, а ей следует быть более снисходительной. Да только с чего бы это? Почему человек должен быть более снисходительным только из-за того, что он стар?
Она перестала обращать внимание на звон телефона и вернулась к книге. Грэм Грин, «Суть дела». Мировая скорбь Грина казалась ей манерной, претенциозной, но писатель он прекрасный. Сейчас его сильно недооценивают.
Лайнер прибыл в порт в субботу вечером: из окна спальни они могли видеть его длинный серый силуэт, скользящий мимо плавучих бонов, за пределы…
Что-то случилось.
…скользящий мимо плавучих бонов, за пределы…
Эрин больше не находилась в Св. Себастьяне. Она вообще нигде не находилась, ее вознесло надо всем и за все пределы…
Затем это закончилось, она снова оказалась в своей крошечной комнатке и увидела, что оставшаяся без присмотра книга соскользнула с ее колен на пол.
* * *Анна Чернова танцевала. Она и Пол вместе с двумя другими парами на залитой ярким светом сиене. Сам Баланчин стоял за левой кулисой, и хотя Анна знала, что он пришел посмотреть на соло Сузанны, одно его присутствие вдохновляло. Заиграла музыка. Promenade en couronne, attitude, arabesque efface[11], а теперь вверх, руки Пола подхватили ее и возносят. И вознеслась она выше своей же телесной оболочки, и воспарила над сценой, над головами кордебалета и над самой Сузанной Фаррелл, просочилась сквозь крышу и вознеслась над Театром штата Нью-Йорк, и продолжала воспарять в ночное небо, раскинув руки в porte de bras достаточно широком, чтобы охватить все сверкающее великолепие ночного неба, выполняя самое совершенное jete, заполняя всю Вселенную, пока…
* * *— Она улыбается, — сказал Боб Донован, хотя за мгновение до этого понятия не имел, что намерен вообще хоть что-то говорить. Он глядел на спящую Анну, настолько прекрасную, что она казалась нереальной. Ну, если не считать вполне прозаической и уродливой гипсовой шины на ноге. В руке Боб держал три желтые розы и чувствовал себя по этому поводу полным идиотом — но, в конце концов, какого черта?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});