«Если», 2009 № 11 - Журнал «Если»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для того чтобы добиться этого, придется прекратить действовать наугад. И хотя Шайвер по-прежнему помогает мне из-под палки, нам удается начать систематическую разборку Гановера. Я записываю, где находилась каждая снятая деталь и должна ли, по моему мнению, вернуться на прежнее место, или же она сместилась во время аварии, приведшей к «гибели» Гановера, и следует понять ее истинное предназначение. Отмечаю отсутствие определенных деталей. Завожу на каждую бирку, где дано ее подробное описание. Я помню, что Гановера сделали похожим на человека, и следовательно, его внутренности примерно соответствуют внутренностям человека, по форме или функциям. Создатели сознательно или подсознательно не могли игнорировать сходство этих форм и функций.
Шайвер осматривает разложенные на столе блестящие детали и замечает:
— Они выглядят совсем иначе, когда вынуты из него.
Совершенно другие, когда их почистишь и смажешь свежим рыбьим жиром. Проникающий сквозь стекла солнечный свет словно зажигает их огнем. Когда-то отшлифованная поверхность Гановера теперь покрыта зеленой, голубой и ржаво-красной патиной. Мир становится радужным.
Когда мы снимаем щиток, прикрывающий голову Гановера, обнажаются тысячи проводов, часовых шестеренок, обнаруживаются какие-то непонятные жидкости, так что даже Шайвер больше не считает его статуей.
— Для чего нужна подобная машина? — удивляется он, редко видевший что-то более сложное, чем молоток или часы.
— Думаю, она делает все, что пожелает, — смеюсь я.
К этому моменту я уже совершил несколько мысленных логических скачков. Принял решения, которые нельзя посчитать рациональными, но их несомненная правильность разбудила во мне сознание абсолютной неоспоримости творчества. Это чувство одновременно подстегивает и ужасает меня.
Через много лет после того, как моя страна стала Империей, я решил сбежать. И все же я мог остаться, даже зная, что сотворил. В этом заключается трагедия повседневной жизни: ты не способен верно оценить себя.
Даже после шести лет пребывания в Сэндхейвне, которые заставили Прошлое уйти в прошлое, я все еще вижу кошмары: сверкающие воздушные корабли, стройные ряды воздушных кораблей. Обычно я просыпаюсь с воплем, очнувшись от того, что когда-то было блаженным сном, и вижу рядом леди Солт и Ребекку, всегда готовых утешить меня.
Заслужил ли я это утешение?
* * *В тот момент, когда Гановер оживает, Шайвер как раз стоит рядом со мной. Я неделю бился над тем, чтобы смастерить недостающие части и провода из подручного материала. Экспериментировал с сотнями различных способов соединений. Определил даже независимый источник питания Гановера и перезарядил с помощью заводящегося вручную генератора.
Леди Солт вышла вместе с флотилией на первую в этом сезоне рыбную ловлю, и деревня опустела. Даже Блейк отправился с ней, не забыв на прощание пригрозить мне. Если улов опять окажется скудным, для меня вечер пройдет не лучше, чем утро.
— Это искра? — внезапно спрашивает Шайвер.
Искра?!
— Где?
Я только что в очередной, возможно двадцатый, раз собрал Гановера и намеревался сделать небольшой перерыв. Просто сесть и выкурить самокрутку: благодарность от загадочных людей с гор.
— В его… глазах, — лепечет Шайвер, мгновенно бледнея и отскакивая от Гановера с таким видом, словно произошло нечто чудовищное, хотя именно этого мы добивались.
Именно его поведение воскрешает бурю воспоминаний о том давнем дне, когда из гигантского железного пузыря вырвался пар и брезент надулся, превращаясь в шар, и в этот момент я достиг всего, чего мог желать в своей прежней жизни. Это ощущение сродни наркотику — я хочу испытывать его снова и снова, но теперь оно отдает сладостной горечью: есть за что цепляться… или отбросить навсегда.
Тогдашний мой ассистент отреагировал почти так же, как сейчас Шайвер: оба на каком-то подсознательном уровне понимали, что происходит нечто неестественное.
— Не бойся, — говорю я Шайверу.
— Я не боюсь, — лжет Шайвер.
— А должен бы, — отрезаю я.
Глаза Гановера наливаются все более ярким сиянием. Мы слышим исходящее от него щелканье. Щелк, щелк, щелк. Жужжание. Слегка рокочущий кашель откуда-то из глубины. Снова жужжание. Мы приподнимаем его, так что теперь он словно полусидит. И кажется теплым на ощупь.
Голова поворачивается из стороны в сторону более грациозно, чем в моем воображении.
— Он живой! — охает Шайвер.
И тогда я смеюсь. Смеюсь и поясняю:
— В каком-то роде. У него нет ни рук, ни ног. Он безвреден.
Он безвреден.
И говорить не может. Ни единого слова, только щелкает.
Если, конечно, предположить, что он пытается что-то сказать.
* * *К берегу пристает рыбачья флотилия, вместе с которой вернулись Джон Блейк и леди Солт. Похоже, морской воздух благоприятно подействовал на Блейка. Растрепанные ветром волосы, иссеченное солью лицо — он выглядит почти что умиротворенным, когда они входят в мою мастерскую.
А когда смотрят на Гановера, на льющийся из его глаз свет, я только что не ревную. Стоя бок о бок, они удивительно похожи на короля с королевой, и я неожиданно остро осознаю, что они выросли вместе и когда-то были любовниками. Взгляд Ребекки устремлен вдаль. О чем она сейчас думает? О Блейке? Обо мне? О море?
От них пахнет рыбой, свежим воздухом и солью, и почему-то мне этот запах, как нож в сердце.
— Что он делает? — спрашивает Блейк.
Всегда одни и те же вопросы. Почему у всего должно быть определенное назначение?
— Не знаю. Но горцы наверняка сочтут его красивым и по меньшей мере загадочным.
Но Шайвер тут же выдаёт меня, чем в очередной раз вызывает во мне знакомое чувство отчужденности. Я все меньше и меньше принадлежу миру этих людей.
— Он считает, что этот способен говорить. Только нужно еще поработать. И тогда он может сделать для нас все, что угодно.
— Он починен! — рявкаю, глядя на Шайвера так, словно совсем его не знаю. Мы пили вместе. Часами болтали. Я давал ему советы относительно дочери кузнеца. Но теперь это не играет роли. Он свой. Местный. Я чужак. Пришелец.
— Нам следует продать его горному народу и покончить с этим.
Щелк, шелк, шелк.
Гановер не останавливается.
А я просто хочу поскорее отделаться от него и поэтому не углубляюсь в прошлое.
Куда девалось спокойствие Блейка?
Судя по его виду, он вообразил, будто я солгал ему.
— Почини его, — лает он. — Я хочу сказать, почини по-настоящему. Заставь его говорить.
Он поворачивается и выходит из мастерской. Шайвер следует за ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});