Играем в «Спринт» - Николай Оганесов

15.52. Ушли от наблюдения.

Санаторий стоял на пригорке. Вероятно, когда-то его территория была обнесена забором, от которого с той поры осталось несколько литых чугунных ячеек по обе стороны от входа.

Под стать им была и арка, и лавки на тяжелых гнутых ножках, и старая, но добротная лестница с пузатыми стойками балюстрады, тщательно отреставрированная и выкрашенная белой масляной краской.

По этой лестнице мы поднялись к трехэтажному зданию, где, судя по вывеске, помещались администрация и процедурные кабинеты. Поодаль на газоне паслись не то бронзовые, не то «под бронзу» олень с олененком.

Внутри царила стерильная тишина, а чтобы мы ненароком ее не нарушили, полы выстелили толстыми ворсистыми дорожками.

— Вы не подскажете, в каком корпусе искать отдыхающего Пасечника? — спросил я у строгой усатой женщины, сидевшей под табличкой «дежурный регистратор».

— Зачем он вам?

Я растерялся.

— А разве это имеет значение?

— Имеет, — отрезала она, выразительно покосившись на мою сумку. — Здесь лечебное заведение, у нас режим, и я обязана оберегать покой своих больных.

Вот, значит, куда подевались недостающие ячейки от забора!

— Видите ли, он мой дядя. Мы с сестрой отдыхаем тут неподалеку и хотим с ним повидаться. Если он узнает, что мы были тут и не зашли проведать, у него откроется язва, а то и еще что похуже. Так уже было однажды, в прошлом году. Его еле откачали…

Она смерила холодным взглядом сначала меня, потом Нину, но журнал все-таки открыла.

— Как его имя и отчество?

— Валерий Федорович.

Дежурная полистала свой гроссбух, нашла нужную запись.

— Вы опоздали, — сказала она подчеркнуто бесстрастно. — Пасечник Валерий Федорович закончил курс лечения и первого октября выехал по месту жительства.

Ниточка, с помощью которой я надеялся проверить свою идею с ныряльщиком, оборвалась. Правда, оставалась еще одна.

— Скажите, пожалуйста, а Аксенова Ирина Николаевна, она еще у вас?

— Это тоже ваша родственница? — ядовито осведомилась дежурная.

Трудно сказать, что ею руководило: бдительность или мания величия — не исключено, что и то и другое вместе.

— Вы угадали, она моя тетя. Если нужны доказательства, я готов их представить вашему главному врачу. Где он у вас помещается?

Дежурная пошевелила усами, но, пересилив себя, зашелестела страницами.

— Аксенова выехала позавчера.

И вторая ниточка оборвалась.

Так всегда: лишь только удается найти ключ и открыть дверь, как за ней сразу же обнаруживается следующая. Я тянул с поездкой, потому что внутренне не был готов к встрече с последними свидетелями, видевшими Кузнецова живым, и вот теперь, когда один-единственный вопрос мог разрешить все сомнения, мне некому его задать.

16.37. Установлено, что Пасечник В. Ф. и Аксенова И. Н. выехали из санатория.

3

Солнце прошло уже две трети пути. Удлинились тени. В проемах между деревьями голубой ширмой висело море, и кто-то прятавшийся за горизонтом двигал по его кромке игрушечные кораблики.

Всю дорогу до пристани я думал о ловце рапановых раковин. Идея, которую он мне подсказал, нуждалась в проверке. Я почти не сомневался, что Пасечник, застань мы его на месте, подтвердил бы мою догадку, но он уехал. Значит, надо было искать другой способ проверки. И я его нашел. В первый момент он показался чересчур жестоким по отношению к Нине, но иного выхода у меня не было.

— Ты бывала здесь раньше? — спросил я, когда мы спустились к причалу.

— Нет.

— Ты не против, если мы пройдемся вдоль берега? А домой вернемся автобусом, тут неподалеку должно быть шоссе.

— А как же фестиваль? — спросила Нина. — У нас билеты на восемь.

— Успеем.

Она пожала плечами, и мы свернули вправо, взяв направление на дикий пляж.

Впереди, километрах в полутора, в море выступал мыс. Туда мы добрались довольно быстро. Дальше берег обрывался, и пришлось брести по колено в воде. Потом пошла узкая полоска, уставленная крупными валунами, потом валуны кончились, и склон горы стал более пологим.

Через час с четвертью мы были у цели.

Я помнил эту местность по фотографиям, только в натуре она выглядела еще пустынней. Действительно, дикий пляж — другого названия не подберешь. Два недостроенных волнореза, кучи нанесенных штормом водорослей, покосившаяся кабинка раздевалки.

Даже море здесь было другим, более первобытным, что ли. Покрытое мелкой рябью, сейчас оно не радовало и не влекло, как прежде, скорей пугало, будто было живым существом, неприступным, холодным, готовым защищать свою тайну.

Переправившись через речушку, мы остановились у гладко отполированной коряги.

Примерно в этом месте семнадцать дней назад нашли личные вещи Сергея: одежду, платок, сигареты со спичками и горсть монет — все, что после него осталось.

Я повесил сумку на сучок и скинул сандалии. При мысли, что придется лезть в воду, по коже пробежал холодок, но идти на попятную было поздно.

— Уйдем отсюда, — неожиданно сказала Нина. Наверно, ей передалось мое состояние.

— Ты забыла про запись, — напомнил я, стягивая с себя рубашку. — Сейчас окунусь, послушаем пленку и…

— Прошу тебя, уйдем!

— Почему?

— Не нравится мне здесь.

— Ерунда, роскошное место… — Я отвернулся, чтобы не видеть выражения ее глаз, и с разбегу бросился в воду.

Отплыв подальше, я лег на спину и подождал, пока восстановится дыхание.

Нина стояла на берегу у самой воды. Она не отрываясь смотрела в мою сторону. Я не различал ее лица — мы были слишком далеко друг от друга, — но чудилось, что она смотрит с тревогой и осуждением.

Меня вдруг взяли сомнения и неудержимо потянуло назад. «Для чего ты все это затеял? — ломая традицию, спросил я у своего двойника. — Для чего стараешься? Для дела? Но оно практически закончено. Для себя? Для Нины? Но даже в случае удачи это не принесет облегчения ни тебе, ни ей. Вернись, пока не поздно, чего тебе не хватает?»

Он молчал, и я ответил за него: «Правды». То, что собирался сделать, тоже было борьбой за правду, ведь каждый борется за нее по-своему.

Я вскинул руки, набрал полные легкие воздуха и нырнул в зеленую, пронизанную солнцем толщу воды.

Ловец рапанов держал дыхание три с половиной минуты. Это наверняка не предел, но требует тренировки и опыта. У меня его не было, поэтому я решил сэкономить на скорости и что есть мочи припустил к волнорезу.

Мысли работали четко — я и не знал, что под водой так хорошо думается. Одно плохо — запас воздуха был небеспредельным.

Вскоре появился звон в ушах и стало давить в виски.

До волнореза было метров двадцать пять, больше половины этого расстояния осталось позади. Если я рассчитал правильно, в момент, когда поднимусь на поверхность, Нина будет плыть мне на выручку. Сейчас она находилась в положении Пасечника, точь-в-точь. Условия были те же самые, не совпадало только время, но это даже на руку…

На исходе второй минуты я начал задыхаться.

Боль в висках сделалась невыносимой, а в ушах гремели колокола. В груди, корчась от нехватки кислорода, билось и рвалось наружу сердце. Это был предел. Еще секунда, и в легкие, заполняя пустоту, хлынула бы морская вода, но тут, словно в награду за муки, мои ладони уперлись в покрытую мхом поверхность.

Нины на берегу не было. Рассекая воду, она мчалась к тому месту, где видела меня в последний раз.

Я хотел закричать, но из горла вырвался хриплый клекот. Пальцы посинели, как у утопленника, а перед глазами вспыхивали и гасли оранжевые круги.

Кое-как я вскарабкался на скользкий от слизи бетон волнореза и замахал руками.

18.10. На диком пляже близ санатория имени Буденного мною воспроизведены обстоятельства, при которых была найдена одежда Кузнецова С. В.

Считаю, что вечером семнадцатого сентября погибший на пляже вообще не находился. Дело, по всей видимости, происходило так: после совершения ограбления преступник (сообщник Кузнецова) привел кассира в бесчувственное состояние, увез его с места преступления и убил. Затем привез вещи на пляж с целью инсценировать несчастный случай. Не исключено, что вещи подброшены еще шестнадцатого, а спустя сутки отдыхающий санатория Пасечник В. Ф. со своей спутницей натолкнулся на сложенную у берега одежду, увидел человека, барахтавшегося в воде, и в темноте (21 час) принял его за утопающего, в то время как это был ныряльщик, случайно оказавшийся в этом районе пляжа.

Неизвестно, что подумала Нина по поводу моей выходки. Похоже, поверила, что я просто не рассчитал силы и едва не пострадал от собственной неосторожности. Это было очень недалеко от истины, так что разубеждать ее я не стал. Мы вернулись на берег. Нина заставила меня надеть рубашку и уложила под корягой, наскоро соорудив тент из полотенца. Я все еще не пришел в себя после заплыва и потому не сопротивлялся — лежал притихший, завороженный теплом, исходившим от прогревшейся за день гальки.