Таинственный всадник - Марша Кэнхем

Он закрыл глаза, заставляя себя исполнить обещание, данное несколько секунд назад. Но такой подвиг просто невозможен для него — смиренно лежать и смотреть на манящий розовый изгиб нижней губы. Дерзость всегда была одной из главных линий защиты Тайрона, и он решил, что пора вернуться к испытанному приему.

— Вы не задавались вопросом, почему Эдгар Винсент так жаждет жениться на вас?

— Возможно, его привлекает респектабельность, положение в обществе, которое он так жаждет приобрести.

— Я тоже сначала так думал, — признался Тайрон Харт.

— Но потом подумали, что наверняка нашлись бы другие наследницы английских дворян, которые могли бы дать ему гораздо больший вес в обществе, чем эмигрантка из Франции?

Тайрон улыбнулся, услышав слабый оттенок горечи в нежном голосе.

— Никогда такие мысли не приходили мне в голову, мамзель. Тем более что все это совсем не так.

— Вы хотите сказать, что нет таких английских наследниц, которые могли бы оказаться для месье Винсента более полезными и ценными?

— Английских наследниц, если хотите знать, полно, как яблок в сентябре. Вопрос в другом. Ваш отец позволил бы вам выйти замуж за торговца рыбой?

— Если бы я его любила, то да, конечно.

Очевидно, Тайрон собирался услышать совершенно иной ответ, и этот, данный так быстро и честно, ошеломил его. Правда, лишь на мгновение.

— Должно быть, ваш отец был совершенно уникальным представителем аристократии. Единственный вариант, при котором англичанин позволил бы такой мезальянс, — это если бы торговец рыбой оказался богат как Крез или был бы пэром, а сам родитель настолько увяз бы в долгах, что одной ногой уже спустился бы в ад.

— Мой дядя в долгах?

— Его недвижимость заложена и перезаложена. Он растратил все кредиты, он обязан оплатить долги, которые столь велики, что его кредиторы объединились и вот-вот потеряют терпение, и однажды ночью старому ублюдку просто перережут горло в темном переулке.

Это было ошеломляющей новостью для Рене. Ведь дядя тратил деньги на свои нужды не оглядываясь.

— Но у меня нет денег, и приданого нет. Разве мужчина, подобный Винсенту, не ожидает получить его от жены?

— Вы недооцениваете важность голубой крови, мамзель. Совершенно ясно, вашему жениху приданое явится другим путем: в вены его наследников вольется немного благородной крови. Как я уже сказал, именно так я и думал, прежде чем обнаружил, что у вас есть брат.

Рене снова села на стул.

— А теперь?

— Я не ошибусь, если предположу, что Антуан — новый герцог д'Орлон независимо от того, признает ли существующее правительство Франции законность его притязаний?

Разговор вторгся в такие личные сферы, которые не подходили для обсуждения, но Рене кивнула.

— Тогда брак с вами — и пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, — не принес бы ему большой выгоды. Речь идет о наследниках Винсента, как вы понимаете.

— Вы не ошибаетесь. Титул перешел к моему отцу после смерти его отца и братьев. Если бы не произошла революция, отец и вовсе не унаследовал бы титула и вообще ничего, кроме незначительной части недвижимости, поскольку мой отец — самый младший из четырех братьев, а у старшего было несколько сыновей и, соответственно, все получили бы они. Робеспьер устранил всех претендентов. Это он проделал со всеми аристократами, желая пополнить казну новой республики. С титулами было вообще просто — их упраздняли росчерком пера. Но то, что было вывезено за пределы Франции: драгоценные камни, золото, — и то, что успели закопать в лесу, новая власть не могла отобрать.

— Робеспьер брал заложников? — спросил Тайрон.

— Он называл их противниками новой власти.

— Их держали до тех пор, пока наследство не передавалось правительству?

— Да, а потом их казнили по обвинению в измене, — печально добавила Рене.

— Это уже трудно объяснить только чисто политическими мотивами, — пробормотал Тайрон. — А ваш дедушка тоже закопал драгоценности и золото в лесу?

Рене покачала головой:

— Я не знаю. Отец мало интересовался всеми этими безделушками, а если бы он что-то знал о драгоценностях, спрятанных дедушкой, он с радостью отдал бы все трибуналу в обмен на гарантию безопасности своей семьи. Я подозреваю, что нас с Антуаном не арестовали сразу, потому что состояние д'Орлонов весьма значительно и власти, возможно, были убеждены, что отец знает гораздо больше, чем рассказал им, — все так же печально говорила Рене.

— Вы полагаете, что Робеспьер не наложил на ваши сокровища лапу? Не прибрал их к рукам?

Рене пожала плечами и вздохнула:

— Признаться, я не знаю этого, месье. Если все ценности закопаны где-нибудь в лесу под деревом, то правда об этом ушла в могилу вместе с дедушкой.

Тайрон снова откинулся на подушки и стал смотреть в потолок, на колышущуюся паутину. Что-то он в своих рассуждениях упустил. Было что-то такое, чего он не заметил. Тайрон попробовал соединить все услышанное от Рене с тем, что он уже знал, начиная со скандального тайного бегства из дома Селии Холстед тридцать лет назад.

— А что, если это дерево в Англии?.. — тихо спросил Тайрон, не поворачивая головы и не сводя глаз с потолка.

— Месье?

— Был ли ваш дедушка человеком, готовым закопатт-топор войны и отбросить прежние оскорбления, нанесенные его семейству, если безопасность и благосостояние родных окажется под угрозой?

— Я не понимаю вашего вопроса, месье.

— В первую ночь, когда мы вас подстерегли на дороге, вы сказали мне, мамзель, что ваш дядя устраивает ваш брак с человеком, который получал прибыль на крови тех, кто закончил свою жизнь на гильотине.

— Да. И это правда.

— Вы также сказали тогда, что многие перепуганные аристократы платили ему огромные суммы за переправку контрабандой их богатств из Франции, чтобы люди вроде Робеспьера не конфисковали бы все во имя свободы, равенства и братства. Согласно вашим словам, он брал у них драгоценности и обещал сохранить их, пока владельцы предпринимали меры для спасения своих жизней.

Рене почувствовала, как холодок пробежал по спине. Она выпрямилась еще больше и замерла.

— Да, — прошептала девушка. — Это тоже правда. Было именно так, как я сказала.

— И вы говорили, — продолжал Тайрон спокойным голосом, — что он размещал сокровища в хранилищах собственного банка и держал их там до тех пор, пока не приходило известие, что с тем или иным семейством покончено навсегда. А потом он объявлял, что это отныне его личная собственность.

— Простите, месье, но я не совсем вас понимаю…

— У Эдгара Винсента нет никакого банка. Банк есть у вашего дяди, мамзель.