Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи - Ольга Матич

Мой отец (1985)

В 1997 году «Первые четырнадцать лет», уже под фамилией Павлов, вышли в России. Подготовка переиздания под моей редакцией началась еще при папиной жизни, но, к моему глубокому сожалению, он не дожил до завершения работы – и своего, пусть и виртуального, возвращения на родину, о котором мечтал.

В 1970-е и 1980-е годы отец много печатался в эмигрантских журналах – таких, как «Кадетская перекличка» и «Первопоходник», военно-историческом журнале Объединения первопоходников – участников Первого Кубанского (Ледяного) похода. Один из номеров «Первопоходника» за 1974 год был посвящен Алексеевскому полку; отец этот номер редактировал. Он опубликовал в нем выдержки из «Дневника Александра Судоплатова». Судоплатов был сыном сельского священника из Украины, сам учился в духовной семинарии, ушел оттуда в Добровольческую армию и поступил в Алексеевский полк под Харьковом в октябре 1919 года. С тех пор он вел дневник, который переписал в 1924 году в Белграде, снабдив замечательными рисунками – многие были сделаны с натуры. Некоторые я поместила в переиздание «Первых четырнадцати лет».

Страница из «Дневника» Александра Судоплатова. Слева: Борис Павлов с Георгиевским крестом

Публикация в «Первопоходнике» вызвала у Судоплатова чувство пафоса: «Ведь наша жизнь прошла для будущего, – пишет Судоплатов. – Сознание того, что там, в России, кто-то возьмет в библиотеке Вашу книгу или сборник Первопоходник, прочтет ее, задумается и понесет скромный букетик к памятнику Белому воину или поедет поклониться кургану на Перекопе, – нас утешает»[229]. С аналогичными надеждами на восстановление в России правды о Белом движении жил папа, но, как и его старший однополчанин, он этого не дождался. Теперь и «Первые четырнадцать лет», и тот номер «Первопоходника», и множество папиных статей висят в Интернете, а «Дневник Александра Судоплатова» недавно был опубликован в мемуарной серии «Нового литературного обозрения».

В отцовских воспоминаниях Судоплатова нет – тот был пятью годами старше, – но папа в его дневнике присутствует, там даже есть рисунок, изображающий его с Георгиевским крестом: «Дорогой рассказали, что наш юный доброволец Б. Павлов, 13 лет поступивший в полк под Курском (командир полка взял его за крестника), ходил накануне в Ростов (переодевшись крестьянским мальчиком), разузнал все тайны, где батареи, штабы, сколько и какие войска, и сегодня ночью пришел в Батайск»[230]. В другом месте Судоплатов описывает отца как веселого подростка: «Командир полка и адъютант стоят на крыше дома и наблюдают в бинокль. Очевидно, что-то заметили. Борька Павлов, наш 13-летний партизан, который получил в Батайске Георгия за разведку, лазил в парке по деревьям, изображая из себя индейца и бросая в воздух стрелы, которые он взял в музее. ‹…› Вдруг в парке грянуло оружие». Затем запись о походе в Геническ, порт на Азовском море: «Когда я глянул на своего соседа справа, то ахнул. Со мной рядом шел Борис Павлов, он шел, весело подпрыгивая и что-то напевая, в руках он нес стрелу из музея Филиберга. Убьют мальчишку. – Борис, иди в обоз! – сказал я ему. – Зачем? – пожал плечами он. – Думаете, я боюсь! – Слушай, иди в обоз! – крикнул я на него. Но он взвизгнул и скорчил мне рожу»[231]. Мы дома очень смеялись над этим описанием.

Когда летом 2011 года я работала в киевском архиве, меня заинтересовал молодой человек, сидевший рядом и читавший газету «Киевлянин», которую основал мой прадед. Мы разговорились. Оказалось, что Ярослав Тинченко историк и занимается именно Алексеевским полком периода Добровольческой армии, то есть тем временем, когда и отец, и Судоплатов в нем служили. К моему удивлению, Тинченко читал воспоминания папы, которым он больше интересовался, чем Шульгиными. Он задал мне неожиданный вопрос – не знаю ли я, где находится дневник Судоплатова. Узнав, что он хранится у меня, Ярослав объяснил мне уникальность этого исторического документа и предложил его опубликовать. В следующую свою поездку в Москву я привезла рукопись, чтобы передать ее в редакцию для публикации, и рассказала историю о встрече с Тинченко Ирине Прохоровой, которая заинтересовалась дневником. Неожиданное счастливое совпадение привело к его публикации в России, осуществив высказывания Судоплатова, что его «жизнь прошла для будущего» и «что там в России кто-то возьмет <его дневник> в библиотеке»[232].

Папа умер в 1994 году в Монтерее; он похоронен в русской части местного кладбища, в которой в основном похоронены преподаватели Военной школы и их родственники.

На кладбище покоятся Николай и Екатерина (ур. Кочубей) Мусины-Пушкины, родители друга нашей семьи – Ирины Исаковой (ее муж Сергей Сергеевич Исаков был ее троюродным братом, а его предок по морганатической линии был Александр I); внучка известного общественного деятеля и ученого, лейб-медика Л. Б. Бертенсона – М. Э. Аренсбургер; Н. Н. Богаевский-Воробьев (он был и поэтом, и художником, а в 1950-е годы организовал прекрасный русский хор из американских солдат, выступавший по всей Америке); герцог С. Н. Лейхтенбергский-Богарнэ, в начале возглавивший НСНП (НТС) во Франции (правнук Николая I и праправнук Жозефины Богарнэ – жены Наполеона); советский полковник С. Н. Голиков, которого местные называли Генералом (во время войны он попал в немецкий плен и пошел к Власову – чтобы потом въехать в США, он, как и Богаевский, поменял фамилию – на Г. Н. Марков)[233]; известный поэт второй волны эмиграции – Николай Моршен-Марченко (он ушел с немцами и в результате тоже изменил фамилию) и многие другие. Родители дружили со всеми, кроме Лейхтенбергского.

В отличие от мамы, отец редко болел и умер быстро от сердечной недостаточности. Незадолго до смерти, невзирая на преклонный возраст, папа по моей просьбе спел В. Ф. Маркову и его жене «Монмартрского шофера» – это было у меня в Санта-Монике; слова песни и папино исполнение произвели на них сильное впечатление. У Маркова, автора известного исследования «Русский футуризм», я писала диссертацию, а родители были знакомы с ним еще по Монтерею, где, как и все местные русские, он преподавал в Военной школе. В те же годы моя коллега и подруга Ирина Паперно, приезжавшая со мной к родителям – они ее интересовали как люди «с прежнего времени», но она их и полюбила, – просила папу петь «На сопках Маньчжурии», когда мы втроем ездили на прогулки, а я – «Монмартрского шофера», мою любимую папину песню.

Я в какой-то момент записала папу, исполняющего «Шофера», и, когда я его вспоминаю, слушаю именно эту запись. Во взрослом возрасте я очень любила отца, но не только – он «мне нравился»[234]. Впрочем, я могу это сказать почти про всех моих родственников по маминой линии. Мне с этим повезло.