Золото - Леонид Николаевич Завадовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пришел? — спросил он. — Так вот в чем дело, слушай. Если завтра сдадите столько же, сколько сегодня, — другую артель поставим на вашу деляну. Пески средние, а вы тень на плетень наводите.
Артельцы понуро смотрели на свой заработок в жестянке на углях. Один, показывая ладони в сплошных мозолях, запротестовал:
— Не имеете права. Положение платим. Копаем, не сидим, сложа руки.
— Нам нет дела, что вы без толку работаете. Нам золото нужно, а не ваши мозоли. Даю честное слово, другая артель озолотится на этой деляне.
— От твоего честного слова гнездо не подвинется.
— Да я же твердил вам, ребята, крепите яму, крепите яму, ребята. Придется в конторе вопрос поставить. Нас самих гоняют за невыполнение задания.
Мишка кивнул смотрителю.
— Не разоряйся очень. Не испугаешь!
Смотритель вздернул голову.
— А ты думаешь испугать!
— Я не пугаю и ты не пугай. Твоя обязанность была не допускать неправильную выработку. Почему допускал? А теперь нечего с нас взять — другую артель хочешь поставить? С новой артели хочешь сгладить? Ты, может быть, правильно рассуждаешь, тресту нужно золото, а не старатели, но только поимей в виду — советской власти и то, и другое нужно. Это ты брось, дорогой. Так вопрос не ставь никогда. Не на хозяина работаете, а на рабочий класс, — Мишка погрозил костлявым длинным пальцем. — Теперь, дружок, твое слово для нас будет закон. Как прикажешь, так будем делать. Но и ты поглядывай за собой. Не слушает старатель — доложи, а не нажимай, не дави сока в свой карман!
Смотритель оторопело глянул на Мишку. Чувствуя что-то неладное, он стал шутить.
— Когда добьете до гнезда — шукните, я буду знать и квитанции буду готовить заранее. А то в самом деле: смотришь — не хорошо, а не смотришь — волынку начинают, грозят…
Мишка твердо посмотрел ему в глаза.
— Я всерьез тебе говорю, а ты как знаешь. Я, видишь, на ноги поднялся, на свет глядеть могу, а другого так хрустнет, что «мама» сказать не успеет. Искры из глаз до сих пор не все высыпались. Стоял, держал на спине смерть-матушку и думал — вылезу, богу свечу в подхват толщиной поставлю. И вот начинаю ставить. Чтоб не давило рабочего, как клопа на стенке. Понятно теперь?
— За две недели прямо окружным инженером стал. Удивительно.
— Вся беда, что не инженер, а то бы я нашел вам дело.
Смотритель, совсем оторопевший под напором шахтера, пробормотал:
— Что ты разъехался, скажи, пожалуйста, — махнул рукой и ушел, дав себе слово быть осторожней с Мишкой Косолапым.
18
Мишка повадился ходить на деляну. Чувствовал себя лучше на воздухе, среди суеты и рабочих звуков. Сидел без шляпы, расстегнув ворот рубахи, подставлял знойным лучам голову и грудь и уверял, что именно солнцем-то он и вылечится, а не чем иным. Ляжет вниз лицом на отвал и, чувствуя, как жжет подживающую молодую кожицу на раненой спине, жмурит от удовольствия глаза. Думают, он спит, а он продолжает свои мысли, начатые в углу, за ситцевой занавеской. После откровенной беседы со смотрителем он настойчиво требовал от ребят точности и исполнительности в ведении выработки и в сдаче золота.
Тревожила угроза смотрителя снять с деляны, приходилось нажимать, чтобы хоть сколько-нибудь увеличить дневную сдачу. Раздумывал и над судьбой Мотьки. Не видя ее долго, строил всевозможные предположения: может быть, она так же, как он, страдает от разлуки, а может быть — примирилась с Иваном и чувствует себя спокойно… Теперь, даже при одном воспоминании о своем решении пойти в союз или к Шепетову с просьбой о заступничестве, хмурился и краснел. Казалось совершенно немыслимым заговорить с посторонним человеком о любви к девушке, к тому же недавней проститутке… И в голову не приходило, чтобы Шепетов с радостью протянул бы ему руку и с такой же радостью принял его помощь в борьбе с преступным, освященным давностью таежным бытом.
Однажды лежащего ничком Мишку толкнул артелей, думая, что он спит:
— Сегодня сдачу неси сам, а то разговор может выйти — опять сдаем четыре штуки. Мало опять…
— Схожу. А вы грейте бут.
Мишка затянул тощий мешочек с золотом и отправился в контору. С удовольствием посматривал на знакомые бараки и землянки, словно вернулся из далекой поездки. В эту сторону, вверх по ключу, он ни разу еще не ходил, как поднялся. У дверей харчевен толпились старатели. Сун Хун-ди выглянул в тот момент, когда Мишка поравнялся с дверями. Скользнул равнодушным взглядом по медленно бредущей фигуре с палкой в руке. Золоту поклонился бы, а человеку не хочет… Мишка сплюнул. В конторе перед окошком приемщика стояла длинная очередь. Большинство приходило прямо с делянок в лохмотьях, в разбитых сапогах, облепленных рыжей грязью, с присохшими брызгами на лицах, будто штукатуры или маляры. Здесь сильнее, чем где-либо, замечалась разношерстность толпы, ее расчлененность в зависимости от благосостояния. В очереди молчали. Даже стояли неплотно друг к другу, как обычно стоят в очередях, словно избегая прикосновения соседа.
К окошку подошел очередной старатель и с небрежным видом достал из-за пазухи пузатый мешочек. Приемщик мельком взглянул на сдатчика и высыпал золото на стол, провел над ним намагниченной подковой, собрал шлих и лопаточкой побросал на весы. Золото исчезло в круглую дыру на столе.
— Какая?
— Тридцать пятая.
Приемщик быстро подсчитывает стоимость золота.
— Следующий!
— И спасибо не сказал, — говорит сдатчик, отходя.
Торопливо друг за другом суют старатели свои мешочки в окошко и отходят со смущенными лицами, будто их обвесили или обманули в расчете. Из окошка то и дело слышится упрек:
— Почему мало?
— Слабые пески. В стороне осталось. В струю не попала деляна.
Бедный сдатчик начинает толковать о том, что инженеры, которые разведывали, показали общее содержание ключа, а деляны вышли разные: одной артели достались очень богатые, другой — совсем пустые. Высказывает обычное для неудачника убеждение: если деляна плохая, ее
