Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский

Белорусские евреи были единственной группой, которой не нравилось такое название; они уверяли, что жидами их зовут «в поругание»[148]. Уже первый генерал-губернатор Белоруссии граф З.Г. Чернышов в 1772 году использовал слово «еврейские общества» для названия кагалов. До 1783 года и Чернышов, и Сенат в своих документах попеременно используют оба слова – и «жид», и «еврей» как взаимозаменяемые и одинаковые по смыслу. Во время посещения Екатериной Шклова в 1787 году десятеро руководителей общин обратились к императрице с прошением: пусть в официальных документах их называли не жидами, а использовали «более возвышенное библейское слово» – евреи. Прошение удовлетворили, слово «евреи» прижилось.

Замечу, что никакого «поругания» в использовании самоназвания народа не было и быть не могло, но так уж думали именно эти евреи.

Российская империя легко принимала в свой состав любые новые народы, стремилась дарить им плоды просвещения. Говорю это без тени иронии!

Генерал-колонизатор сидит на коне, осматривает новые владения своего императора и видит страхолюдного туземца, еще более страшного и грязного, чем белорусский крестьянин. Одет он, как огородное пугало, воняет чесноком и прелыми тряпками, и пока туземец говорит что-то на ломаном русском языке, на нос ему выползает клоп, непотревоженный и упитанный.

«Ну ничего! – думает колонизатор. – Мы тебя еще отмоем, высморкаем, обучим! Дети и внуки этого страшного аида еще станут не хуже солдатушек – бравых ребятушек, которые вон как весело поют, маршируют через новые владения русской короны».

Ему и невдомек, колонизатору, что туземец тоже может смотреть на него как-то без особого восторга: подумаешь, какой-то гойский владыка, вроде Артаксеркса или Тита Флавия. «Много вас было, таких гоев, – думает туземец, – вздумавших переделывать великий еврейский народ…» Они исчезли, эти бесчисленные гои, их мудрецы и владыки, а еврейский народ – вот он!

Если туземцу сказать, что его правнук сбежит из штетла, чтобы учиться у гоев, он даже не заплачет, а скорее весело засмеется.

Еще веселее засмеется русский колонизатор, если ему сообщить: спустя сто лет твои потомки будут просить денег у потомков этого туземца из неведомого миру местечка. А через сто пятьдесят лет прапраправнук этого вот… в чудовищной шляпе и в грязном лапсердаке пустит пулю в твоего прапраправнука. И попадет – потому что стрелять будет в упор, в затылок, в расстрельном подвале киевской ЧК.

Первые ограничения

Первоначально, в 1772 году, никому и в голову не пришло ограничивать евреев в каких-то правах и свободах.

Но, управляя новыми провинциями, столкнулись с проблемой: местные польские помещики и белорусская, украинская интеллигенция были сильно настроены против евреев. «Тутэйшия» рассказывают чиновникам, что это евреи спаивают крестьян… Как рассказывали уже их деды и прадеды, такое удобнейшее представление всегда было в Западной Руси и в Польше, но конечно же, никто не собирался «принимать меры» по этому поводу. Все ведь прекрасно понимают, что вовсе не в евреях дело, что просто удобно их ругать. Но чиновник-то из Петербурга этого не понимает!

Белорусская администрация писала, что «присутствие евреев в деревне вредно отражается на экономическом и нравственном состоянии крестьянского населения, так как евреи… развивают пьянство среди местного населения»[149], за этой чепухой очень ясно прослеживается болтовня «местных»– той агентуры, тех помощников и личных знакомых, которыми обрастает любой чиновник центральной власти, присланный на новое место службы.

Очень быстро у правительства Российской империи появляется некое особое отношение к евреям. С одной стороны, они начинают «защищать» от евреев остальные народы империи. С другой стороны, пытаются «исправить» евреев, сделать их полезными для остальных и для государства.

Сами по себе эти идеи разумны, даже благородны. Действительно: почему одни туземцы должны обижать других? Почему одни подданные империи должны нести повинности в пользу государства, а другие нет?

Но евреи, во-первых, не считают себя «такими, как все».

Во-вторых, они и не являются «такими, как все» – уже в силу своей поголовной грамотности.

Как ни парадоксально, но именно стремление «устроить» евреев порождает и печально знаменитую «черту оседлости».

Пользуясь реальным равенством подданных, в Могилевской губернии 10 % евреев записались в купечество, а из христиан купцов было только 5,5 %. Вот и первый источник недовольства…

Многие евреи, вошедшие в эти 10 %, стали перебираться в города великоросских, «внутренних» губерний, а то и в Москву.

В 1790 году московское купечество составило по этому поводу «Приговор» и подало его властям. В этом «Приговоре» купцы писали, что евреи пользуются запрещенными приемами торговли, чем наносят ей «чувствительный вред и помешательство», и что дешевизна их товаров доказывает одно – товары эти контрабандные. Кроме того, московские купцы писали, что «евреи обрезывают, как известно, монеты; возможно, что они будут делать то же и в Москве».

А потому патриотически настроенные московские купцы просили об удалении евреев из Москвы.

Почти одновременно с москвичами евреи подали жалобу, подписанную шестью именитыми купцами: их больше не записывают в купцы смоленские и московские. Они же имеют право! Им разрешено…

Проблему сочли столь важной, что этими жалобами занимался «Совет государыни». Из всех еврейских кривд подтвердилась только одна: еврейские торговцы стали разносить товары по домам – что было почему-то запрещено. Знали ли вообще евреи про это запрещение – не знаю, но ведь получается – они попросту открыли новую и очень перспективную экономическую нишу. Вот московские купцы эту нишу «благополучно» просмотрели, и их злоба на конкурентов как-то не вызывает уважения. В торговом деле надо уметь крутиться, господа!

И вот тут Совет принимает доклад президента Коммерц-коллегии графа А.Р. Воронцова. Рассматривая с разных сторон проблему, граф А.Р. Воронцов писал, что, конечно, Голландии от присутствия евреев только хорошо, но это от каких евреев? От португальских евреев, которые активные и честные. «Но такие евреи, которые известны под названием польских, прусских и немецких жидов… совсем другого роду и производят торги свои, так сказать, как цыганы – со лжею и обманом, который есть единым их упражнением, чтоб простой народ проводить».

Воронцов очень решительно возложил ответственность за крестьянскую нищету в Белоруссии на евреев и утверждал – евреи стоят за спиной всех фальшивомонетчиков и контрабандистов Российской империи. Ни много ни мало.

В декабре 1791 года издан указ о недозволении евреям записываться в купцы внутренних губерний, а в Москву они могли теперь приезжать «лишь на известные сроки по торговым делам».

«И вот этот указ 1791 года, для купцов еврейских сравнительно с купцами христианскими даже льготный, с годами превратился в основание будущей «черты оседлости», легшей мрачной тенью на еврейское существование в России почти до самой революции»[150]. Сама же «черта оседлости, несомненно, представляла собой самую репрессивную и тягостную составную часть всего корпуса российских законов, направленных на ограничение прав евреев»[151].

В этой истории сказывается еще одна важная проблема: не раз и не два евреи будут побеждать в конкурентной борьбе. А правительство Российской империи будет исходить из своего понимания «справедливости»: уравнять всех не в возможностях, а в результатах труда.

Позже, в конце XIX века, правительство введет еще и «процентную норму»: строго говоря, не особый закон, а неопубликованный циркуляр от имени министра просвещения Делянова на имя попечителей учебных округов. «В виду более нормального отношения числа учеников-евреев к числу учеников христианских вероисповеданий»[152] предполагалось принимать в учебные заведения не более 10 % евреев в пределах «черты оседлости»; 5 % – вне черты оседлости и всего 3 % – в обеих столицах – Москве и Петербурге.

Типичный пример «телефонного права»: циркуляр есть; попечители учебных округов и директора гимназий должны руководствоваться им. Но в то же время циркуляра как бы и нет! Формально никто не приказывал ограничивать число принимаемых и обучаемых евреев!

Так вот, тогда знаменитый германский филантроп и общественный деятель, крупный банкир, иудаист Мориц фон Гирш вел переговоры именно с К.П. Победоносцевым об отмене «процентной нормы». Он уверял, что евреи для государства полезны, а Победоносцев с наивным зверством объяснил позицию своего правительства: дело вовсе не в «полезности» или «вредности» евреев, а в том, что «благодаря многотысячелетней культуре, они являются элементом более сильным умственно и духовно, чем все еще некультурный темный русский народ – и потому нужны правовые меры, которые уравновесили бы «слабую способность окружающего населения бороться»[153].