Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

Рудольф предложил новый подход к костюмам танцовщиков, и одной из первых его примеру последовала Алла Шелест. Увидев на фотографии западных балерин в коротких пачках, она тут же вооружилась ножницами и обрезала свою. «У меня тоже был комплекс из-за коротких ног, и я подумала: «Господи, зачем я мучаюсь в этих длинных пачках?» – рассказывала потом Шелест. – Костюмерша пришла в ужас: «Алла, что вы делаете? Меня же уволят! Танцевать в такой короткой пачке не дозволено».

Так оказались переписаны еще несколько сценических правил.

Интерес Нуреева к Западу не остался незамеченным властями. В конце сентября – вскоре после того, как его не взяли на гастроли в Египет, – Рудольфа послали в 46-дневный автобусный тур по Восточной Германии. Случилось это за неделю до начала гастролей в Москве[100] Американского театра балета («Американ Балле Тиэтр»). Едва ли тур Нуреева совпал с ними по времени случайно. До этого в Советский Союз не приезжала ни одна американская балетная труппа, и Рудольф с огромным нетерпением ожидал ее выступлений. Его интересовали звезды этой труппы – Эрик Брун и Мария Толчиф. И ему ужасно хотелось увидеть «Тему с вариациями», первый балет Баланчина. Из публикаций в «Данс мэгэзин» Рудольф знал, что Толчиф была третьей женой и музой Баланчина, а Бруна признавали на Западе выдающимся танцовщиком.

Увы, их приезда Рудольф не дождался. Когда американские артисты прилетели в Москву, автобус уже вез его, Кургапкину и цирковую труппу на Берлинский фестиваль, второсортный конкурс стран советского блока. После Берлина им предстояло побывать в нескольких городах Восточной Германии. Рудольф протестовал, уподобляя поездку ссылке. И Сергеев пытался урезонить его: разве он не знал, что Уланова заболела? А кому, как не ему, ее заменять? «Это не ссылка, Руди, а особая честь!»

Перед отъездом Рудольф попросил одного москвича – единственного своего знакомого, у которого имелась кинокамера, – снять спектакли с участием Бруна. Нуреев теперь носил свободную прическу с челкой, совершенно необычную для того времени. Таким он запечатлен на рекламных фотографиях для гастролей. На одном из снимков крупным планом, презентованном Тамаре, Рудольф написал: «Надеюсь, что гастроли Американского театра балета в мое отсутствие развлекут тебя, а возможно, и оставят большее впечатление».

Во время тура по Восточной Германии Нуреев пережил все, чего опасался. Погода была холодной, сцены старыми, а публика равнодушной. Ему и Кургапкиной пообещали, что выступать они будут каждый вечер. Но очень скоро они поняли, что были только частью одного из многих «путешествующих цирков», как выразилась Нинель. Они танцевали в кафе и в захудалых театрах; однажды им пришлось прождать на холоде восемь часов, пока чинили их сломавшийся автобус. Позднее Рудольф признался друзьям, что впервые задумался о побеге именно в той поездке по Германии. Зато суточные ему выплачивали в восточногерманских марках, и на них Рудольф приобрел свой первый музыкальный инструмент – пианино «Розевуд», которое отправил в Ленинград морем. Кроме того, он купил еще одежду и детскую коляску для ребенка, которого ожидала его сестра Лилла.

В Восточном Берлине Рудольф открыл для себя и другие удовольствия. «Я там в школе познакомился с одним очень милым мальчиком, и очень красивым, – вспоминал он через много лет, приехав на уик-энд в Западный Берлин к хореографу Руди ван Данцигу. – Он водил меня по городу, показал много интересных вещей. Я был очень благодарен ему и очень впечатлен. Для меня Германия, даже ее восточная часть, уже была более или менее Западом. В конце концов, мы поцеловались, но я не помню, кто проявил инициативу. – Рудольф помолчал, а потом уточнил: – Кстати, вы хорошо знаете этого мальчика из Восточной Германии. Он теперь педагог в вашей труппе». А с подачи Кургапкиной, похвалившейся паре коллег по возвращении в Кировский о том, какой Нуреев «настоящий мужчина», по театру поползли слухи об их любовной связи в поездке[101].

Между тем Рудольф, вернувшись с гастролей, обнаружил, что об Эрике Бруне говорит весь Ленинград. Мало того, что ему не удалось увидеть Бруна на сцене, так еще в отсутствие Рудольфа американец отбил у него поклонников! Даже самая преданная из них – Тамара – и то не могла удержаться от разговоров о Бруне. Он делал потрясающий большой пируэт в воздухе[102], восторженно рассказывала она Рудольфу, – с таким вращательным размахом и с такой концовкой, каких она никогда прежде не видела. (На один музыкальный такт Брун совершал три стремительных вращения, а не одно, как делал Нуреев.) «Пожалуй, тебе не стоит ходить в театр до следующего приезда Бруна», – отреагировал Рудольф.

Но внимание на слова Тамары он обратил. На протяжении последующих нескольких недель, на репетициях «Корсара» и «Раймонды», в которой он танцевал одного из четырех рыцарей в оживленном мужском па де катр, Рудольф часами отрабатывал большой пируэт, пытаясь повторить вращение американца. «Никто больше в Кировском не был так поглощен Бруном», – вспоминала одна ленинградская балетоманка. Восхищенный отзыв Тамары уязвил его самолюбие, и он все время возвращался к нему, стараясь разгадать секрет успеха Бруна. Через некоторое время Рудольфу удалось посмотреть любительский клип с артистом, танцующим в «Теме с вариациями» (его отснял кто-то из ленинградцев, правда, без музыки)[103]. Рудольф увидел танцовщика, каким он сам мечтал стать. «Для меня это стало потрясением, – признался он через несколько лет. – Он единственный танцовщик, которому удалось меня поразить. Когда я приехал в Москву, где он выступал, один из молодых танцовщиков сказал, что он слишком холодный. Холодный, да – настолько холодный, что обжигает».

По возвращении из Германии Рудольфа поджидали и еще более неприятные новости. Нуреев попросил Тамару встретиться с его сестрой Розой и узнать, не согласится ли та вернуть ему комнату на Ординарной улице в обмен на две меньшие по площади. Как бы хорошо ни жилось Нурееву у Пушкиных, тотальная опека Ксении уже начала ему досаждать. Рудольфу захотелось иметь собственное жилье. Но с Розой они часто ссорились. И хотя Рудольф считал себя ответственным за сестру и помогал ей деньгами, общаться с ней он предпочитал как можно меньше. Поэтому и послал к ней Тамару. Но Роза «замахала кулаками и так громко раскричалась, что в комнату вбежали родители Сизовой; они подумали, что она хочет меня убить», – вспоминала ту встречу Тамара. «У Рудика права на эту комнату только на бумаге, а настоящая хозяйка здесь я, – заявила ей Роза. – Я здесь живу, и никакого обмена не будет, тем более что по весне у меня родится ребенок».

Когда Тамара сообщила ему о результатах переговоров, Рудольф «побагровел», но