Магадан — с купюрами и без - Владимир Данилушкин

Будучи в отпуске в Питере, я познакомился с одним украинским националистом. Мне их символ-трезубец напоминает компьютерный разъем USB. Специалист он редкий. Лицо человека — миллиметр влево, и нос поехал нафиг, стал ты неузнаваем и зловещ. Рот — тем более. Зубы — прецизионная работа. Молодой человек строил мне центр лица. Мучил смертной мукой целый месяц, инициируя рост костной мозоли. Он так притер живое к неживому, что я стал другим. Подмолодил и облагородил мне облик. Наверное, его возмущал овал моего лица, который, строго говоря, не был овалом, удлинил на пару сантиметров подбородок, сточенный пародонтозом. Меня в Пулково на посадку спереляху в самолет не хотели пускать. Не похож на свою фотографию.

К измененной внешности и внутренний мир потом подтянулся. Навсегда исчезла прежняя угрюмость. Первое время я даже решил, что у меня будет два комплекта челюстей — для повседневной носки и для торжественных случаев. Магаданские коллеги держали меня за хвастуна, когда я сказал, как скромно заплатил за работу. Но не квитанции же мне показывать? Ну, благотворительность, уважение к писательскому бесплатному труду. Так я объяснял себе. И еще я тогда подумал: может быть, у зубного кудесника кто-то из родных сгинул на Колыме? Гвылка его фамилия. Не встречали?

А тут еще Интернет подлил масло в голову: адмиралу Колчаку памятник установили в Питере. Бандера (чуть не сказал Бандерос) стал национальным героем украинцев, президент Ющенко ему Героя Украины пожаловал, эсэсовцам в Прибалтике назначают ветеранские пенсии. Толерантность крепчает. Прислушиваюсь к себе и дивлюсь, что сделали с моей головой демократы. Я не возмущаюсь, будто так и надо.

Раньше бы не обратил внимания, а теперь бросается в глаза облик Олы. Не столь отдаленный от города поселок — как машина времени — кроме мемориальной таблички прежней эпохи, плакат во всю стену, прославляющий строителей коммунизма. Полная бестактность перед поступью истории.

Впрочем, видел я и в укромных местах областного центра хорошо сохранившиеся агитки, призывающие голосовать за людей, чьи имена уже напрочь стерты склерозом новейшей истории. Один обещал тридцать тысяч рабочих мест от своей партии, и время показало, это было такой же правдой, как сорок тысяч курьеров у Гоголя.

Вот и сама природа, кажется мне, подражает разладу человеческой жизни: глобальное потепление, озоновая дыра, крушение бабла, хотя все это может быть таким же враньем, как проблема 2000-го года. Самое чистое в мире море Охотское покрыто льдом, но он слабый, слой 30 сантиметров, а тридцать лет назад — в четыре раза толще был, заявляю как очевидец. Из-за недоделок природы уже были несчастные случаи с человеческими жертвами.

Навага на базаре нынче 110 рублей, а корюшка 250 — похоже, появилась и материальная заинтересованность в подледной рыбалке. Но дороже сама по себе рыбацкая страсть, сравнимая разве что с той, что испытывают темпераментные испанцы на корриде. Встречаю как-то своего товарища, сочинителя, сияющего от восторга. Спрашивает: догадайся, где я был. В гараже? Ответ неверный. Был на море, наловил корюшки, жена нажарила и кормит годовалого внука. Как ты не догадался, ведь я огурцом пахну?

На самом деле от моего друга несет мазутом, как от КамАЗа. У них там вахтовка, а как на ней не утонуть, по тонковатому льду, надо соображать и чутье иметь.

Нас на ольское выступление заманила библиотекарша школьной библиотеки. Пустила в ход грубую лесть. Вспомнила, как почти в том же составе мы были в поселке осенью, душевно пообщались с читателями. Я тогда впервые слышал от женщин комплименты, будто артист. А я не артист, меня не на слух, глазами надо воспринимать. Жаль, никак не удается издать книгу. А в ней магаданские характеры, 35 лет наблюдений.

После осенней встречи мои коллеги были в поселке еще раз, на юбилее школы, дегустировали на банкете икру разного посола, а я не приехал: готовился к командировке.

Книголюбивая женщина напоминает, как угощались магаданцы. От чистого сердца, а мне укор слышится: будто бы у меня появились моральные обязательства перед их коллективом.

Лет пятнадцать назад мне вбили в голову, что злоупотребление красной икрой приводит к печальным последствиям: увеличивается проницаемость сосудов желудка и кишок, и человек вдруг умирает от перитонита. Мы сами порождаем в себе мутации. Нас всех надо обклеивать датчиками с ног до головы и снимать показания, создавать специфическую северную медицину. А ведь и правда, примерно в одно и то же время двое моих знакомых, уважаемых людей, скончались один за другим от желудочного кровотечения. А сколько тех, с кем не знаком? Конечно, икру мисками есть — рискованно.

Уже во время выступления я глянул на библиотекаршу, она следила за губами выступающего, словно за поплавком удочки. И сама шептала что-то. И вдруг замечаю непривычное: одна ладонь у нее как у взрослой женщины, а вторая не выросла — как у младенца. Ах ты, господи! Такая приласкает — не жить, умереть от блаженства! Иной раз накатишь хорошей водочки — холодненькой, под свежий огурчик, так будто по горлу пробежит ангел босыми ножками! Такими вот, как эта ручка.

Знавал я в Магадане медсестру — вообще без кистей рук. Мать двоих детей. А уколы ставит — я тебе дам! Мужики к ней в очередь всегда выстраивались. Я тоже однажды приболел, в стационар уложили с бронхитом. Пришлось три раза в день подставляться под шприц. И так мне стыдно и неудобно, будто опять стал юнцом, и мне на царевне-лягушке жениться. Она змейкой обовьется, пиявкой присосется. Читай сказку, она не соврет.

Есть в Магадане двери, которые никуда не ведут. Одна находится в нынешней юридической академии, кирпичами заложена заподлицо. Будто там, в стене, что-то замуровано. Только крылечко сохранилось — любимое место моего внука.

Нет, я о другой двери. Две створки — одна на замке постоянно, другая открывается часов на восемь в день. Крохотный тамбур превращен в торговую точку. Мимо иду, и строки поэта вспоминаются: «Я оказался в узком промежутке». Продавщица одним боком втиснута в крохотное помещение, там у нее и товар, и наглядная реклама.

Чулки, колготки. Вмещается солидный запас товара. Это тебе не арбузами торговать. Полотнище полиэтилена, каким накрывают теплицу, защищает женщину со стороны улицы. Потаенный калорифер есть. Урывками греется.

Я познакомился с Валентиной, дай ей Бог здоровья, когда она торговала мороженой рыбой. Навага, только что из-подо льда, стоила не 110, а 8 рублей. Я бы, может, не запомнил всего антуража, да муж ее в ту пору, несколько дней спустя, погиб. Такое не забывается.

Вначале-то брат мужа покончил с собой. Как раз шла выборная кампания. Я немного знал этого брата — крепко сбитого, ладного. Помню, какой он источал приятный мужской аромат хорошо отмытого тела и березового веника, и я, смущаясь, задавал и задавал ему всяческие журналистские вопросы, чтобы побыть рядом подольше. Внутренне он напомнил мне деда. Тот пчеловодом был и носил на бороде и коже чарующий запах меда, пчелиного клея и дегтя.

Тот мужик, Царство ему Небесное, думал, что надо сражаться с соперниками по-честному. Иначе не умел. Дал интервью местному каналу: мол, выловил сколько-то там рыбы, бесплатно раздал в дом ребенка, в дом инвалидов, детский дом, лечебные учреждения. Телеканал запросил за показ немалую, по его разумению, оплату, он заспорил: мол, мы безвозмездно, а вы как шкурники.

Телевизионное начальство хотело выставить доверенное лицо в темном свете, а он на самом деле работяга, каких свет не видывал, ударник труда, наставник молодежи, благодарность от Ельцина имеет. Тогда еще все эти ценности действовали, мужика оставили в покое, да сам он уже не смог остановиться, почернел от обиды и повесился, совершив непреднамеренное самоубийство назло врагам, подав пример мужу Валентины.

Я до сих пор помню то огромное количество наваги, которую братья раздавали направо и налево, в том числе в нашу редакцию. И мы ели мороженые икорные ястыки за компанию с могучим котом Максом.

У горбуши красная икра, а у наваги золотистая, морозом ее выдавливает из тела рыбки. Слегка посыпь солью и кушай на здоровье янтарь живой, закусывай, поминай усопших. Только грусть на сердце не тает. Впервые я понял, как время относительно — вот он золотой век, лишь вчера был, да сплыл. Как же так — вчера привалило счастье, а прошляпил, не удержал. Как же так? Конечно, грешно поддаваться унынию.

Ну, нет, меня тоже обижали, и не раз. Но чтобы так — смертельно! Да и другие, доверенные и официальные лица, насколько я понимаю, в основном-то не брали в голову неудачу. Морду лопатой — и пошел! Был только еще один случай — бывший партработник в бизнес ушел, не совладал с денежным потоком и вместо того, чтобы взять кредит и рассчитаться с предыдущим кредитом, выбросился из окна в пургу.