Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна

— С какой целью?

— Надоела ты мне, Наталья Наумовна, да так, что мочи нет больше терпеть. Нет нам с тобою обеим места в этом мире, одна уйти должна. Только я, девушка честная, предлагаю на волю судьбы отдаться. Выпьем с тобою одновременно и выясним, на чьей стороне удача, кому в земле гнить, а кому под венец с Кошкиным идти.

— Ты же не особо последнее время за Анатоля замуж желала? — Голубица неявно зыркала в стаканы, пытаясь определить оттенок жидкости.

— Передумала, ежели выиграю сейчас, ее сиятельством сделаюсь и Зорина не отпущу, такой, знаешь ли, адюльтер соображу — все обзавидуются.

Натали наконец высмотрела, что хотела, и схватила ближайший ко мне сосуд, обхватила длинными пальцами:

— Глупости, Фимочка, незачем мне на судьбу полагаться. Все одно победа за мною будет, так как обиженные и обделенные в конце концов непременно вознаграждаются. И по другой причине в игру твою не желаю вступать, ты, когда помрешь, для переноса непригодной сделаешься, только с живым человеком меняться можно.

— Боишься, — глумливо протянула я. — Точно боишься, что не твоя удача. Навий яд, Наташенька, не быстрый, чтоб отравленный помучиться подольше успел. Анатолий Ефремович к девяти подъехать обещал, поэтому и отпустил меня вперед. Думаю, он как раз в разгар твоих мучений поспеет.

— Какая невероятная чушь! — фыркнула кузина и наклонила стакан, выплеснув немного воды на белую скатерть.

— Пей! — дохнула я огнем. — Или сожгу.

Одна из бровок кузины потеряла четкость формы, Натали побледнела.

— Пей! — повторила я и, схватив свой стакан, двумя глотками осушила его. — Ну!

Барышня Бобынина засмеялась серебристо:

— Какая же ты дура, Фимка! — Отпила водицы, оттопырив мизинчик жеманно. — У тебя на дне красный осадок остался, отсюда видно. А у меня… — Тем же мизинчиком она ткнула в желтое пятно на скатерти. — Пастилки от кашля, на вкус лимонно-медовые.

Она дернула скатерть, сгребая в кружевную салфетку все лежащие на столе пилюли.

— А противоядие я тебе, дуре, дам только когда князь явится да пообещает немедленно меня в твое тело поместить. Иначе сдохнешь. Мне терять уже нечего.

— Убью! — прохрипела я. — Огнем пожгу!

— Тебя князь после этого саму в головешку обратит, — хихикнула кузина.

Откинувшись на спинку кресла, я смотрела, как Бобынина связывает из салфетки узелок, как прячет пилюли в комодик, запирает его на ключ. Из уголка рта у меня текла слюна, челюсть безвольно отвисла.

— Чем ты его держишь? — прохрипела я жалобно.

— Телом! — Наталья Наумовна гоготала гусыней и собиралась пуститься в пляс.

— А теперь извольте сообщить, госпожа Бобынина, где вы скрываете искомое тело. — Густой зоринский бас заставил меня вздрогнуть и выпрямиться.

Иван Иванович вошел в гостиную, придвинул свободный стул, сел, посмотрел на меня:

— Говорил же тебе, бешеной, больше не оставлю, — и повернулся к хозяйке.

Я быстро отерла с подбородка слюну и покраснела, Натали позеленела, переводя взгляд с чародея на меня и обратно.

— Это произвол, — крикнула она и запнулась, конвульсивно сглотнув.

— Эх, Фима, — прошептал Зорин и по-особому сложил пальцы опущенной руки.

От стыда я вполне могла в этот миг провалиться сквозь землю.

— Подождите за дверью, Серафима Карповна, — велел строго Иван. — Нам с вашей кузиной потолковать наедине надобно.

В прихожей меня встретила Попович:

— У меня даже слов нет! — заорала она шепотом, умудряясь прислушиваться к происходящему за дверью. — Хорошо, Ваня на тебя маячков понавешивал, а то искали бы ветра в поле.

— Я собиралась вернуться.

— Перфектно. Это я не тебе, а тому, как замечательно наш Иван Иванович допросы ведет. Сейчас он твою родственницу расколет.

— Я бы и сама смогла, я уже почти из нее все выбила!

— Ну да, мы все про яд в одном стакане слышали.

— Не было там яда. — Жар сызнова залил щеки. — Желтые пилюли я по дороге в аптеке купила, рвотное это, а красные — леденцы от навьи, которая Маняшей притворяется. Они тоже безвредны. Но я даже помыслить не могла, что Наталью Наумовну жизнь ничему не учит. Травила же она меня уже красными пилюлями, не отравила, так отчего желтые выбрала? Я думала, она их мне оставит, думала поблюю, размягчу ее победой, она и выболтает все. Но пришлось вот… симулировать…

— Авантюристка. — Геля обняла меня за плечи. — Лучше расскажи, отчего сорвалась столь спешно тело-исходник искать и откуда знала, кто его скрывает?

Про путь и ключ я уже столько рассказывала, что мозоли на языке натерла, поэтому бормотала скороговоркой, а второй вопрос требовал развернутого ответа.

— Тебя не удивляло, отчего Наталья Наумовна столь в благоволении нава была уверена? Меня — изрядно. И объясненье, что благодарен-де хозяин моей кузине за услугу, не удовлетворили. Бобынина, в сущности, невелика пташка, получив обличье Анатоля, новый князь от нее одним щелчком избавиться мог. А ее опекали, обманывали на каждом шагу, но вреда никто не причинил. Лулу в горничные отрядили, новую жизнь посулили. На шантаж очень похоже.

— Она могла, к примеру, изложить историю с подменой в письменном виде, а документ нотариусу на сохранение отдать, тем самым себя обезопасить. Вот тебе и предмет шантажа.

Я поразмыслила:

— Вполне. Может, и существует такой документ, на самый крайний случай заготовленный. Только информация эта — палка о двух концах, выплыви она наружу, кузине тоже несдобровать. После я узнала, чем Натали свою навью держала. Она артефакт навский, средоточие поганой силы, присвоила.

— А отобрать его они не могли?

— Не они, Геля, она. Думаю, Лулу своим соплеменникам о потере сферы не рассказала.

— Ты думаешь, что и хозяин свою потерю ото всех скрыл?

— Ведь сходится? — заглянула я в зеленые глаза сыскарки, ожидая одобрения.

Она кивнула рассеянно, невидяще уставившись в пространство:

— Если эту версию работать, тогда перво-наперво следует прикинуть, как юная девушка могла бы самолично мужское тело унести и куда?

— Отчего же самолично? — азартно возразила я. — Можно и работников нанять. Тем более, по моим сведениям, там как раз стихия бушевала, кусок берега в Мокошь сполз и гнездышко любовное, где обряд совершали, разрушил.

Я пересказала ей утреннюю беседу с князем Кошкиным.

Попович хмыкнула:

— Местоположение не уточнила?

— Город плохо знаю, да и не думала, что пригодится.

— Представим на минутку, что… — Она закусила губу, напряженно размышляя. — Стихийное бедствие это, положим, перфектно, этим многое прикрыть можно. Говоришь, собутыльники на помощь князю бросились? Тогда, чисто теоретически, Наталью Наумовну они могли попросту не заметить. Эх, знать бы место да прочесать там все тщательно.

Пожав плечами, я прислушалась к происходящему в гостиной. Натали рыдала.

— За десять лет следов не осталось. — Бормотания Гели были всяко интереснее девичьих всхлипов.

— Предположу, что местность эту фальшивый князь за прошедшие годы исследовал. Тело не там.

— Тогда где?

— Если бы вы с Зориным мне представление не испортили, могла бы ответить.

— Серафима, — перебила меня Геля, — а ведь нав тело уже нашел.

— Что?

— Он обнаружил, где Бобынина его прячет, но это все как-то на времени завязано и на ее возможности тело извлечь. Ты же сама говорила, гнездо столицу покинуть желает, Рождества не дожидаясь. Значит, хозяин нашел способ свое себе вернуть. Только вот что за сейф такой, что только Наталья отпереть может, и отчего…

Взвизгнув, я схватила сыскарку за руку и потащила в кабинет Аркадия. Геля недоуменно оглядела комнату, а я принялась двигать ящиками секретера. Аккуратностью в ведении дел мой покойный кузен не отличался, бумаги были свалены кое-как, я отбрасывала в сторону векселя, поручительства, личные письма. Попович присела в уголке, сложив на коленях руки, и с расспросами не лезла. Когда один из ящиков оказался заперт, подошла и вскрыла замок шпилькой.