Воин Скорпиона - Генри Балмер

С грязной соломенной подстилки поднялся старик, подслеповато моргая глазами и пытаясь разглядеть нас в едва рассеиваемом слабым пламенем факела мраке. Его почти безгубый морщинистый рот вяло зашевелился.

— Я же говорил тебе, говорил, — его голос дрожал столько же от возраста, сколько от страха. — Я не могу этого сделать… ты должен мне поверить, Умгар Стро… для лахвийских чародеев есть вещи запретные и невозможные.

Я схватил Барго за грудки кожанки и приподнял над полом. Острие моего меча коснулось его горла. Думаю, он догадывался, насколько близок его смертный час.

— Где она, болван? Пленница, девушка… говори, живо!

Тот закулдыкал, а потом исторг:

— Да это и есть пленник, клянусь пораженным снежной слепотой фейстер-филтом!

— Другой пленник, раст! Пленница, девушка — прекрасней которой ты в жизни не видел. Где она?

Уллар слабо покачал головой. Его тупая морда сморщилась от страха. Он втянул голову и индиговые патлы обвисли ему прямо плечи.

— Никаких других нет!

Я швырнул его на пол, и мой меч ударил, словно рисслака. Только в последний момент я повернул лезвие и стукнул его по голове плашмя. Уллар рухнул навзничь и лежал не шевелясь, умолкнув надолго.

— Ты не из улларов, джикай.

Старик стоял передо мной почти прямо, придерживая свои лохмотья. В его глазах то и дело вспыхивал отраженный свет факела, и тогда они ярко горели на морщинистой карте его лица с безгубым ртом словно пролитые капли вина. Длинный узкий нос и хохолок рыжих волос на макушке выдавали в нем лахвийца.

— Ты видел другую пленницу, старик? Девушку, такую чудесную девушку…

Он покачал головой, и я подивился, как это она не заскрипела, словно несмазанная дверь.

— Тут только я, Лу-си-Юон.[22] Ты знаешь, как сбежать из этой проклятой башни, джикай?

— Да. Но я не уйду без девушки, за которой пришел.

— Тогда ты проведешь здесь вечность.

Мысли с грохотом перекатывались у меня в голове. Но я все же смог уразуметь, что Делии здесь действительно нет.

— Ты долго здесь пробыл, старик?

— Я — Лу-си-Юон. И обращаясь ко мне, говори «сан».

Я кивнул. «Сан» — древний титул, знак заслуженного почтения, родственный по значению таким понятиям как «мастер», «господин», «мудрец». Похоже, этот лахвийский чародей не только считал себя важной персоной, но и в самом деле таковой являлся. Я не против употребления титула, когда это заслуженно.

— Пожалуйста, сан, скажи мне, — попросил я, — знаешь ли ты что-нибудь о девушке, взятой в плен Умгаром Стро и привезенной в эту башню?

— Из всех пленников пощадили одного меня. Уллары знают о способностях лахвийских чародеев и думали воспользоваться моими услугами. Всех других пленников перебили.

Я, Дрей Прескот, стоял там и слушал тонкий голос этого старого мудреца, а он шептал слова, означавшие конец всего, что имело для меня значение в обоих мирах.

Мне хотелось наброситься на этого старого лахвийца и вырвать из его безгубого рта отрицание, стиснуть его горло с набухшими жилами и выдавить те слова, какие я должен был от него услышать. Думаю, он понял мое состояние.

— Я не могу помочь тебе в этом, джикай, — снова заговорил он. — Но сумею помочь… в иных делах… если ты спасешь меня…

Прошло несколько секунд, прежде чем я смог ему ответить, смог как-то откликнуться. Моя Делия… наверняка ведь её не могли так бессмысленно убить? Это не имело смысла — кто мог быть столь бесчувственным, чтобы уничтожить такую красоту?

Сан Юон снова что-то зашептал, потом с трудом нагнулся и поднял факел Барго.

— Сегодня они пируют, внизу. Их там много — свирепых, наглых варваров, спускающихся с небес. Пробить дорогу сквозь их ряды, джикай — задача не для простых смертных, тут сверхчеловеческие силы надобны…

— Мы пойдем наверх, — коротко отозвался я.

Все мои инстинкты столкнулись между собой там, в той заросшей паутиной камере, в башне Умгара Стро, и меня терзали муки сомнения, нерешительности, безумной и бессильной ярости. Она должна быть здесь! Должна! Но все убеждало меня в обратном. Этот чародей — с какой стати ему лгать? Разве только с целью убедить меня спасти его самого!

Я посмотрел ему в лицо. Похоже, сан Юон полностью восстановил самообладание. Его согбенная спина выпрямилась. Свет факела озарял его худое лицо с темными, как вино, глазами, почти безгубым ртом и длинным носом, придававшим ему высокомерный и важный вид. Судорожно придерживая свои лохмотья, он пристально смотрел на меня. Наверняка старик прекрасно знал, с каким благоговением и суеверным ужасом относится простой народ к лахвийским чародеям.

Его и в самом деле окутывала аура какой-то странной силы, это всякому бросалось в глаза. Лахвийские чародеи не раз свершали такое, что любой нормальный человек назвал бы невозможными. А в чем могут заключаться их тайны мне и по сей день неизвестно. Они требуют от простого народа немедленного повиновения — и народ подчиняется им. А ведь среди народа, слава Зару, есть много сильных и стойких духом людей. А к мирским владыкам они относятся со своего рода спокойной, бдительной, циничной и не лишенной веселья терпимостью сторонних наблюдателей. Эти отношения напоминают вооруженное перемирие, когда ситуация под контролем и достигнут баланс интересов. Умгар Стро, например, мог пытать этого старика добиваясь от него каких-то услуг. Может его воины и роптали, но эти варвары воспринимают многое совсем не так, как жители Вальфарга, и потому их ропот ничем ему не угрожал.

А добившись своего, Умгар Стро должен был немедленно уничтожить старого чародея. Ибо в противном случае — судя по всем слышанным мной рассказам — на него пало бы страшное возмездие, столь же неотвратимое, как восход Зима и Генодраса.

Вот потому-то этот лахвийский чародей, этот Лу-си-Юон, и полагал будто он теперь мог без опаски диктовать как именно надо действовать.

Неровный свет факела освещал грязное и все же бледное лицо чародея. Какое-то время он глядел мне прямо в глаза. Потом отступил на шаг.

— Послушай меня, сан, — проговорил я. — Если ты говоришь правду, если здесь нет никакой пленницы, то поклянись в этом всем, что для тебя есть святого в Лахе. Потому что, если ты лжешь мне, Лу-си-Юон, то умрешь — столь же верной смертью, как все, что ты знаешь в своем мире!

Язык лахвийца прошелся словно рашпиль по наждачной бумаге его морщинистых губ.

— Это правда. Клянусь самой Хло-Хли и её семью аркадами. Я здесь единственный пленник.

Мы стояли, глядя друг на друга. И простояли так, как нам обоим казалось, целую вечность. Я едва осознал момент, когда острие меча опустилось, убравшись от его впалой груди.