Воин Скорпиона - Генри Балмер

— Клянусь фиолетовой требухой пораженного снежной слепотой фейстер-филта, у меня в горле пересохло хуже, чем в самом гнилом южном краю! Нат! Притащи-ка мне ковшик хремсонского.[19]

Голоса принадлежали уларам — свирепые, звучные голоса людей, привыкших переговариваться во время полета на импитерах, перекрикивая свист ветра. Но… Нат!

— Ага, — ответил тот, кого назвали Натом. — И выпью с тобой, Барго, глоток в глоток. И увидишь, кто первым свалится под стол.

Под покровом мрака я подкрался поближе. Караулка располагалась в опоясывавшем башню круглом эркере. Из этого орлиного гнезда караульные могли вести наблюдение, имея ничем не заслоняемый обзор. Я по прежнему крепко сжимал в руке меч. Однако бульканье вина в кожаной баклаге подействовало на меня успокаивающе.

— Нам здорово подгадили оставив в карауле, мой тряпкоголовый дэм, — на этот раз вино переливалось в чей-то рот. — А ведь я не пропустил ни одного грабежа, с тех пор как мы покинули Уллардрин.

— И я тоже, Барго, и я тоже.

Снова послышалось бульканье, а затем звучное рыганье. К этому моменту я добрался до угла и был готов коршуном налететь на них. Через полуоткрытую ленковую дверь я мельком увидел караульных, или во всяком случае, одного из них: ниспадающие по обеим сторонам плоского лица длинные волосы, выкрашенные в цвет индиго, и широкий рот, приникший к ковшику. Другого скрывал дверной косяк, я видел только ручку ковшика — она поднималась, когда уллар делал глоток, а затем опускалась. Они были очень похожи на людей и стояли к человеческому роду куда ближе, чем изгнанные ими из этой башни рапы. Одеждой им служили кожанки с бронзовыми и медными заклепками. Желая иметь в поле зрения их обоих, я продвигался вперед все медленнее и осторожнее, и увидел, как они похожи друг на друга — свирепые, воинственные, привычные покорители и властелины неба. У каждого вокруг талии был обмотан хитро завязанный пук кожаных ремней. Тогда я ещё плохо разбирался в искусстве полетов, но тем не менее сразу догадался, что это клеркетер — сбруя, которой они пристегивались к импитерам. Уллары хранили её как зеницу ока, потому что именно от неё во время полета зависела жизнь всадника.

— Еще вина, Нат! Клянусь ледяными иглами Улларкора! Еще вина!

Я пускал стрелы в людей вроде этих и видел, как они с воплями повисали болтаясь на летной сбруе, этих самых клеркетерах.

Оба они — и Нат и Барго — уже изрядно выпили и держались весьма развязно. Уж это-то сомнений не вызывало. Рядом с ними на скамье валялись шкуры лимов, позволявших сохранять тепло во время полета. Длинные узкие мечи, предназначенные для нанесения скорее колющих, чем рубящих ударов, висели в ножнах. Это было важное для улларов оружие, предназначенное запугивать и производить впечатление своим видом. Представьте себе узкое лезвие, мелькающее вокруг коренастой фигуры с плоским лицом и роскошной гривой индиговых волос, из-под которой сверкают близко посаженные узкие глаза.

Как я рассудил, момент настал.

Я влетел в караулку и обрушил рукоять меча на эту самую гриву индиговых волос Ната. Тот рухнул на каменный пол, из ноздрей у него хлынула кровь. Еще шаг, и острие моего меча уперлось в грудь того, которого звали Барго — прямо напротив сердца. Нажми я чуть-чуть — и меч пронзил бы и кожанку, и его собственную кожу. Резко очерченный широкий рот Барго сжался. Он зло уставился на меня. На моем лице был написан смертный приговор. Он прочел его там и по дикарски вызывающе нахохлился.

— Где пленники, Барго? — я говорил грубо, но все же вполне спокойным тоном. По-моему, это напугало его ещё больше.

Наши взгляды встретились. Затем он не выдержал моего и, опустив окрашенные в индиго веки, буркнул:

— Внизу…

Я с трудом успокоил безумно заколотившееся сердце….

Больше в караульной никого не оказалось. За открытой дверью стояли два прислоненных к стене тунона — копья с бамбуковым древком, и наконечником, похожим на необоюдоострый гладиус. Им работали в колющей технике. Это было личное оружие улларов, и в воздухе они предпочитали его любому другому. Каждое бамбуковое древко достигало в длину двенадцати футов[20] и имело удобные захваты для рук. Мысль размахивать в воздухе гладиусом справедливо представлялась улларам нелепой, и потому они вместо этого насадили короткий меч на такое вот удлиненное древко, подкрепили его для верности узким и круто изогнутым топорищем, и тем самым обеспечили себе какую-никакую возможность фехтовать верхом на птице. Хотя по сути дела, они сконструировали нечто вроде алебарды.

Узкие, глубоко посаженные глаза Барго сфокусировались на острие моего меча, которое упиралось ему в грудь. Талию уллара обвивал красивый кушак с золотыми кружевами. Высокие сапоги из ткани и кожи, сшитых вместе, защищали его ноги во время полета. Сейчас колени у него дрожали. Однако я знал — стоит мне хоть на секунду ослабить бдительность, и он кинется на меня, как лим с равнин.

— Показывай, Барго, — я снова говорил почти нормальным тоном.

Прежде чем переместить острие меча так, чтобы Барго мог выйти из караулки впереди меня, я предпринял только одну меру предосторожности: отнял у него меч. Сделанный из отличной стали, с длинным и тонким клинком, гибкий и острый, этот меч прекрасно подходил для таких ударов, какие и должен наносить человек летя верхом на импитере. Я отшвырнул этот меч в угол. Как мне представлялось, никакой улларский клинок не сравнится с моим крозарским мечом. Факел Барго трещал и отбрасывал красные отсветы.

Чем ниже мы спускались по винтовой лестнице, тем яснее доносился с нижнего яруса не долетавший ранее шум — отдаленный смех, крики, завывание одиночной волынки, и более буйные меланхоличные аккорды выжатые из волынки строенной. Время от времени мне даже казалось, будто я слышу звон бутылок, стук игральных костей в стакане и позвякивание монет. Мы спускались по лестнице ровным шагом, в полнейшем безмолвии. Думаю, Барго догадывался: его жизнь для меня ничего не значит.

Я был настолько уверен в успехе, что мог теперь подумать и о Сеге. Я беспокоился за него и надеялся, что моему другу удастся избежать встречи с кружившими около Пликлы улларскими патрулями на импитерах.

Старые камни все ещё хранили характерный запах рап. Мы вошли в коридор. Густой слой пыли в центре нарушала цепочка темных следов. У всех дверей камер пыль выглядела не потревоженной, у всех — кроме одной!

И Барго без колебаний вел меня именно к ней.

— Открой её, Барго.

Барго повиновался, не говоря ни слова. Он потянулся к ключам, висевшим у него на поясе — большим, неуклюжим деревянным ключам, искусно вырезанным из ленка, каждый длиной добрых девять дюймов.[21] Дверь со скрипом отворилась. Изо всех сил сдерживая охватившие меня чувства, я заглянул в камеру.