Стрим - Иван Валерьевич Шипнигов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем ближе был экзамен, тем сильнее овладевала мной эта странная, грязная фантазия. Причем я стала замечать, как обращаю внимание на других преподавателей-мужчин, даже на однокурсников, которые точно не были эталонами мужского сексапила. Этот сдержанный, сухой, строгий аспирант словно приоткрыл некую заслонку, приподнял плотную завесу над моей замороженной до этого чувственностью. И я таяла. Я даже, используя Наташину терминологию, плыла…
Наконец наступил экзамен. Ночь накануне я не спала, но не потому, что готовилась – не могла уснуть от возбуждения и без конца ласкала себя. А он просто и быстро поставил мне пятерку. На глазах у всей группы. Которая сделала вид, что ничего особенного не произошло – их-то всех он потом валил. Я просто кончила рассказывать, он просто поставил зачет. Я просто забрала зачетку. И просто ушла.
А затем по факультету поползли слухи о том, что этот преподаватель гей. Что якобы кто-то из наших жительниц острова Лесбос видел его в специальном клубе с мужчиной. И у меня все как-то разом снова замерзло. И эта часть жизни опять меня не интересовала. Скучно, противно…
Только прошу, давайте пока без комментариев. Мне и так сложно было все это рассказывать. Вика, твоя очередь.
– Хорошо… Я стараюсь проживать свою жизнь максимально осознанно и наполненно…
– Вика, а Вика, Настя вообще нормально рассказала. Я, честно говоря, даже немного выпала с ее истории. Так что давай, поддержи подругу. Нормальную историю расскажи. Без феминизма.
– Ладно. Я, как вы знаете, проживаю каждый момент своей жизни…
– Вика!..
– Ладно, ладно! У меня есть подруга. Точнее, была подруга. Настя, ты ее не знаешь. Мы познакомились в Гоа. Она тоже москвичка, с такой же историей, как у большинства, кто приезжал тогда в Гоа, когда это было еще актуально. Сдала квартиру, уволилась с безликой и бессмысленной офисной работы и приехала на зиму. Мы сблизились на том, что… Вы знаете, я стараюсь проживать свою жизнь…
– Вика.
– Наташа, будешь перебивать, я не стану рассказывать! …максимально осознанно: я не употребляю алкоголь и другие психоактивные вещества. А там все пили так же, как у нас в России. Только еще хуже. На работу ведь никому утром не надо.
А у меня было Свое Место в дальнем конце пляжа под небольшой скалой, куда обычно никто не ходил. Свое Место, как, знаете, в детстве, когда грустно и ты прячешься куда-то, где тебя никто не найдет. Я уединялась там вечерами, когда все собирались в барах, пили и шумели. Сидела там с книжкой, слушала музыку или просто смотрела на уходящее за океан солнце. Медитировала…
И в один из таких вечеров я познакомилась с Милой. Она пришла на Мое Место, явно видя меня, но словно решив не мешать моему уединению, молча расстелила циновку, села и тоже стала смотреть на закат. Я, не выдержав такой наглости, сказала ей, что хотела бы побыть одна. Она очень просто, расслабленно и мило – это я сразу заметила в ней тогда – ответила, что это Ее Место и что она разрешает мне побыть здесь. И добавила, что я и так одна. В смысле, вообще, всю жизнь одна.
Я сразу поняла, что это не очередная любительница, как говорят наши, «потупить в океан». Мы разговорились и подружились в тот вечер. У нас оказалось так много общего! Она тоже сбежала от суеты и бессмысленности. Так же теперь шла навстречу себе настоящей. Отрицала насилие, не употребляла в пищу живых существ. Мы каждый вечер гуляли вдвоем по пляжу, держась за руки – это была дружеская, сестринская нежность. Рассказывали друг другу о пережитых травмах. Делились планами на будущую осмысленную, наполненную жизнь. И постоянно чувствовалась в ней эта расслабленность, которая очаровывала все больше.
Но в один из таких вечеров я почувствовала, что эта расслабленность куда-то ушла. Мила словно скучала и томилась чем-то. Мы немного погуляли по пляжу, и она позвала меня к себе в гости. Я даже удивилась, что мы раньше не были друг у друга в гостях: так я к ней привыкла. Мы пришли в такой же скромный домик, как у всех русских в Гоа. Сидели на полу, пили чай, болтали. Потом Мила достала из шкафчика такой маленький странный как бы кальян. Стеклянную трубочку, наполненную водой, из которой выходила другая трубочка, потоньше, конец которой был прикрыт фольгой с мелкими дырочками. Положила туда какие-то зеленые крошки, подожгла свечой – мы с ней сидели при свечах – и потянула с другого конца трубки густой сизый дым со странным запахом. Затем предложила мне, сказав, что это помогает идти не навстречу себе, а внутрь себя.
Я была настолько очарована моей милой Милой, что согласилась. Сизый дым оказался очень терпким, я закашлялась. Мила сказала затянуться еще и постараться подольше задержать дым в себе. Мне это удалось. И стало очень-очень приятно. И я поняла Милину расслабленность. Точнее, я поняла всю Милу изнутри. Со всей с ее вечной расслабленностью и сегодняшним томлением. Которое на самом деле было моим вечным томлением. Я была внутри Милы. Но при этом я шла внутрь самой себя. Это было сложное, объемное переживание. И очень-очень смешное.
Не помню, сколько мы с Милой сидели на полу обнявшись и смеялись. А потом вдруг смех прошел, и я почувствовала в себе что-то животное – но прекрасное. Мне никогда не хотелось секса с мужчинами, они ведь животные. Хотя сравнение мужчин с животными явно не в пользу первых. А тогда у меня возникло именно животное желание, и оно не имело ничего общего с сексом, который предполагает подчинение мужчине. Желание было сильным, животным, но при этом прекрасным. Потому что рука Мила была у меня между ног. Она сказала, словно прочитав мои мысли: да, мы животные. И это прекрасно! Есть животных нельзя. Но можно делать им приятно. Мы с тобой две маленькие девственно белые овечки. Давай делать друг другу приятно. Я, помню, еще подумала тогда, что это должно быть смешно. Но смешно не было. Было животно – и прекрасно. И мы делали друг другу приятно. И я делала Миле.
А потом я уехала.
– Да-а, Вика, мощная история. Круто она тебя накурила.
– Девочки, уговор был – без комментариев. Наташа и Катя, кто из вас следующий?
– Пусть Катя рассказывает.
– Давайте, конечно, но… У вас такие
