Разведчики времени - Роберт Асприн

Малькольм некоторое время неподвижно сидел в темноте, не зная, как утешить Марго, затем решился и обнял ее за плечи. Она повернулась и уткнулась лицом ему в грудь, как следует намочив слезами его твидовую куртку в перерывах между всхлипами.

— Ш-ш-ш…

Когда напряжение разрядилось — к тому же Марго твердо знала теперь, что Малькольм простил ее, — ее охватило крайнее изнеможение. Она задремала, убаюканная покачиванием кареты на неровной дорожке, теплом обнимающей ее руки Малькольма, биением его сердца рядом с ее ухом. Последним ощущением, еле дошедшим до ее сознания в темноте, был запах его кожи, когда он нагнулся и легонько поцеловал ее волосы.

Ничто в прошлой жизни Марго не подготовило ее к тому, что она увидела в Ист-энде.

Ни вечно пьяный и избивавший ее отец, ни преступность и насилие в Нью-Йорке, ни даже постоянно показываемые по телевидению изображения голодающих, оборванных жителей третьего мира, которыми то и дело бомбардировали зрителей разные благотворительные организации, отчаянно старавшиеся отодвинуть глобальную катастрофу.

— Боже мой, — снова и снова шептала Марго. — Боже мой…

Они вышли утром очень рано. Малькольм сунул револьвер в кобуру под своим сюртуком и положил в карман жестяную коробочку, завернутую в вощеную бумагу, затем попросил Джона подвезти их к низовьям Темзы, неподалеку от знаменитых лондонских доков.

Эти доки представляли собой вырытый в районе Уоппинга прямоугольный бассейн, заполненный речной водой. Город окружал их со всех сторон. Узкие грязные улочки подходили прямо к причалам, где стояли на приколе пароходы и парусники.

Они взяли пустую ручную тележку, раздобытую Джоном, и отправились пешком в предрассветную стужу. Старые ботинки и шерстяные неглаженые брюки, которые надела Марго, натирали ей ноги. Ее рваная блуза и поношенная гороховая куртка едва защищали от холода. Иногда между строениями проглядывала река, пока они проходили мимо вонючих таверн Уоппинга с их выступающими на улицу окнами-эркерами. Матросы отпускали вслед каждой проходящей женщине такие шуточки, что Марго еще глубже пряталась в свою мальчишескую одежду, отчаянно радуясь, что для нее выбрали этот маскарад.

«О’кей, значит, они были правы». Ей не обязательно быть от этого в восторге, но она может сойти за мальчика. К счастью, никто из матросов пока что не взглянул на нее дважды. Малькольм вел ее к берегу реки, где вонь от обнажавшихся в отлив участков речного дна была ужасающа. Они наблюдали за совсем юными мальчишками, рывшимися в замерзающем иле; большинство из них были босы.

— Бродяжки, — тихо объяснил он. — Они выискивают куски железа или угля, все, что они могут продать за несколько пенсов. Большинству детей полагается ходить в школу, но беднейшие часто пренебрегают этим, как видите. Раньше здесь была куда более жесткая конкуренция, пока не были приняты законы об обязательном школьном обучении. По субботам берега кишат голодными ребятишками.

Одна романтическая иллюзия за другой вдребезги разбивалась на этой холодной дороге.

— А кто вон там? — спросила она, показывая на лодку посередине реки, с которой свисали длинные сети. — Рыбаки?

— Нет. Мусорщики. Они ищут упавшие в воду ценные предметы, в том числе мертвые тела, которые они могут сбагрить за деньги, или другие вещи, имеющие рыночную стоимость.

— Трупы?! — не веря своим ушам, воскликнула Марго. — Бог ты мой, но, Малькольм… — Она прикусила язык. — Простите.

— Пока вы одеты мальчиком, это не такая уж серьезная ошибка, но я все же предпочитаю, чтобы вы обращались ко мне «мистер Мур». Люди будут считать вас моим учеником. Здесь вы уже видели достаточно. Нам нужно добраться до Биллингсгет, прежде чем там окажется слишком много народа.

— Биллингсгет?

— Биллингсгетский рынок, — объяснил Малькольм, когда они подошли к водовороту тележек, фургонов, бочек, лодок и людей. — Королевская хартия дарует Биллингсгету монопольное право на оптовую торговлю рыбой.

Вонь и гвалт были невероятны. Марго хотелось задержать дыхание и заткнуть уши. Им пришлось толкаться среди сотен уличных торговцев, покупающих свой товар на сегодняшний день. Ливрейные слуги из хороших домов, обычные домохозяйки из нижнего класса и поставщики рыбы в рестораны, а также перекупщики, которые повезут партии рыбы за город для продажи, — все сражались друг с другом за сегодняшний улов.

— Лососина — это для Белгравии, — прокричал Малькольм, перекрывая гул толпы, — а селедка — для Уайтчепеля!

— А что нужно нам?

— Угри!

Угри?

После того ужина в «Радости эпикурейца» биллингсгетские угри оказались для нее еще одним жестоким шоком. Малькольм наполнил их тележку самым отвратительным липким месивом, которое Марго приходилось в жизни видеть. Вареные угри в желе были переложены из огромных эмалированных тазов в глиняные горшки. У другой торговки они приобрели горячие пирожки с толченым картофелем и некоторое количество подозрительной зеленой жижи, которую эта крикливая рыбачка называла «подливкой». Малькольм торговался, чтобы сбить цену, на таком жаргоне, от которого уши вяли. Язык, на котором изъяснялась рыбачка, мог посрамить самые забористые выражения из тех, что Марго приходилось слышать на улицах Нью-Йорка, — когда она вообще могла разобрать, что эта женщина говорит. Малькольм погрузил пирожки на тележку, разложив их на поставленных одна на другую дощечках и укутав всю стопку шерстяной тряпкой, чтобы они не остыли.

Марго, получив приказ обращать внимание на детали, постаралась запомнить все, что она видела, но впечатлений было так много, что все они слились в одно сплошное пестрое месиво.

Наконец они выбрались из пропахшего рыбьей чешуей Биллингсгета и оказались на городских улицах. На запруженных народом мостовых Уоппинга Малькольм удивительно успешно распродавал угрей и пирожки. Но в красочном зазывном монологе Малькольма Марго едва понимала одно слово из четырех.

Марго закатила глаза.

— Надо же. Жуть какая. Неужто кто-нибудь может все это запомнить? И из чего хоть делают эту жижу? — спросила Марго, показывая на зеленую «подливку» на тележке.

— Соус из петрушки.

— Соус из петрушки? А-а. А я-то никак не могла сообразить, что бы это могло быть. — Она мысленно рисовала себе картины некой рыбачки-кокни, выращивающей плесень в чанах и добавляющей желатин.

— На самом деле он очень неплох. Не хотите ли попробовать нашего товара?

Марго страшно проголодалась.

— О нет, спасибо.

Малькольм все равно разрезал один пирожок и намазал его соусом из петрушки.

— Вам необходимо поесть. День сегодня холодный, а мы проведем на улицах много времени.

Она зажмурилась — и откусила кусок. Затем изумленно посмотрела на Малькольма:

— Эй, а ведь совсем неплохо!

Тот улыбнулся и с жадностью проглотил свой пирожок.

— У вас слишком цветущий вид. Немного втяните щеки. Вот так лучше… — Он зачерпнул пригоршню грязи и мазнул ею одну щеку Марго. — Да, вот так сойдет.

Марго задержала дыхание. Грязь воняла.

Он живописно измазал свою одежду и затем вымыл руки из бутылки, стоявшей на дне тележки.

— Наша следующая остановка — в Уайтчепеле. Будьте внимательны — это опасный район.

Дороги Уайтчепеля оказались на удивление широкими и до последнего дюйма забитыми фургонами и возами. Но позади главных улиц…

Самые запущенные трущобы Лондона представляли собой лишенное солнечного света скопление узких переулков, кривых, опасных улиц и двориков, на истоптанной грязной земле которых ничего не росло. Перенаселение заставило некоторых людей ютиться на захламленных лестницах. Грязь и глина хлюпали под ногами. Повсюду, куда ни смотрела Марго, она видела оборванных, грязных людей: спящих на ступеньках лестниц, на кучах мусора, в комнатах, двери которых настолько просели и плохо закрывались, что ей были видны пьяные мужчины и женщины, храпящие вповалку на ветхом тряпье. Вонь стояла ужасная. То здесь, то там мужчины и женщины открыто мочились на улицах.

Марго прошептала:

— Не здесь ли Джек…

Он оборвал ее:

— Нет пока, это случится позже в этом году. В августе.

Марго вздрогнула и впилась взглядом в патлатых, неряшливых женщин, гадая, какая из них может стать жертвой знаменитого убийцы-маньяка. От этой мысли ей стало неуютно. Она живо припомнила жестокие слова Кита Карсона, которыми он оценил ее шансы остаться в живых в этих трущобах. «Ну ладно, — нехотя признала она, — тут ты оказался прав».

Малькольм продал несколько угрей, в основном сонным женщинам, от одежды которых все еще разило их предыдущими ночными клиентами. Повсюду вонь человеческих испражнений, дешевого джина и гниющих отбросов поднималась над землей удушливым смрадом.