Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

— Марыся!

— Неужели ты думаешь, что твои знакомые забудут, что я была девушкой из магазина пани Шкопковой? Я постоянно буду предметом всеобщего любопытства, потому что я и в самом деле обыкновенная замарашка, наивная провинциалка. В твоей среде я не сумею двигаться, не сумею разговаривать: ведь у меня почти нет образования. Правда, мама хотела подготовить меня к экзамену за среднюю школу, но, как ты знаешь, не успела. Ты женишься на простолюдинке.

В ее голосе звучала грусть Лешек нежно взял ее за руку и спросил:

— Скажи, Марысенька, ты считаешь меня наивным глупцом?

— Ну что ты! — запротестовала она.

— Но ты считаешь, что по своим запросам и уровню развития я стою значительно ниже своих друзей и близких? Судя по твоим словам, это именно так. Я, как последний глупец, беру тебя в жены, очарованный теми достоинствами, которых в тебе нет, и только они, увидев тебя, откроют мне глаза на мои ошибки.

— Нет, Лешек, — возразила она. — Ты смотришь на мои недостатки снисходительно, потому что любишь меня.

— Значит, они тебя тоже полюбят.

— Дай-то Бог.

— А свои недостатки ты придумала. Я бы пожелал всем девушкам выглядеть такими же аристократками, как ты, и иметь столько же врожденной интеллигентности и нежности. Если говорить о правилах хорошего тона, о культуре общения, я убежден, что ты усвоишь эту науку без малейшего труда, а учиться будешь сколько захочешь, но не слишком много, потому что мне бы не хотелось иметь жену умнее, чем я сам.

— Об этом не беспокойся, — рассмеялась она.

— Как раз этого я и боюсь больше всего, — посерьезнел вдруг Лешек. — Ты знаешь, когда я убедился в том, что моя Марысенька умница?

— Нет, не знаю.

— Когда обо всех городских скандалах ты не сказала мне ни слова. Я ведь мог заподозрить, что этот самый Собек, который вступился за тебя, имел на это какое-то право. Но ты поступила правильно, отказавшись от объяснений, ибо подозрения того не стоят.

Марыся не помнила, как она тогда восприняла эту ситуацию, но возражать не стала.

— Я просто не хотела втягивать тебя в неприятности.

— Ну и зря. Кому же быть твоим защитником, как не мне?

Лешек подумал и добавил:

— Я. в свою очередь, должен зайти на почту и пожать руку пану Собеку. Правда, это нахальство с его стороны, что он осмеливается любить тебя, но поступил он, как настоящий мужчина.

Солнце уже садилось. Обычно в это время они возвращались, но сегодня им нужно было поговорить еще о многом. Молодые люди решили, что завтра утром Марыся объявит пани Шкопковой о своей помолвке и о том, что она больше не будет работать у нее в магазине.

— Скажи ей, — предложил Лешек, — что если она считает себя пострадавшей, ты возместишь ей ущерб, нанесенный твоим уходом.

— Ты ее не знаешь, — ответила Марыся. — Она ничего не возьмет, потому что я оплатила все своей работой. Она бы смертельно оскорбилась, если бы я заговорила об этом. Она предельно честная женщина. Я боюсь другого: она не поверит в нашу помолвку.

— Значит, я приеду около полудня, и она услышит об этом от меня. Во всяком случае собери свои вещи.

— Лешек, любимый, чем я заслужила такое счастье!

Он обнял ее и нежно привлек к себе. Его наполняло невыразимой радостью то, что для этой замечательной девушки, лишившейся близких, он становится самым родным и дорогим человеком. Вместе с тем, он испытывал чувство искреннего удивления. Столько раз держал он в объятиях разных женщин, но никогда не чувствовал ничего, кроме вожделения. Почему же по отношению к этой единственной, которую он желал больше, чем кого бы то ни было, даже страсть была другой, переполненной неземной любовью и почти религиозным благоговением? В первые месяцы знакомства с Марысей он смотрел на нее так же, как и на всех. Если бы тогда она осталась наедине с ним… ничто, пожалуй, не остановило бы его от роковой ошибки.

“Слава Богу, что этого не случилось”, — подумал он.

Они еще долго гуляли по лесу. Стало уже почти темно, когда, наконец, они решили возвращаться. По лесу, где было много поворотов и торчащих из земли корней, ехали медленно. Лешек знал дорогу с ее выбоинами, буграми и поворотами как свои пять пальцев. Он не потерял бы дорогу даже в темноте, а освещая путь мощной фарой, можно было спокойно ехать на приличной скорости.

По крайней мере, так думали Лешек и Марыся.

В то время, когда мотоцикл выскочил из леса, а громкий треск его мотора нарушил покой спящей равнины, на одном из поворотов дороги появилась тень человека.

Зенон, бывший семинарист, ждал здесь давно. Проспав несколько часов в канаве, он даже боялся, не проехал ли мотоцикл за это время в обратном направлении. Но его опасения были напрасны. От Вицкунского бора послышалось тарахтение мотоциклетного мотора.

— Они от меня не уйдут, — мрачно буркнул Зенон.

Уже неделю он пил до потери сознания. Выпросив у тетки в Свентинах пару десятков злотых и возвращаясь в Радолишки, где пешком, где попутной телегой, он не пропускал ни одной корчмы, ни одного трактира. Каждый раз он шел домой, чтобы еще раз попросить у отца прощения, но не верил, однако, что получит его, и в отчаянии напивался до бесчувствия. Когда в полдень он встретил на дороге мотоцикл Чинского и узнал обоих виновников своего несчастья, в пьяной голове его со всей силой вспыхнула ненависть и желание отомстить.

— Сейчас они заплатят за все, — повторял он.

Зенон знал, что возвращаться они будут этой дорогой, ибо объезда не было, и, забравшись в канаву за поворотом, он ждал своего часа.

В голове пьяницы еще шумело, его качало из стороны в сторону, но, услышав стрекотание приближающегося мотоцикла, он быстро приступил к делу. Зенон рассчитал все точно. Сразу за поворотом дорога круто подымалась в гору. И, чтобы преодолеть подъем, Чинскому придется добавить газу, причем сделает он это совершенно смело, поскольку знает, что за подъемом следует плавный поворот.

Но, когда за поворотом он вдруг увидит препятствие, тормозить будет поздно, катастрофы не миновать.

Материал для завала Зенон приготовил заранее: он нашел в зарослях у дороги два толстых подгнивших бревна и натаскал кучу камней, которых было достаточно в придорожных канавах.

Не теряя времени, он вытащил все это на дорогу и полностью завалил проезд. Объехать препятствие было невозможно: по обеим сторонам узкой дороги тянулись глубокие канавы, причем их внешние края поднимались намного выше уровня внутренних, а густой кустарник образовывал по обе стороны настоящие живые изгороди.

Сумерки еще не наступили, и Зенон со зловещей радостью еще раз осмотрел свою работу. Он собрался было уйти с дороги, когда ему в голову пришла мысль, что, спрятавшись в зарослях рядом с завалом, он безнаказанно может увидеть результаты своей мести.