Лабиринт Просперо - Антон Чиж

– Видали?! – восторженно крикнул он. – Эскимосские нарты – настоящее чудо! Я первым в столице прокатился!

– Аполлон Григорьевич, как… – только и смог выдавить Ванзаров. Сказать он хотел многое: человек, который был нужен ему именно сейчас, нужен больше всего, стоял перед ним и разматывал шарф. Не иначе волшебным ветром занесло.

– Извозчики-подлецы отказываются по льду ехать, – продолжал тот, как ни в чем не бывало. – Говорят: лед тонкий, за сто рублей жизнью рисковать не будем. Только за двести. Чтоб я заплатил извозчику двести рублей?! Да не бывать такому…

– А зачем по льду ехать?

– Так ведь занесло все снегом, дороги сюда непроездные. Даже поезд отменили. Буря погуляла знатно.

– Какая чудесная новость, – сказал Ванзаров. Как видно, мысль действительно имеет материальную силу. Порой…

Лебедев спохватился.

– Знакомьтесь, мой добрый приятель Невельский, – представил он возничего, закутанного в длинную меховую накидку, лицо которого скрывала шапка с прорезью. – Отличный ученый, изучает Север и Лапландию, вот привез настоящие нарты… Разве не чудо, Ванзаров?

Нельзя было не согласиться: чудо, и еще какое.

Невельский торопился назад, в столицу, до темноты. Кнут щелкнул, лайки вскочили и стрелой унесли нарты в белое безмолвие.

Аполлон Григорьевич был доволен произведенным впечатлением.

– Ну как, много трупов раскопали?

– Почему вы решили, что есть трупы?

– От вас только и жди подарков, – Лебедев помахал саквояжем. – Мое добро всегда со мной. Вестей не подаете, место – жуткое. Пришлось мчать к вам на выручку.

– Если б вы знали, как мне вас не хватало… – И тут Ванзаров позволил себе редкую слабость: они обнялись. Аполлон Григорьевич был растроган почти что до слез. Счастье его длилось недолго. Ванзаров не любил нежности с мужчинами.

– Висим на волоске, – сказал он. – Сыграете моим козырем в рукаве… Идемте…

С ним Лебедев готов был играть кого угодно… Так соскучился.

62

Ваше превосходительство!

Обстоятельства крайнего порядка не позволяют мне в достаточной мере изложить текущую ситуацию. Скажу лишь, что приблизился к разгадке и поимке убийцы, как никогда близко. Должен отметить, что выполнение данного задания далеко вышло за допустимые пределы. Я несу не только финансовые затраты, но каждый день рискую своей жизнью. Прошу учесть мои страдания при успешном завершении дела, в чем я теперь не сомневаюсь ни на один краткий миг.

Более не могу описывать настоящее положение. Скорее всего, через краткий миг я вступлю в бой с превосходящими силами противника. У меня патронов всего на три заряда барабана. А бой обещает быть жестоким и окончательным. Но на войне, как говорится, как на войне. Враги полны отваги, но победы им не видать как своих ушей.

Иду по горячему следу…

Вступаю в бой…

Свистят первые выстрелы.

Ранен в руку…

Но из боя не выйду…

В случае моей смерти прошу позаботиться о моей матери-старушке и передать ей всю причитающуюся мне премию.

Бой крепчает…

Пули свистят…

Патроны заканчиваются…

Ага, негодяи бегут!

Вернусь к рапорту после победы!

Остаюсь вечно ваш

63

Как известно, добрым словом и револьвером можно добиться куда большего, чем одним добрым словом. Францевич потребовал тишины. Его слова мало кто воспринял всерьез. Разве что Меркумов был тих. Прочие господа говорили вполголоса друг с другом, не замечая ротмистра вовсе. Тогда в другой раз он напомнил, что «арестованным разговаривать запрещено». Угроза была встречена смешками. Недолго думая, Францевич поднял руку и выстрелил в потолок, предупредив, что следующая пуля полетит прямо в рот болтуну. Револьверный выстрел на улице кажется сущим щелчком. В закрытом помещении бьет по ушам громовым ударом. Господа подозреваемые оглушены были до бесчувствия. Стало так тихо, что слышен был шорох падающей известки. Францевич остался доволен результатом. Караульным шагом он ходил мимо двери, поигрывая револьвером на пальце, наглядно напоминая: жандармы держат слово.

Ванзарова встретила замогильная тишина.

– За время вашего отсутствия происшествий не было! – доложил Францевич.

– Благодарю вас, Павел Федорович… – Ванзаров шагнул вперед, освобождая проход. – Господа, сыскная полиция слов на ветер не бросает, сводный отряд уже направляется к нам. А его главная сила – эксперт-криминалист успел раньше всех пробиться сквозь ледяные торосы залива. Аполлон Григорьевич, прошу вас…

Редкий премьер, выходя на сцену, встречает такое сплоченное вниманием зала. На Лебедева взирали с живым интересом, смешанным с неподдельным страхом, чего невозможно добиться от публики в театре. Дело касалось жизни каждого. Каждому было не по себе, и никому не хотелось, чтобы его изучали слишком подробно.

– Надеюсь, статского советника Лебедева, главу криминалистического отдела Департамента полиции представлять не нужно. Его слава гремит по всей Европе…

Все глаза неотрывно следили за Лебедевым. Великий криминалист был счастлив, как кот на печке. Он сиял невидимым светом славы.

– Как видите, нам присланы лучшие силы, какие только можно сыскать…

Аполлон Григорьевич благосклонно кивнул.

– Итак, господа и дамы, господин Лебедев проведет не только изучение мест преступлений, но и каждого из подозреваемых. Вы будете подвергнуты новейшей методике определения преступников… Аполлон Григорьевич, как она называется?

– Дактилоскопия! – грозно и торжественно сообщил Лебедев.

– Вот именно! У каждого будут сняты отпечатки пальцев и сравнены с теми, что невидимо остались на месте преступления. Будьте уверены: преступник будет изобличен непременно.

– От дактилоскопии еще никто не уходил, – заметил Аполлон Григорьевич с приятной улыбкой и потряс перед публикой желтым саквояжем, который вызвал интерес неменьший, чем его хозяин.

– Также будут изучены глаза убитых. Новейшая методика позволяет получить снимок убийцы с роговицы жертвы. Как называется эта методика, Аполлон Григорьевич?

– Офтальмофотоскопия, – строго сказал Лебедев, вновь потрясая саквояжем.

– После того как будет определен яд, который остался на дне винных бутылок, господин Лебедев найдет противоядие. От вас, господа и дамы, требуется полное подчинение правилам особого управления…

Раздался тихий стон. Впечатление достигло нужного накала.

– Павел Федорович…

– Слушаю, господин Ванзаров!

– Стройте арестованных, то есть подозреваемых, в колонну, отводите в пансион и запирайте по номерам. В случае попытки к бегству вы знаете, как поступить…

– Так точно! Будет исполнено! – последовал ответ.

– Мы с господином криминалистом вскоре прибудем, – Ванзаров подхватил Лебедева под руку, не давая ему собрать последние флюиды страха и обожания публики. – Доктор Могилевский, прошу за нами…

Криминалиста пришлось слегка подталкивать, чтобы отвести от гостиной. Оттуда доносились окрики Францевича, который вошел в привычную для себя роль.

– Дорогой мой, да у вас тут диктатура какая-то, – проговорил Лебедев не без удовольствия. – Это что за особое управление такое?

– Особое… – со значением подчеркнул Ванзаров, понизив голос. – Так надо…

– Великолепно! Давно не видел, чтоб подозреваемых колонной под конвоем водили. Это же просто мечта директора Департамента полиции, нашего известного либерала!

– Нет лучшего средства для наведения порядка, чем жандарм. Но применять надо в случае крайней необходимости. Да и действует ненадежно, пока страх не выветрится…

– Нет, ну, эффектно получилось!

– Аполлон Григорьевич, узнали кого-нибудь? Вся надежда на вашу бездонную память картотеки…

– Чего ж не узнать, дело нехитрое, – ответил Лебедев, засмотревшись, как Францевич по одному выводил из гостиной. Действие походило на прогон арестантов по тюремному этапу. И откровенно веселило криминалиста.

Только Могилевский был глубоко мрачен. Он несказанно обрадовался удаче, которая свела его со светилом. Как заядлый любитель полицейских романов, он хотел расспросить о новейших открытиях в криминалистике. Лебедев казался ему воплощением всех достоинств. И на тебе: знаменитый господин не только не пресек творимое безобразие, но и поддерживал происходящее!

Доктор искренно думал, что знаменитый криминалист должен быть сторонником самых свободных и демократических взглядов. Если не либерал, то прогрессист – наверняка. А он, оказывается, готов аплодировать полицейской вакханалии. Как жестоко пришлось расставаться с иллюзиями! Крушение идолов какое-то. Могилевский пошел вперед по холлу, чтобы не расстроиться еще больше.

– Кто из них? Навлоцкий?