Флоренс Аравийская - Кристофер Бакли

– Даккетт ушел к себе в кабинет с таким видом, как будто ему в задницу вцепился дракон с острова Комодо, – сказал Джордж, расхаживая взад и вперед. – Они схватили ее. Я в этом уверен.

– Я пытался дозвониться кое-кому из прежних сотрудников ТВМатар, – мрачно сказал Ренард. – Но ничего не вышло. Просто бросают трубку. А один даже обозвал меня неверным. Господи, как я хочу вернуть старый добрый Матар!

В этот момент вошел помощник Ренарда.

– Вам звонит какой-то человек по имени Бобби.

Рик и Джордж едва не стукнулись лбами, бросившись к телефону.

– Бобби? С ней все в порядке? – спросил Рик.

– Нет. Ее схватили. О'кей, слушайте меня внимательно, я не собираюсь долго разговаривать, потому что этот двуличный ублюдок дядя Сэм наверняка нас подслушивает. Ты меня слышишь, Сэм? Хорошо слышишь? Сначала ты говоришь нам, что организуешь эвакуацию на водном такси, а через десять минут Анбар Тал – мной, кстати, завербованный – заявляется, чтобы нас убить. Так вот, слушай меня внимательно: я скоро вернусь. Даже если мне придется плыть через океан, я приплыву, и, после того как я с тобой разберусь, ты будешь дышать жопой, а срать через уши. Ты меня понял?

Ренард прикрыл телефонную трубку ладонью и шепнул Джорджу:

– По-моему, он расстроен.

– Ладно, – сказал Бобби. – В новостях об этом уже сообщили?

– Нет, пока нет.

– А Джордж там? Дай ему трубку. Джордж, что делают в Госдепе?

– То, что умеют лучше всего. Ничего. Просто получили несколько депеш из Амо. Даккетт в любом случае ничего мне не расскажет. Бобби, что они с ней сделают?

– Я не знаю, чувак. Передай трубку Ренарду. Рик, помнишь тот сотовый, который я тебе дал? Я еще сказал, чтобы ты оставил его в Вашингтоне. Он еще у тебя?

– Ага. Думаю – да.

– Отлично. Пользуйся им для связи со мной. В любое время. И начинай там у себя.

– Начинать – что?

– Ты же пиарщик.

– Ну да, в принципе…

– Так начинай крутиться, чувак. Крутись, пока не свалишься с ног. Эй, Джордж?

– Я здесь.

– Не давай посольским козлам замять это дело.

– Понял.

– Отлично, – сказал Бобби. – Давайте вытащим ее, парни. Помните: штурм и натиск. Штурм и натиск!

В трубке послышались гудки.

– Я не понял, – сказал Ренард. – Вот эти последние его слова… Что он имел в виду?

– А-а, да это просто такая присказка у тех, кто любит подраться. Но на этот раз я с ним согласен.

Камера была маленькая, но довольно чистая и по тюремным стандартам даже шикарная. В ней стояла похожая на раскладушку койка с тощей подушкой, пластиковое ведро для естественных нужд (с крышкой, что было верхом роскоши), бутылка воды и томик Священного Корана.

После того как Флоренс вытащили из «скорой помощи», ей натянули на голову мешок. Последнее, что она увидела, был тот самый французский снайпер, простреливший двигатель. Он бросил на нее почти извиняющийся взгляд и слегка пожал плечами, как будто хотел сказать: «Я тут ни при чем. Приказ есть приказ. Helas, cherie».[21]

После того как – уже без всяких извинений и пожиманий плечами – на Флоренс надели наручники и мешок, ее затолкали на заднее сиденье какой-то машины и повезли. Даже врожденный инстинкт ориентации в пространстве не помог на этот раз Флоренс понять, куда ее везут. Примерно через час, а может быть больше, мешок с нее сняли, и она оказалась в ярко освещенной комнате, все еще где-то – слава Аллаху – в Матаре, а не в соседней Васабии. Хотя особенной разницы между этими двумя государствами уже не было.

Флоренс читала Коран, когда услышала, как в тяжелой двери поворачивается ключ. В Вашингтоне она однажды познакомилась с человеком, которого пять с половиной лет держали в заключении и подвергали пыткам в Северном Вьетнаме. Все эти годы он провел в одиночке в невыносимых условиях. Флоренс он рассказал, что даже спустя тридцать лет, стоило ему услышать ключ в замке или звук открывающейся двери, как сердце его начинало биться быстрей и дыхание перехватывало от страха.

Вошедший в камеру мужчина не был одет в черно-синюю униформу мукфеллинов. Видно, и такое возможно.

Флоренс снова надели на голову мешок, сковали цепями руки и ноги и вывели из камеры. Цепи, по ее мнению, служили для психологического воздействия, поскольку вероятность того, что женщина расшвыряет своих тюремщиков и вырвется на свободу, была крайне мала. Флоренс брела босиком по каменному полу, позвякивая кандалами и стараясь попасть в более-менее четкий ритм. Еще она изо всех сил старалась не запнуться и не упасть. Ее положение и без того уже было достаточно унизительным.

Ее подталкивали в спину чем-то вроде дубинки до тех пор, пока она не оказалась в каком-то прохладном месте. Здесь ей пришло в голову, что через секунду мешок с нее стянут и она увидит своего палача с холодным сверкающим клинком в руках. Мысль эта была довольно приятной: если вам собираются перерезать горло, то лучше, чтобы это было сделано аккуратно – при помощи настоящего ритуального меча, а не какого-нибудь ржавого складного ножа для забоя овец.

Флоренс стояла посреди комнаты, в которой работал кондиционер и, к счастью, не было заметно никаких кровавых пятен и пыточных инструментов. Напротив нее за длинным столом сидели трое мужчин. В центральном она немедленно узнала имама исламской республики Матар, эмира Малика, да будет он благословен.

Человек, сидевший от него справа, был в характерной для васабийца темно-бордовой гутре и алой тхобе весьма простого покроя, какие обычно носят мужчины из племени хами-бабб. Со времен шейха Абдулабдуллы Разумного Ваффа аль-Хамуджа, основателя васабийской династии, именно этому племени оказывалось доверие охранять особ королевской крови. Это был Салим бен Джудар, первый заместитель министра общественного здоровья – так в королевстве Васабия называлась секретная полиция. Флоренс была наслышана об этом человеке, и теперь, несмотря на оказанную ей личным присутствием столь высокую честь, во рту у нее пересохло от страха.

Человек, сидевший слева от Малика, был одет в традиционную для мукфеллина черно-синюю тхобу. В его неподвижном взгляде была такая ненависть, какой Флоренс еще никогда не встречала в человеческом существе. Он буквально испепелял своими черными, как уголь, глазами закованную в цепи американку, заслуживавшую вечного пребывания в аду, где ее будет разрывать на части своими гнилыми зубами зловонный и мерзкий в глазах Господа Сатана. Всего вам хорошего, мисс.

– Салям, Малик, – сказала Флоренс.

Мукфеллин вскочил со своего места и буквально заревел на нее, требуя проявить уважение к имаму. Однако Малик жестом остановил его.

– Салям, Флоренц, – улыбнулся он и посмотрел на ее кандалы. – Браслетики? По последней моде?

– Да, новинка сезона. Впрочем, мода меняется очень быстро. Особенно в Париже.

– Хватит обмениваться любезностями. Вы видите перед собой очень важных людей. И они на вас очень сердиты. Вот именно – очень сердиты. Они хотят с вами разобраться. Может, мне отдать вас этим людям?

– Поступайте так, как велят вам ваши хозяева. А то они разозлятся.

– В Матаре мною никто не командует. Я здесь решаю все. В этом можете быть уверены, мадам. А ваш любовник из ЦРУ, этот мистер Тибо… то есть Тибу…

– Тибодо. Уж вам-то пора научиться выговаривать французские фамилии.

– Он у нас. Не верите?

– А вы хоть раз говорили мне правду?

– Тогда, может, вам захочется взглянуть на его тело? Правда, зрелище будет не из приятных. Он погиб самым неподобающим образом. Знаете как? Взорвал сам себя ручной гранатой. Какая жалость. Мы бы обошлись с ним по справедливости. Возможно, даже вернули бы его вашему правительству, продемонстрировав жест доброй воли. Мы ведь не варвары из третьего мира, вы же знаете.

Хотя Малик говорил весьма уверенным тоном, Флоренс не могла заставить себя поверить ему. Бобби был из тех, кто бросает гранаты, а не приберегает их для себя. И тем не менее по спине у нее пробежал холодок.

Неожиданно Малик заговорил таким веселым и легким тоном, как будто в голову ему пришла весьма удачная мысль:

– А может быть, вам хочется, чтобы его тело оказалось у вас в камере? Вам, наверное, это очень понравится.

Перейдя на арабский, Малик обратился к мукфеллинам:

– Когда отведете ее обратно в камеру, занесите туда же и тело этого американца. А затем накрепко закройте дверь. Замуруйте их там. Пусть гниют вместе.

Васабиец кивнул, и впервые за весь разговор лицо его осветилось подобием улыбки. Видимо, что-то человеческое в нем все же оставалось.

– Переводить не надо? А, Флоренц? Что это вы так мрачно смотрите? Вы же знакомы с нашей историей. Наверняка помните, как поступали с непослушными женщинами во времена правления моего предка Джамира аль-Кефа, который был эмиром несколько веков тому назад. Преступницу крепко связывали и делали у нее в животе небольшое отверстие, откуда вытягивали примерно полметра кишок. После этого женщину оставляли в пустыне на съедение шакалам. Как видите, с тех пор многое изменилось в обновленном Матаре. Мы стали на удивление либеральны!