Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Одновременно с тем, как он становился доступен свету, по ту сторону стола, из мрака выступал человек в тюрбане, украшенном темным драгоценным камнем, и в длинном, широком шерстяном плаще, который обычно носят самые почтенные дервиши. Только этот плащ был тонкорунным и очень дорогой выделки. Султану показалось, что сначала из тьмы появились змеиные уста незнакомца, обрамленные редковатой, вихрем завивающейся вниз бородкой, потом — острый нос, потом — искрящийся гранями камень на тюрбане, потом — резкие скулы. Наконец как бы отлилось в прозрачную форму все лицо, и только глазницы оставались пустыми, как у мертвой головы. И только когда человек достиг небольшого, овального стола — а в тот же миг и сам султан подступил к нему — в глазницах выступили белки с черными «печатями». Таков был Синан, Старец Горы, предводитель самого ужасного человеческого племени, способного заменить на земле, среди смертных, целое войско демонов.

Султан никогда раньше не видел Синана и вполне допускал, что Старец пошлет на встречу кого-нибудь вместо себя. Но теперь, став свидетелем такого воплощения тьмы в человеческое обличье, он оставил все сомнения.

Самому Синану тоже хватило всего одной «горсти» неверного света, чтобы удостовериться: султан не обманул его и действительно решился проделать столь опасный путь. Только, в отличие, от султана, Старец уже успел присмотреться к своему противнику раньше, при свете дня, из какой-то неприметной шакальей норы.

— Я рад приветствовать султана в этом приветливом, уютном месте, куда не решиться прийти простой смертный, — тихим, но певучим, как у искушенного проповедника голосом, проговорил Синан. — А если и решиться, то Судьба должна очень… очень благоволить ему… дабы не огорчить понапрасну.

— Ты веришь в Судьбу, Старец Горы? — коротко спросил Салах ад-Дин.

«Он со мной одних лет, — вдруг подумал он. — Хотя держит личину мудрого старика».

— В ее силу — несомненно, — с усмешкой, остро сверкнувшей в его глазах, отвечал предводитель убийц-гашишников. — Так же, как и в силу хорошей тетивы, грозной метательной машины… в силу хорошей сабли… или искусно приготовленного яда. А Судьба… Что такое сама Судьба, как не тень страха в ослепительном сиянии чистой, неодолимой силы?

— Итак, чем длиннее тень, тем короче жизнь? — ответил усмешкой и Салах ад-Дин. — Или наоборот?

— В том-то вся радость жизни, что порой случаются неожиданности, — сказал Синан, и в его голосе появилась настороженность. — Даже день на день не приходится.

— А ночь — на ночь, — «поймал» его слова султан. — Я многое бы отдал, чтобы узнать, какова эта ночь…

Он сделал знак, и один из его воинов, также подобно факиру, появился перед столом осторожно неся в руках два золотых кубка, почти до краев наполненных вином. Воин поставил их на стол по двум сторонам от светильника, но — на половине Синана. Старец Горы был прозорлив: всего мигом позже два кубка с темно-красной жидкостью появились на стороне султана.

— Я не прикасался к вину уже больше десяти лет, — сказал султан. — Но ради нашей встречи готов нарушить запрет.

— Это место отвержено Аллахом. Здесь не живут даже скорпионы, — уведомил Старец Горы султана. — Здесь нет законов… и, значит, не может быть совершенных грехов.

— Если скорпионы ушли из этого места, где не бывает совершенных грехов, то, может быть, лишь потому, что здесь и всякий яд теряет свою силу, — предположил султан Салах ад-Дин.

Старец Горы тихо рассмеялся, и звук его смеха напомнил шуршание змеи, уползающей в щелку между камней.

— Уверяю моего дорогого гостя, что в этом месте всякий яд становится еще сильнее, — успокоил он султана. — Настолько, что скорпионы и змеи в округе вымерли, потому что собственная отрава выжгла их изнутри. Яд здесь таков, что поражает насмерть быстрее острия кинжала, пронзающего сердце. Быстрее стрелы, направленной в глаз.

Султан не дрогнувшей рукой поднял один из предложенных ему кубков.

— Итак, Судьба… — резко изрек он.

Не колеблясь в выборе, Синан тоже поднял один из кубков, наполненных по велению султана.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, держа кубки у самых уст.

— Теперь достаточно узнать, у кого тень вытянулась дальше, — невозмутимо проговорил султан, — а потом выпить вино. Нет сомнения, что истинной причиной смерти одного из нас станет вовсе не яд.

Никто, кроме султана, не заметил, что кубок дрогнул в руке Синана, и несколько капель вина кровавой ниткой побежали через край. Могло показаться, что истиннной причиной стал тот же шуршащий смех, что невольно вырвался у Старца Горы и сотряс его плоть.

В следующий миг Синан выплеснул все вино в сторону, на камни, и уже неторопливым, но уверенным движением поставил кубок на то же самое место.

Султан же, напротив, вылил вино на камни очень неторопливо.

— Я принимаю твою слово, султан, — сказал Старец Горы, как только Салах ад-Дин поставил кубок на место.

И сказав это, Старец Горы поднял второй бокал.

Султан предполагал, что так и случится, а потому ничуть не замешкался. Оба вновь одновременно поднесли кубки к устам.

— Я принимаю твое слово, султан Египта, и не стану присматриваться к твоей тени, — проговорил еще тише предводитель гашишников.

На этот раз Салах ад-Дин выплеснул свое вино первым и ответил:

— И я принимаю твое слово, Старец Горы… дабы никогда более не обращать взор на твою тень.

Тогда и Синан выплеснул вино, только в другую сторону. Все кубки стали пустыми.

Не произнеся ни слова прощания, Старец Горы отступил во тьму и растворился в ней. Спустя еще миг погас светильник, а за ним погасли все шакальи глаза.

Проводник довел отряд до стана и тоже исчез во мраке.

Поутру на глазах у изумленных воинов была изрублена на дрова деревянная «башня», в которой султан оберегался по ночам от смерти. Из дров сложили высокое кострище. Когда войско спустилось в предгорья, над перевалом еще было заметно облачко дыма.

Внизу Салах ад-Дина ожидали новости. Франки не сомневались, что распря со Старцем Горы, если сразу не погубит султана, то надолго повяжет его по рукам и ногам, и потому решили нарушить перемирие. Эмир аль-Мукаддам оправдал доверие султана и сумел отбросить от Баальбека армию Раймонда Триполийского. Однако южнее дамасские части, которыми командовал Тураншах, понесли тяжелые потери и вынуждены были отступить под натиском армии Онфруа Торонского. Султану донесли, что верный законам чести Онфруа Торонский высказывался против нарушения перемирия, однако проявил свою волю не кто иной как пятнадцатилетний король Иерусалима Бальдуэн. Он отдал строгий приказ коннетаблю двинуться на земли Ислама и сам, несмотря на свой смертельный недуг, участвовал в том походе.

Салах ад-Дин поспешил навстречу брату, и франки с не меньшей поспешностью ушли из-под Дамаска. Тем более, что султан велел как можно скорее довести до кафиров известие о его мирном договоре с Синаном.

Встретившись с Тураншахом, султан оставил ему часть своей армии и, к большой радости брата, повелел ему править Дамаском. Сам же он двинулся дальше, решив, что пора напомнить о себе в «родном» Египте.

Всемогущий Аллах даровал султану целый год спокойной жизни, дабы он вновь проявил себя не только доблестным воином, но и мудрым правителем. В полном согласии с законами Ислама, он вновь облегчил в Египте бремя налогов, но при этом немало сделал и для процветания торговли. Уже предполагая, что в будущем он будет править своей обширной страной или из Дамаска, или — если на то будет воля Аллаха — из Халеба, а возможно — если Аллах до конца проявит Свою милость — даже из Иерусалима, султан решил превратить сам Каир в неприступную крепость и выделил большие средства из казни для укрепления и перестройки его стен. Будучи правителем весьма предусмотрительным, он также заложил в южных предместьях столицы Египта огромную цитадель. Все это он делал во славу земного могущества Ислама и готовясь к началу великого джихада. Поэтому, когда до него дошли известия о том, что христианские короли Людовик Седьмой[108] и Генрих Плантагенет готовятся к новому Крестовому походу на земли Пророка, он возблагодарил Аллаха за то, что Господь надоумил его именно теперь, после смерти великого атабека, укреплять Египет. Султан не сомневался, что новая армия кафиров первым делом высадится именно в Египте.

Во имя же духовного могущества веры Пророка султан открыл в Каире новые медресе.

И во всех начинаниях султану помогал верный аль-Фадиль, аскалонский араб, ставший теперь не только главным каирским кади, но и везирем султана.

Напомню, что за тот год, пока Салах ад-Дин находился в Египте, на Востоке произошло еще немало событий. После кончины Нур ад-Дина осмелел его северный сосед, султан сельджуков Рума. Он двинулся на империю Мануила Комнина и нанес ему жестокое поражение, которое, конечно же, ослабило союзнические связи Византии с Иерусалимским королевством. Да и в самом королевстве происходило некоторое смущение. Достигнув шестнадцатилетнего возраста король Бальдуэн по праву отказался от регенства, но проказа, этот страшный зверь, пожирала его плоть, и все понимали, что королевство может перейти в руки лишь того счастливчика, который получит руку сестры Бальдуэна, Сибиллы. Был найден достойный наследник трона — храбрый, красивый и благородный Гвильельмо по прозвищу Длинный Меч, кузен императора Фридриха Барбароссы и Людовика Французского. Однако не успели иерусалимские франки вздохнуть с облегчением, как этот лучший из лучших, едва став мужем Сибиллы, подхватил малярию и, промучившись на одре несколько месяцев, испустил дух. Вдова же, едва познав супружество, в положенный срок разродилась младенцем мужеского пола. Но без регенства, то есть без новых интриг и заговоров, снова было не обойтись. Тогда Бальдуэн вновь направил послов в Европу на поиски очередного достойного супруга для своей сестры, а заодно и с новой просьбой о помощи в неизбежной войне против нового повелителя Востока — султана Египта и Сирии Салах ад-Дина ибн Айюба.