Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Хотя защитники Азаза и не были виновны в покушении, но им досталось так крепко, что уже к вечеру они сдались, прислав в стан своих представителей.

— Ну вот, нет худа без добра, — только и развел руками мудрый Имад аль-Исфахани, который всегда оказывался прав.

Спустя еще три дня Салах ад-Дин подошел к стенам Халеба. Гюмуштекина не было в городе: он в то время укреплял крепость Харим, полагая, что султан после захвата Азаза двинется за новой добычей именно к Хариму.

Он первым прислал к султану своего посла с предложением начать переговоры о мире, и Салах ад-Дин, пленник своего благородства, даже позволил ему вернуться в Халеб.

В эти дни султан порой часами задумчиво смотрел на стены непокорившегося города. Боевой дух жителей Халеба не остыл, и Салах ад-Дин не сомневался, что они станут защищать своего Зенгида по последнего вздоха, хотя ас-Салих не мог обещать им ни золота, ни послабления налогов.

Аль-Исфахани в эти часы обычно стоял позади своего господина.

— Всемогущий Аллах хранит Зенгида, — вздыхая, проговорил султан, не поворачивая головы. — В награду за деяния его великого деда, изгнавшего франков из Эдессы. С этим нам придется считаться… И вместе с хитрым Наср ад-Дином нам остается лишь надеяться, что, по воле Аллаха, в свое время все само устроится. То осел помрет, то ли…

Аль-Исфахани благоразумно смолчал.

Мир между султаном Египта и Сирии Салах ад-Дином Юсуфом ибн Айюбом и правителем Халеба, юным ас-Салихом, потомком Имада ад-Дина Зенги, был заключен спустя месяц переговоров, то есть по истечении того срока, который обе стороны посчитали достаточным для того, чтобы не ронять своего достоинства. Салах ад-Дин поклялся, что не станет нападать на Халеб, пока им правит законный наследник атабека Нур ад-Дина, а ас-Салих признал власть сына Айюба над теми землями Сирии, которые тот успел завоевать.

На исходе того дня, когда договор был скреплен печатями, из ворот Халеба появилась процессия. Салах ад-Дин с удивлением узнал, что к нему в стан направляется пятилетная сестренка ас-Салиха.

— Что еще затеял турок? — озадаченно проговорил султан, предполагая в этом удивительном визите какой-то подвох.

— Она говорит, что ее послал брат, сказав, будто султан пообещал подарок самому младшему из потомков Зенги, — донесли ему.

Девочка оказалась очень хорошенькой, с большими синими, а не карими, как у прочих Зенгидов, глазами, и она смотрела этими чудесными глазами на султана так бесстрашно, что на сердце у него потеплело.

— Я ждал тебя, — сказал он. — Что ты хочешь в подарок?

— А султан даст, что я захочу? — спросила девочка, ничуть не смущаясь. — Ему не будет жалко?

Салах ад-Дин нахмурился и переглянулся со своими эмирами.

— А кто тебе говорил, что я жадный? — не в силах подавить гнева, вопросил он.

— Нет, все говорят, что ты очень добрый. Вот я и пришла, — сказала девочка, словно не заметив, что грозный султан сердится.

— Тогда укажи на то, что ты хочешь, и получишь эту вещь в подарок, — вновь подобрел султан.

— Хочу во-он то! — И девчушка указала куда-то вдаль, приподнявшись на цыпочках.

Все с удивлением стали всматриваться туда, куда тянулся ее крохотный пальчик. В той стороне расстилалась только голая пустыня.

Аль-Исфахани, предчувствуя, что подвох и вправду неизбежен, попытался обмануть маленького лисенка и сказал:

— Там летит красивый сокол. Ты хочешь, чтобы мы поймали его тебе?

Но не тут-то было. Сестренка ас-Салиха в единый миг срезала мудрого катиба:

— Ты, наверно, косой. Я хочу не сокола, а во-он то…

— Так что же? — не выдержал султан. — Если мой катиб косит, но мы, видно, и вовсе слепые! Чего ты хочешь?

— Крепость Азаз, — ничуть не дрогнув, ответила девочка.

Султан обомлел, а потом разразился смехом.

— Раз обещал, значит обещал, — сказал он, вытирая набежавшие слезы. — Бери. Только это будет твоя игрушка, а не твоего брата. Договорились?

Ни у кого не нашлось слов, никто не осмелился отговорить султана от исполнения своего обещания, хотя ясно было, что за этим подвохом стоит не кто иной как Гюмуштекин, решивший сыграть на баснословном благородстве султана. Впрочем, этот турок, как говорят, был сам очень удивлен тем, что султан без колебания и всякого видимого сожаления расстался с крепостью, взятие которой стоило ему стольких усилий. В конечном итоге одним этим подарком султан приобрел куда больше, чем потерял… тем более, что потерял временно (в чем он и сам не сомневался).

Теперь, когда у султана в каждой руке было по мирному договору — с Халебом и франкским Иерусалимом, — а Сайф ад-Дин после полученной взбучки отлеживался в Мосуле, настало самое подходящее время потребовать ответ у могущественного и таинственного Старца Горы, Синана, чьим ремеслом, приносившим баснословные барыши, были убийства. И вот султан двинул свое войско в Нозарийские горы, в направления Масиафа, логова ассасинов.

Этот поход можно сравнить с темной, безлунной ночью. Все увидели лишь то, что случилось поутру. Масиаф и коварный Синан остались в целости и сохранности, а султан покинул горы и ушел в Египет, даже не начав осады той мрачной цитадели. Говорят, что Синан сумел нагнать страха на султана и его родственников. Известно также то, что султан и Старец Горы заключили между собой некий мирный договор, согласно коему Салах ад-Дин обещал никогда не вторгаться в земли и горы ассасинов, а Синан поклялся ни за какие деньги не исполнять просьб недругов султана. В первое поверить легко, во второе, зная алчную и коварную натуру предводителя ассасинов, — очень трудно. Однако, как ни удивительно, за истекшие четверть века, хотя положение дел на Востоке, менялось неоднократно, клятва Старца Горы (если таковая была дана им) осталась в силе. Кроме того, как только султан ушел из Нозарийских гор, он сразу приказал уничтожить ту маленькую цитадель, которая защищала его от ассасинов в ночные часы.

Если Синан так силен и могуч, так сведущ в колдовстве, как ему приписывают, и если он действительно сумел устрашить султана и его победоносное войско, разве способны какие-нибудь клятвы, которые всегда были для предводителей убийц не дороже ломаных дирхемов, сдержать его честолюбие? Во всяком случае франкам и сельджукам он не давал забывать о себе.

Доныне всего дюжине посвященных было известно о том, что в действительности произошло в ту «полночь». Султан велел мне рассказать всю правду, поэтому я теперь осмеливаюсь раскрыть тайну и тем самым увеличить число посвященных в нее людей.

Когда султан двинулся на Масиаф, Старец Горы находился в другой своей крепости, именовавшейся Кадмус, и о том Салах ад-Дину стало известно. Синан поспешил в свою «столицу», а султан велел устроить на всех перевалах засады. Сначала ему донесли, что одна из засад оказалась погребенной под обвалом. Следующее донесение было не менее дурным: «охотники» приметили Синана и маленький отряд его телохранителей, пустились в погоню… и все дружно сорвались в пропасть вместе с навесным мостиком. Третьи «охотники» на Синана попросту исчезли в горах без следа.

— Похоже, я взялся добраться до логова самого Иблиса, — заметил султан своему катибу.

Сами горы с каждым днем казались все мрачнее. И с каждой ночью сны султана становились все более мрачными и пугающими. Ему снилось, то будто он сам проваливается в пропасть, то будто огромные камни срываются с вершины ему на голову. Воины замечали, что у дыма костров появляется странный горьковатый запах, от которого у многих начинали болеть головы и даже начиналась рвота. Однажды утром в войске недосчитались больше сотни воинов. Куда они делись, так и не открылось. На исходе того же дня дым костров сделался сладким, и многие вдруг пустились в пляс, точно напившись допьяна. Султан, как и все благоразумные эмиры, полагал, что тут дело не в колдовстве, а в том, что лазутчики Синана подбрасывают в огонь какую-то дурманную траву. Но, увы, злоумышленников так и не удалось поймать за руку, хотя у костров была выставлена особая, тайная стража.

Шатер султана передвинули так, чтобы ветер относил дым в сторону. Салах ад-Дин заснул спокойно, и тяжкие сны, казалось, отступили от него, однако именно в эту ночь Смерть, обойдясь без своего вестника, заглянула в шатер султана.

Он пробудился не от шороха и даже не от дурного предчувствия… а от привкуса козьего молока. Встрепенувшись на ложе, султан открыл глаза, и ему показалось, будто из шатра выскользнула тень. Ночных теней он уже успел повидать немало и поэтому не сильно устрашился. С мертвыми он уже научился говорить, а от живых его защищал установленный посреди шатра «донжон» с железной сеткой вместо алькова.

Теплый молочный запах поднимался от подножия «башни».

Султан глянул вниз и похолодел: там блестела рукоятка кинжала.