Палач - Виктор Вальд

Рядом с постройкой пятеро столяров трудились над большим деревянным колесом, вернее, над двумя его колесами, которые должны были соединиться лопастями, так что вода, падая на них, будет толкать их вниз и тем самым приводить этот важный механизм в движение.

Даже каменщики не подвели и в указанном месте в срок возвели стену из тесаного камня. И столяры, и каменщики, и кузнецы, и нанятые для работы с машиной пятеро молодых мужчин – все работали за питание и данные городским советом расписки об оплате их труда после полугодия работы лесопильни.

Но не все было так замечательно, как хотелось. Самые трудоемкие работы так и не начались. Вначале работу задержал Гудо. Он долго и тщательно изучал и вымерял то место, где должна быть запруда. Затем он еще дольше чертил на земле те изменения русел трех ручьев, что должны были питать водой запруду. Отвести правильно воду, изменив природное течение, оказалось не так-то просто. Еще сложнее был вопрос о том, куда дальше будет течь отработанная вода. Ведь Венцелю Марцелу уже мечталось поставить поблизости от лесопильни и другие полезные постройки. И, прежде всего, мельницу и сукновальню. А еще ему виделись совсем уж чудные машины, услышав о которых, палач только пожал плечами.

Но все равно, даже если выполнить то реальное, чего желал бюргермейстер, выходило, что для этого нужно несколько длинных желобов, которые будут в отдельности вращать еще и колеса. А значит, после них останется большой поток, который уже можно было назвать если не рекой, то полноправной речушкой.

Вот ее-то и требовалось направить в нужное русло. И желательно не в местные болота, которые распространяли зловоние и болезни по всей округе, а подальше отсюда, в большую реку Рейн. И для этого требовались землекопы, много землекопов. Около двух сотен. Трудиться им предстояло не менее полугода.

Так что рассчитывать только на местных селян, готовых за бесценок рыть землю, было мало. А горожане, конечно же, потребуют достойной оплаты. Да и какие цеха надолго отпустят своих подмастерьев, учеников и слуг от собственного ремесла?

Пока в распоряжении Патрика было всего лишь тридцать землекопов, да и те пришли из окрестных селений и арендных хозяйств. А это означало, что большинство из них во время посевных работ уйдут в свои хозяйства.

Сейчас они перебивались собственными продуктами, согласившись за малую плату рыть углубление для запруды. Благо палач так удачно выбрал место, что земляных работ было не слишком много. В этом месте ручей протекал в широкой ложбине, с двух сторон которой высились продолговатые холмы. Оставалось перегородить путь ручейку каменной стеной, а с середины противоположной стороны углубиться на три человеческих роста и воздвигнуть вал, чтобы предотвратить отток воды.

Палач Гудо часто навещал строительные работы. При этом он всегда молчал, лишь иногда делал короткие записи на маленьких клочках бумаги. В городе у него не было особенной работы. Рыночная площадь, как и прежде, работала на пользу торговцев и самого города. Золотари, получая постоянную оплату, старались во всем угодить Гудо. Так же обстояли дела в борделе, который в последний месяц, благодаря притоку торговцев и рабочей силы, давал все возрастающий доход.

Бюргеры и простой люд днем трудились, выполняя городские заказы, а по вечерам мирно сидели за кружкой пива и чашей веселящего вина. В городе не было наказуемого греха. Город трудился и жил в ожидании скорого и неминуемого благоденствия.

Лишь иногда, не чаще двух раз в месяц, палача призывали в соседние города на пытки и совершение казней. И каждый раз он с особым старанием выполнял свою работу и за это снискал уважение и признание как местных властей, так и простого люда.

Каждая его казнь оставляла приятное впечатление у народа, ставшего свидетелем этого события, и давала пищу для долгих бесед и пересудов за кружкой хмельного напитка.

Патрик был доволен своей работой. Он искренне радовался новострою и возможности находиться в гуще всех событий, отдавать приказы и видеть, как к нему с огромным уважением относятся убеленные сединой и умудренные жизненным опытом старейшины многих цехов.

К тому же у него в подчинении оказалось немало молодых женщин и девушек. Он умел сделать так, что редкая ночь обходилась без того, чтобы он не пользовал очередную веселушку, затащив ее в укромное местечко. Хотя после этого ему приходилось идти на некоторые уступки, а то и подкидывать избраннице несколько монет.

А уж эти звонкие кружочки у него стали водиться в достатке. Нет, он не обворовывал бюргермейстера и город. Он брал лишь малую часть. Свою. Ведь он честно и много трудился.

Правда, иногда палач косо посматривал на него, но не задавал лишних вопросов. Ведь дело ладилось. Работа продвигалась, и народ был счастлив, оттого что в скучную жизнь Витинбурга ворвался бюргермейстер со своим великим делом, а при нем состоял не менее значительный Патрик.

Только несколько огорчал могильщик Ешко. Иногда доводилось приходить на ночлег в его дом, и могильщик всякий раз, выставляя на стол вино и еду, долго всматривался в лицо молодого человека. И когда тот, усиленно налегая на дармовое угощение, пьянел, настойчиво выспрашивал, как продвигаются работы.

Довольный ответами, Ешко неизменно заключал:

– Значит, скоро золотишко потечет ручейком. За ним вслед потянутся и богатенькие купчишки. Вот будет потеха. Вот будет работа.

Патрик отмалчивался и, хлебнув напоследок вина, отползал в тесную конуру, на выделенную ему могильщиком лежанку.

Завтра будет новый день. Новые заботы и новые дела.

Хейла вся измучилась. Никогда прежде ее хозяин не одевался с такой тщательностью и требовательностью.

Начал он с умывания лица теплой водой. Затем потребовал давно отставленные пахучие мази и жидкости. Он долго и с удовольствием натирал свое большое тело мазью, приобретенной им у знаменитого императорского алхимика Цельмуса. Это была воистину пахучая смесь, настоянная на кастереуме[46] и выделениях из желез цибетовой кошки. К ним добавлялись цветы гвоздики и незабудки. А подмышки и лицо бюргермейстер смочил спиртиусом, в котором был растворен, все тем же Цельмусом, мускус половых желез самца кабарги.

От этих животных запахов воздух в спальне загустел и стал приторно сладким.

Хозяин облачился в шелковую тогу, на которой не могли удержаться ни блохи, ни вши, а затем надел новый камзол вишневого цвета. На ногах его были высокие сапожки с серебряными пряжками и задранными кверху носками. Завершали наряд плащ на бобровом меху и глубокая шапка из бурой лисицы.

На дворе уже вовсю хозяйничала весна, солнечными лучами растапливая серый снег и сгоняя его ручейками с малых возвышенностей. В небе резвились и оглушительно пели лесные птицы. Земля набухла и задышала гнилостью близлежащих болот.

Уж слишком по-зимнему оделся уважаемый бюргермейстер. Но как еще показать себя? Разве что нанизать на пальцы большие кольца с горящими камнями и повесить на грудь огромную золотую цепь с гербом города.

После вчерашнего сообщения, что к городу приближаются знатные ганзейские купцы из самого Любека, Венцель Марцел словно заново родился. Исчезла его растерянность, он весь подтянулся, и голос его зазвучал, как и прежде – властно и уверенно. Теперь он был на коне. На очень крепком рыцарском коне.

Для еще большей уверенности он отпил глоток итальянского вина и, легонько похлопав служанку по крепким ягодицам, поспешил в Ратушу. Здесь Венцель Марцел, гордо ответив на приветствия заседателей городского совета и служащих одним лишь кивком, сел в свое высокое бюргермейстерское кресло и окинул взглядом зал.

О Господи, о каких пустяках говорили сейчас эти людишки! Им не дано понять и осмыслить всего, что задумал славный Венцель Марцел.

Почувствовав это, заседавшие постепенно умолкли и уставились на своего бюргермейстера.

А тот не спешил со своим драгоценным словом.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но на середину зала влетел запыхавшийся перепуганный стражник и закричал:

– Они в двух сотнях шагов от городских ворот!

Венцель Марцел сорвался с места и устремился в двери. За ним поспешили самые достойные члены городского совета.

У ворот уже собралась большая толпа, ибо интересные вести по городу разлетались со скоростью хорошей беговой лошади. Впереди, оттеснив рядовых бюргеров и разношерстных плебеев, стояли первые старейшины цехов и богатейшие из горожан. На всех лицах сияли приятнейшие улыбки. Увидев приближающегося бюргермейстера, все собравшиеся низко поклонились и расступились, давая широкую дорогу.

Венцель Марцел вышел на полсотни шагов вперед и устремил свой взгляд вдаль. Он долго смотрел, но желанные гости так и не появились. Зато показался совсем еще юноша, спешащий во всю свою молодецкую прыть.