Комедия убийств. Книга 2 - Александр Колин

Через пятнадцать минут, миновав гаишников, заливавших из огнетушителей «восьмерку» и суетившихся возле раненого товарища — сержанта-автоматчика, — Илья, довольный жизнью, бросил ненужный «москвич» в унылом грязном дворике и на автобусе отправился на железнодорожный вокзал. Спустя полчаса он с удовольствием разглядывал из окна электрички проплывавший за окнами ландшафт.

СХІ

Уже давно минула полночь, когда священник церкви Святого Георгия почувствовал, как усталость длинного дня тяжелым грузом придавила его плечи. Острые локти, опиравшиеся на отполированную временем поверхность некрашеного стола, стали разъезжаться, густая дрема теплым, пропахшим старыми запахами одеялом укрыла Питера Мартинсона.

Видения ада одолевали священника. Сатана старался запугать его. Бородатые люди на ладьях-жуках со множеством весел-лапок, глаза воинов сверкали алчным огнем, драконьи головы на носах драккаров были подобны кобрам, изогнувшим шеи перед броском, готовым вместе с хозяевами кинуться в битву. На ладье-флагмане — высокий молодой воин с широченными плечами, с лицом, скрытым украшенным серебряным ястребом шлемом. Видны были лишь пылавшие зеленым огнем глаза сына Одина, казалось, будто викинг смотрел прямо в душу слуге Слабого Бога.

— Как ты можешь быть слугою слуги и рабом раба? — с удивлением молвил просоленный потом и морем храбрец. Питер Мартинсон знал — это Эйрик, Эйрик Бесстрашный. — Не лучше ли тогда стать диким зверем, пить кровь того, кого удастся поймать, а потом, если не доведется пасть в драке с себе подобными, с приходом немощной старости, без страха и сожаления дожидаться смерти под высокой сосной или древним дубом?

Дьявол задался целью смутить слугу Божьего. Ведь именно так, как советовал язычник Эйрик, он, католический священник, и намеревался поступить.

— Отыди, сатана, не искушай! — закричал Мартинсон, и демоны отступили, шипя и возводя хулу на Господа, который не попустил им вцепиться когтями в сердце овцы своей.

Губы Питера шептали безмолвную благодарственную молитву, не к чему кричать — не Богу нужна благодарность, а людям, Он слышит и видит все, даже то, что так и остается невысказанным живущее только в мыслях и в сердце одного раба Его.

Но сон возвращался, и теперь уже воины с красными крестами на пропыленных плащах мчались, взрывая землю копытами могучих дестриеров. Взлетели вверх под небеса перевернутые кресты мечей, вспыхнула на солнце тусклая сталь, чтобы, обрушившись на неповинных монахов, окраситься кровью слуг Христовых.

Падали головы.

Они катились по жухлой траве, точно стремясь убежать подальше от места страшной потехи баронов. Одна из голов показалась чем-то знакомой Мартинсону, жаль только слишком часто она переворачивалась, никак не удавалось рассмотреть лицо, но вот Питер увидел — да это Джон Альварадес, шериф округа! Невероятно. Питер решил как следует всмотреться, но тонкая кожа и рыхлая плоть покинули долговечную кость; перед Мартинсоном предстал голый, обветренный ветрами и омытый дождями столетий череп. Священник положил его на ладонь и протянул руку.

— Дьявол! — воскликнул Мартинсон. — Дьявол!

Череп в руках Питера щелкнул золотыми зубами, сверкнули глаза-изумруды.

— Добро пожаловать в ад, святой отец, — любезно пригласил приятный голос.

Уронив череп, Мартинсон силился осенить себя крестным знамением, но рука онемела. Смех и изумрудный туман наполнили комнату. В убогое жилище священника вошел высокий, статный молодец в длинной зеленой рубахе, роскошные рыжие волосы густыми локонами ниспадали на плечи, а борода под стать им, огненная, торчала пышными клоками. Он улыбнулся и захохотал, точно увидел не Мартинсона, а неведомую зверюшку.

— Ты такой дурак, святой отец, — проговорил великан. — Мой кузен собирался пригласить тебя к себе, ведь ты решил умереть с оружием в руке, но так как по утверждениям христианских попов Асгора, а значит, и нас, его богов, не существует, то нет и Валгаллы; тогда выходит, что мне больше нечего предложить тебе, один лишь ад. Для тебя мир двухмерный, в нем существует только рай и ад да еще эта штука… пургаториум[24]. Причем довольно странно, так как у англикан, например, его нет, только рай и ад! Удивительно, как они могут не замечать такого… хм… вместительного помещения. Вот какая штука, получается, что дело опять не в Боге, а в людях, пуще того — в попах!

Рыжекудрый покачал головой, а потом умолк, что дало Мартинсону возможность чуть-чуть прийти в себя. Первое, что сделал Питер, — принялся размахивать руками, пытаясь сотворить знамение, но оно никак не получалось, все время выходило нечетное количество прикосновений — либо три, либо пять, то треугольник, то звезда, словно кто-то водил руку священника.

— Господи, Господи Иисусе Христе, за что ты караешь меня?! — стенал Мартинсон под кислые ухмылки рыжего демона.

— И не надоест дурью мучиться, — грустно произнес он, наконец. — Клянусь остротой клыков моего Фенрира, ты недостоин Валгаллы. Прощай, надеюсь больше никогда не встретиться с тобой.

Видение исчезло, но дьявол не отступил, просто принял другое обличье. Теперь перед не желавшим сдаваться священником, бормотавшим слова молитвы, предстал сам Князь Тьмы, сбросивший земные покровы — страшный уродливый рогач, с телом огромного жука, ослиным хвостом и козлиными копытами.

— Я все равно возьму твою душу! — изрекло существо замогильным голосом, казалось, что говорило и не оно, а сам изумрудный туман, клубившийся вокруг. — Я возьму ее, возьму ее, возьму ее…

— Зачем, зачем ты мучаешь меня?! — не в силах больше сопротивляться видению, взмолился священник. — Чего ты хочешь от меня?

Дьявол захохотал, уставясь на Мартинсона единственным глазом, словно буром, сверлившим насквозь святого отца:

— Ты знаешь, ты знаешь, ты знаешь!

Стены, пол и потолок комнаты ходили ходуном. Вся церковь затряслась в дикой пляске. Стена, отгораживавшая храм от пристроя, рухнула, подняв клубы пыли и известки, проникнувшей в легкие Мартинсона, и сотни маленьких чертиков, выпрыгнув из подполья, схватили и поволокли, как муравьи гусеницу, зашедшегося кашлем священника к алтарю. Они бросили его и исчезли так же внезапно, как и появились.

Питер поднял голову и попробовал встать, но, лишь взглянув на фигуру, возвышавшуюся перед ним, остался коленопреклоненным. Человек в долгих белых одеждах, лица которого не было видно, простер узкую руку Над Мартинсоном, и благодать снизошла на измученного служителя Божьего, наполняя свежестью истерзанную в неравной схватке душу.

— Спасибо тебе, Господи, — проговорил священник, опуская глаза, пряча лицо, — слезы текли по его щекам. — Спасибо тебе за то, что спас слабого в вере, недостойного слугу, нерадивого раба твоего!

Иисус — от кого еще могла исходить столь великая сила? — повел себя странно. Он не стал утешать Мартинсона, а спросил:

— Так ты раб мой?

— Да, Господи, все мы рабы твои, — проговорил Питер и, вновь взглянув на Иисуса, похолодел: на Мартинсона, усмехаясь, смотрел не кто иной, как Маккой.

В руках Бладэкса сверкнула секира.

— Ты, глупец, думал, что черти могут привести тебя к Господу? Ха-ха! Как бы не так, подыхай, жалкий сын портовой шлюхи, ты не заслужил ничего! Прими смерть раба! Сдохни на коленях!

Мартинсон закрыл лицо руками, чтобы не видеть, как тяжелое лезвие секиры устремилось к нему. Смех Джеффри Маккоя, вздымавшего к куполу и вновь обрушивавшего на священника, а вместе с ним и на всех овец Господних страшное оружие, покрытое свежей, капавшей на церковный пол кровью, сотрясал своды здания Божьего храма, громовыми раскатами разносился над долиной, сто крат усиливаясь, наполнял собою весь белый свет. До восхода солнца оставалось совсем немного.

CXII

— Что с тобой, Валечка? — Нежные ладошки Зинаиды коснулась рук Богданова. — Приснилось что-то страшное?

— Так… Просто привиделось…

Отделаться от подруги в Твери не удалось, да Валентин и не слишком-то старался достичь этого. Девушка больше не раздражала его, даже скорее успокаивала.

— Похоже, мы приехали, — сообщила Зинаида. — Все выходят…

— Угу… — Граждане, уставшие от трехчасового сидения, стремились поскорее покинуть салон автобуса. — Пойдем.

— Подожди, пусть все выйдут.

— Угу… — вновь проговорил Богданов.

CXIII

Здесь, в трехстах километрах от Москвы, зима, казалось, и не собиралась сдаваться, трудновато верилось, что на дворе конец первого месяца весны. Странное время. Совсем, казалось, недавно в фев-рале-Водолее все выглядело почти так же, а пройдет месяц, и жаркий Овен растопит снег, обогреет землю своим дыханием, раскроет почки деревьев, и зацветет всюду яркая зелень. Но все это впереди, в будущем, до которого надо еще дожить.