Финальный аккорд - Кевин Милн

– Где хозяин дома? – потребовал я ответа. – Мне надо немедленно поговорить с ним.

Конечно, на самом деле совсем не было необходимости разговаривать с «хозяином». Я даже точно не знал, есть ли у нее муж. Но если она была замужем и он находился где-то рядом, то лучше узнать об этом заранее, чем удивляться потом его неожиданному появлению. Особенно если у него было оружие.

– Nicht zu Hause, – она запнулась, по-прежнему стараясь не встречаться со мной взглядом. Нет дома.

Одна из девочек хотела что-то сказать, но Элизабет быстро закрыла ей рот рукой. Я объяснил, что получил информацию, что несколько еврейских семей скрываются в этом районе и меня направили на их поиски.

– Вам что-нибудь известно о такого рода отбросах, которые наводняют этот город? – настаивал я.

Мне всегда было противно произносить эти слова, но я очень хорошо знал, что истинный эсэсовец будет говорить именно так, с пренебрежением. Женщина выглядела испуганным кроликом. Но она отпрянула назад и заверила, что таких людей в Виндхаг-Фрайштадте нет.

– Теперь, – сказала она, – будьте так добры, отпустите нас. У нас очень много работы.

Она попыталась закрыть дверь, но я подставил ногу, в надежде выиграть еще немного времени, чтобы получить хоть немного информации, которая может помочь моей команде. Я сказал ей, что был голоден.

– Вы же не прогоните верного слугу фюрера? – спросил я.

Она поморщилась именно так, как я и предполагал.

– О… конечно, – ответила она. – Проходите. У меня есть суп и хлеб на кухне.

Я не просидел и двух минут, когда услышал звук, который заставил меня подскочить. Глубокий, болезненный кашель эхом донесся из другой комнаты, а затем затих. Я инстинктивно вскочил со стула, держа пистолет в обеих руках. Когда я поднялся, одна из девочек взвизгнула: «Папа!» – прежде чем мать успела заглушить ее крик. Я быстро прошел в гостиную, где все было тихо. Элизабет и девочки сохраняли гробовое молчание. Затем я услышал еще что-то. Слабые хрипы. Я не был уверен, но мне показалось, что звуки шли со стороны пола. Опустившись на колени, я пошарил вокруг себя и обнаружил две неплотно лежащие доски. Элизабет вошла в комнату и с ужасом наблюдала, как я поднял доски и обнаружил человека, примерно сорока лет, который лежал прямо на голой земле под полом.

Я улыбнулся ему и сказал, чтобы он не волновался. Я протянул руку и вытащил его так осторожно, как только смог. Он был очень слаб. По звуку кашля я догадался, что у него было воспаление легких. Вероятно, он провел слишком много ночей под половицами. Как можно быстрее я постарался объяснить, кто я такой и в чем заключалась моя истинная цель посещения их дома.

Они не верили, пока я не показал им свой армейский жетон и не заговорил на английском языке.

Как только все успокоились, папа Авель завернулся в шерстяное одеяло и мы сели, чтобы поесть. И вот именно тогда все пошло ужасно не так. Из другой комнаты донесся еще один громкий звук. Звук взламываемой двери. Потом послышались крики, и через мгновение дом заполнили солдаты.

Как-то так получилось, что немецкий патруль, который обосновался на другой стороне города, заметил меня. Когда они увидели, что я пробираюсь в одиночку, по всей видимости, не так незаметно, как мне казалось, они пошли следом за мной. Один из солдат заглянул в окно и увидел, как я вытащил Авеля из-под пола.

– Объясните, пожалуйста! – закричал командир, наставив на меня дуло пистолета. – Кто такой и почему помогаешь этим обреченным на смерть евреям?

Авель и Элизабет попытались сказать, что они не были евреями. Из двоих, я полагал, Элизабет, вероятно, говорила правду.

В надежде избежать полного провала я произнес что-то вроде:

– Я нахожусь здесь с особым заданием, прочесываю местность в поисках прячущихся евреев. Я пришел в этот дом по удачной наводке, но так как они как раз готовили еду, я сел поесть. Я сообщил им, что если они накормят меня, то я, возможно, организую так, чтобы они не отправились в газовую камеру. – Я рассмеялся самым грубым образом. – Дураки, они на самом деле поверили мне.

Все, кроме Рихтеров, засмеялись. Но смех тут же утих, когда одна из девочек, которая стояла довольно далеко, чтобы мать могла закрыть ей рот рукой, выпалила:

– Вы сказали, что вы американец.

Я попробовал отшутиться, но на этот раз никто не засмеялся вместе со мной. Полдюжины винтовок нацелились в мою голову. Капитан поднял пистолет к моему лицу и спросил, правда ли это. Я клялся и божился, что ребенок выдумывает. Затем офицер повернул пистолет в сторону Элизабет, прижав дуло к ее виску. Он сказал мне, что если я лгу, то он убьет ее.

Я прикинул, что в любом случае вся семья погибнет, если ее отправят в концентрационный лагерь, но я не мог стоять и смотреть, как убивают Элизабет, особенно в присутствии девочек, только для того, чтобы отстоять свою ложь. Сохраняя мужество, насколько это было возможно, я сообщил на английском языке, что я горжусь тем, что я – американский солдат.

Время от времени я слышал рассказы американских солдат, которые попадали в плен к немцам, лишь для того, чтобы узнать, что те, кто задержал их, ненавидят Гитлера так же сильно, как они сами, и относятся с пониманием к освободительной миссии союзных войск. Я бы многое отдал за такую удачу. Они все смеялись и называли меня свиньей, а потом по очереди плевали в мое лицо. Когда солдаты насытились надругательствами надо мной, они обыскали господина Рихтера в поисках удостоверения личности. Потребовалось минут тридцать или больше для того, чтобы должным образом разобраться в его документах и сделать несколько звонков начальникам в Линц. В конечном итоге подтвердилось, что семья Рихтер не только евреи, но и то, что Авель в прошлом был профессором в Вене и находится в бегах с начала войны. Более того, маленький дом в Виндхаг-Фрайштадте вообще не их. Он является частью сети конспиративных квартир, созданной для защиты так называемых врагов нацистского режима.

Поимка кого-нибудь столь важного, как Авель, вместе с американцем, который выдавал себя за нацистского офицера, была скромным подвигом для немецкого патрульного наряда. Элизабет, которая не была еврейкой по происхождению, не очень-то рисковала, но это не имело значения, так как она вышла замуж за Авеля и родила ему детей. Ее ожидала та же судьба, что и мужа. Сорвав с моего тела немецкую форму, они погрузили и меня, и всю семью Рихтер в грузовик.

Примерно час мы двигались в юго-восточном направлении туда, где, как они в шутку сказали, находился наш «новый дом отдыха» Маутхаузен – один из крупнейших и самых известных лагерей смерти в Европе.

Первое, что привлекло мое внимание еще до того, как я зашел на огороженную территорию, был запах. Маутхаузен пах смертью. Внутри, за высокими каменными стенами, было не менее запоминающееся зрелище – повсюду, спотыкаясь, бродили худые как щепки тела, жалкое подобие живых людей. Это были скелеты, обтянутые кожей. Мне было трудно смотреть на них и в то же время невозможно было отвести взгляд.