По слову Блистательного Дома - Эльберд Гаглоев

Ну и стали мы ждать вас, самозванцев. Ну Лиса Серебряного ловить что свет лунный. Может, и увидишь, а не пощупаешь. А ты человек попрямее, попроще ты человек. Тебя и дождались. Тебя и спрашиваю, что там, в Столице, делается?

— Не знаю, Оки.

— Вот и Отцы так подумали. Потому как в Степь ты через нас уйти-то ушел, а вот обратно не было тебя. И хорошо, что не было. Нельзя тебе, Тивас, в Империю. За что-то не любят они там тебя теперь.

Он встал. И прям аж раздулся от важности.

— Слово тебе несу Совета Отцов. Брат ты нам, Тивас. Всегда был и, думается, впредь будешь. Так и живи с нами. Коль захочешь.

Тивас встал. Я тоже, учитывая торжественность ситуации.

— Мою благодарность Совету Отцов скажи. Не забуду николи я чести предложенной. Но мне в Империи быть надлежит. Чую я, недоброе там творится.

— Так сказали Отцы. Сказано мне тебя наскоро до земель Империи доставить, коль пожелаешь. Птицами вас отнесут, а коней по моему письму вам в Починке пограничном лучших дадут. А то долго конно до Империи добираться.

У меня на руках заворочался Бонька, успевший доесть померанку и успешно уснуть.

— А к тебе, Саин, у меня Слово мое будет.

— Очень внимательно тебя слушаю.

— Ты дурного не подумай, но оставил бы ты зверька своего у меня. Погоди, погоди. Не торопись. Путешествие вам сложное предстоит, загубишь дитё. Он ведь в силу еще не вошел. А ну как под меч попадет? Сам же себе не простишь.

Бонька проснулся и сразу лизнул меня в нос.

У меня аж сердце защемило. Сам подумывал, жалко.

— Так он от меня не отходит.

— А ты не бойся. Скажи ему, что друзяка ты мне. Он поймет. Мы его с кобылками молодыми познакомим, он и утешится. А вернешься — всегда твой он. Да другого ведь и не признает. Вольные они. А приплод от него скоро пойдет. Вернешься — побогатеешь уже. — И, увидев мои сомнения, обратился он к Тивасу: — Ну скажи ты ему. Сгубит ведь дитё.

— Это правда хорошее предложение.

— Да согласен я. Только жалко его.

— А пойдем, пойдем, друзяка ты мой дорогой. Ой, дорогой, — подхватил меня под руку этот энтузиаст и поволок к окну, выходящему в сад. Высунул голову и заржал. Хотите верьте, хотите нет. Заржал. И ему очень нежно ответили. — Ну глянь, не красота ли?

Правда, красота, полугодовалая кобылка, во всей своей юной прелести.

— Иди к батьке, Сметанка, донька моя, — и по-хулигански выпрыгнул в окно. И кобылка радостно подлетела к нему, а он хохоча целовал ее точеную головку, чесал подбородок. — Ты глянь, малая, какой кавалер тебе нашелся.

И Бонька повел себя совершенно по-предательски. Увидев это небесное создание, он сразу переместился на широкий подоконник, не отрывая взора, слетел вниз, кувыркнулся и к играющим подскакал уже черным жеребенком. Минуту Сметанка глядела на него, переступая точеными копытцами, а потом побежала в глубь сада. И этот черный предатель за ней.

— Ну вот, говорил же я. Руку подай, — и запрыгнул обратно. — И всем добре. Ну а теперь гулять. Завтра с утра ухватят вас птички, и к полуночи в Северных починках будете. Ну а там… Гулять пока будем.

Дорогу до этих самых Северных починков я запомнил слабо, потому как спал. Помню еще, как после этой массовой пьянки, которую организовал неугомонный Оки, пир называется, меня в хлам пьяного вывезли за город и усадили в изящный такой вагончик. Эта штуковина была прикреплена к четырем здоровым таким, как транспортный вертолет, крылатым ящерицам, скупо украшенным пучками перьев. Ну хотят их дорогие хозяева птицами называть — пусть. В вагончик нагрузили еды и питья, по плечу меня похлопал Оки, в щеку поцеловала Вауля, какая-то барышня поплакала, уцепившись за шею, все лицо облизал Бонька, я его тоже лизнул в нос, отчего он пришел в возбуждение и сбежал со Сметанкой. Потом я долго прощался с лежащим на соседнем диване Тивасом. Потом до меня дошло, что мы уже летим. Потом я заснул.

Когда проснулся, была уже ночь. У очага сидели трое подростков, как оказалось водителей нашего транспортного средства. Скоро мы приземлились.

И утром мы уже ехали по земле Империи. Весь день проехали без приключений, как вдруг из кустов раздался яростный вопль, сменившийся странным клокотанием. Мы повернули коней.

ГЛАВА 20

Это был не храп, это был рык, рычание, рев и вообще набор каких-то жутко угрожающих звуков. Звуки эти издавало небесное создание двух метров ростом, привольно раскинувшееся на травке.

— Какой экземпляр, — восхищенно протянул Тивас.

Экземпляр прекратил пугать действительность страшными звуками, открыл глаза и воздел себя на ноги. Небесное создание баюкало на левой руке некий гибрид железной палицы и секиры, украшенный в навершии длинным трехгранным клинком.

Глаза цвета летнего неба, серьезно замутненного алкоголем летнего неба, смотрели строго, но не враждебно. Мужчина внушал. Кряжистый двухметровый дядька. Пузырящиеся мышцами ноги в ярко-синих блестящих штанах вбиты в какие-то рокерские сапоги с продольными металлическими планками. Рыжая кожаная безрукавка поверх широкой белой рубахи, с роскошными кружевами на шее и на манжетах. Шнуровку распирала здоровенная, покрытая густой белой порослью грудь, на которой легко устоит пивная кружка. А мощную шею венчало украшенное нежными, невесомыми светлыми локонами личико пьяного херувима. Только очень крупного. Крепкий подбородок, румяные щеки, сочные губы, крепкий, короткий нос.

— Кто вы такие? Назовите ваши имена. Или я познакомлю вас с Брунгильдой.

Странное оружие, гуднув, описало в воздухе восьмерку и громко шлепнулось обратно на сгиб левой руки, толщина которой наводила на мысли о медвежьих окороках.

Коней шатнуло назад мощным пивным духом. Судя по запаху, пиво было хорошим. И его было много. Выпито.

— Не вижу причин отказать тебе, о, обладатель странного оружия. Зовут меня Тивас. Я Маг и Колдун, целитель и изыскатель.

— Клирик, значит, — классифицировал его блондин.

— А это мой спутник, странствующий воитель. И имя его Саин, сын Фаразонда.

— Ронер, — произнес владелец секиры непонятное слово. — А кто твой господин?

Но Тивас велеречиво пресек допрос.

— Назовись же теперь ты сам, о, воин, загораживающий дорогу искателю истины и хранителю его покоя. Или есть причины, по которым ты предпочтешь скрыть имя свое?

— Я Унго дор Анненхейм, фавор полусотни околов, ранк аладара Лайхштосса. И повторю вопрос, — возвысил он голос, — кто вы. Почтенные клирики в моей земле не держат под седлом таких зверей и не могут похвастаться таким размахом плеч. Да и спутник твой не похож на простого ронера. Больно уж породист.

Тивас повел носом.

— Я чувствую в воздухе аромат чудесного пива. Не поделишься ли своими запасами с уставшими путниками? Хотя и у нас найдется чем усладить твой вкус. За трапезой ответы легче находятся, чем на дороге. Убери же оружие и насладимся беседой, — и легко спрыгнул с коня.