По слову Блистательного Дома - Эльберд Гаглоев

— Что за знаки на твоем кольце? — после очередной чаши вина спросил Тивас.

— Это древний девиз нашего рода. Великодушие.

Тивас многозначительно глянул на меня.

— Укрепи свое мужество, достойный, — начал подготовку Тивас. — Ибо сказанное мной может тяжко уязвить твой рассудок.

— Говори же, темнолицый клирик. Не томи мое сердце. Понятно мне, что не в своей земле я нахожусь. И облик ваш, и возители, и пища странная указывают на это. Где я?

— Не знаю, по чьей вине ты вырвался из своего мира, — информировал нашего нового знакомого Тивас, — но, владея знаниями тонкого мира, думаю, что смогу тебе помочь.

Я слегка напрягся, не предполагая, как наш новый знакомец отреагирует на это заявление. Однако агрессивностей Унго себе не позволил.

— Магия, — лишь проговорил. — А есть ли в этой земле кто-либо, кто сможет вернуть меня на родину?

— Пожалуй, я смогу. Но позже. Сейчас я не в силах. Потому что…

— Ни слова больше. Ты можешь. На все воля Великих. И коль попал я в этот мир и вы первыми встретились на моем пути, прошу вас взять меня в спутники. Ибо неведомы мне обычаи и традиции этой земли, а также рыцарский легус. Об этом отдельно тебя просить я буду, достойный Саин. Прошу, ознакомь меня с правилами, руководствуясь которыми общаются друг с другом люди хорошего происхождения. Ты — воин, и правила эти должны быть тебе знакомы. Но… — Он вдруг замялся. Продолжил задушевно так, явно не хотел обидеть: — В моей земле есть традиция, что поход ведет наиболее родовитый. И лик твой, и осанка, и ловкость в ношении оружия указывают на благородство твоего происхождения. Поэтому прошу — расскажи о своих предках, — коварно захитрил он.

Бедолага. Ему повезло. Он наткнулся в неведомых далях на осетина. А любой мой сородич легко выводит свою родословную ну если не от скифов, то уж от алан точно. Я не буду утомлять вас той качественной лапшой, которой художественно украсил уши доверчивого фавора. И когда он, абсолютно сраженный вольным пересказом «Сказания о Нартах», попросил меня представиться, «если нет обета на тебе, достойный, заставляющего скрывать свое звание», я с удовольствием, но скромно озвучил свои титулы:

— Саин, сын Фаразонда. Доцент. Магистр Ордена Тяжелых Мечей. Кандидат психологических наук. Мастер спорта по дзюдо. Майор резерва. Лауреат школьной олимпиады по истории, — чем поверг собеседника в глубокое умиление фактом общения со столь разносторонней и высокопосаженной персоной.

— Воистину, на все воля Великих. И я благодарю их, что, послав мне испытание пребыванием в чужом мире, одарили они меня встречей со столь родовитым воином. Прошу тебя, достойный Саин, на время пребывания в этом мире взять меня под свою руку и быть моим фавором.

— Это большая честь для меня. Клянусь честью и силой своей защищать тебя от врагов и невзгод мыслимых и немыслимых. И не принуждать к действиям, что противны будут твоей чести. Обещаю подвиги, но не обещаю славы. Обещаю победы духа, но не обещаю целостности телесной, ибо жизнь воина в руках Великих.

Мой экспромт произвел на фавора потрясающее впечатление, и он выразил его в привычном для себя стиле. Наполнил чаши пивом, поднял свою и сообщил, глядя на нас победительно:

— Я не ошибся. — С этими словами он перелил в себя содержимое емкости. — Когда встанет солнце, я покажу свое воинское умение, и вы будьте справедливы в решении, достойный ли вам достался спутник.

Тивас в продолжение нашей высокоученой беседы сидел с, скажем так, приоткрытым ртом. Но вовремя прикрыл его и возгласил:

— Так выпьем же!

Мы выпили все пиво и все вино. Язык не поворачивается называть эти потрясающие напитки столь прозаичными именами. Съели тушеного зайца и что-то вроде густого кулеша из Тивасова волшебного горшочка. Заяц привел отважного фавора в восторг, кулеш наполнил душу грустью, а желудок сытостью, «ибо именно так, могучие сотрапезники мои, готовила это блюдо особа из хорошего дома, приведенная в скалу моим отцом». Холодные закуски также канули в наши организмы, размолотые хорошими крепкими челюстями, и наступило время баиньки. К идее ночных дежурств Унго отнесся с полным непониманием, «ибо где-то в кустах бродит верный окол, и пусть не беспокоятся мои светлые собеседники — ведь мы разделили трапезу, и окол вас, конечно же, не тронет». В кустах действительно кто-то громко хрустел и активно хрумкал. Чем хрумкал, непонятно — сплошные кусты. После своей невероятно информативной речи гордый фавор полусотни околов улегся на свою шкуру и принялся распугивать живность звуками, рядом с которыми рык льва звучал как мартовское мяуканье котов.

Тивас завернулся в свою хламиду и уснул. А я истребовал у его волшебного котелка чаю и врубил процесс мышления. Но, как известно, утро вечера мудренее, а полный желудок не способствует интеллектуальным игрищам. Я заснул.

ГЛАВА 21

Когда утром мы с Тивасом собрали лагерь, наш новый друг поднялся, грациозно совершил несколько флягов и отправился на поиски воды. «Ибо истинный окол должен быть чист и свеж». К моменту, когда мы взнуздали лошадей и гадали, кто же всю ночь хрустел ветками в лесу и, по словам нашего благородного спутника, охранял наш сон, а также на чем собирается ехать наш монументальный друг, он появился мокрый и свежий, с верной Брунгильдой на изгибе руки.

«Какая любопытная традиция, — подумалось мне, — купаться в одежде. Просто бог гигиены…»

С него ручьями текла вода.

— На чем же ты поедешь, друг мой Унго?

— Ах, вы же не видели моего гордого возителя. Я право не так отважен, как вы, друзья мои, стараюсь держаться подальше от жутких комоней и езжу на обычном околе.

У меня в башке произошло некоторое смешение понятий. Неужели наш топороносец ездит на своем подчиненном? Я не преминул поинтересоваться. На что тот изящно махнул Брунгильдой, отчего воздух вокруг него загудел.

— Сотри с лица своего изумление. И мы, и наши возители всегда рядом с аладаром, а потому околы. Этот же всегда со мной, и звать его Хайгард. Он отличный воин и хороший товарищ. Сейчас я представлю вас, — повернулся к лесу, сунул что-то в рот. Издав на редкость мелодичный, невероятно нежный звук и обернувшись к нам, сообщил: — Он любит прекрасное.

Неостановимое хрумканье прекратилось, сменилось громким треском, и на поляну, послужившую нам ночлегом, вымчался любитель прекрасного. Честно говоря, вначале я принял это за броневик времен Второй мировой. Такой же ребристый, стремительный, преисполненный яростной мощи. Иссиня-черный кабан, вместо двух клыков — четыре, рыло в роговой броне, два ряда поперечных, два ряда продольных роговых же гребней, страшные мускулистые ноги изяшно завершают страшненькие когти. Что же у них там за кони, если эта жуткая скотинка считается смирным другом человека. Да, мелочь, конечно, но в холке этот красавец имел пару с лишним метров. Я понял почему наш спутник не озаботился необходимостью выставить ночной дозор. Оглядел нас этот зверь недоверчиво и сунулся фейсом в руки Унго.