Зомби - Клайв Баркер

Я все так же ездил на автобусе, и Кэти тоже, но больше завязать дружбу я не пытался. Даже вместо "Нового музыкального экспресса" стал читать "Рыболовство". Может, именно благодаря моему бездействию ситуация в конце концов переломилась в нужном направлении, потому что, когда мы неожиданно встретились на вечеринке в конце лета, именно Кэти вышла в сад поискать меня. С тех пор мы были вместе. Я никогда не спрашивал ее об упомянутом в записке парне на тот случай, если она его просто выдумала как повод для отказа.

Мы с Ниччи зашли перекусить рыбой с жареной картошкой в "Рыбную Джона".

— Знаю-знаю, — сказала Ниччи, — ты тянул из маминого кошелька денежку, садился на автобус, покупал себе чипсы, которые поедал по дороге домой. После этого ужинать тебе не хотелось, и ты не мог объяснить маме почему, к тому же чувство стыда добивало. Короче, оно того не стоило.

— Ну конечно, — отвечал я, — Только ты забыла упомянуть о том, что по дороге домой я натыкался на труп убиенной женщины, но никак не мог заявить в полицию, потому что тогда бы все узнали, что я тырю деньги и покупаю чипсы. — Мы шли через дорогу и уже вдыхали запах жареной картошки. — На самом деле, когда мы вечером выбирались в город и возвращались домой этой самой дорогой, я начинал прозрачно намекать на то, как хочется рыбки и чипсов, и, если отец был в благостном расположении духа, мы останавливались перекусить. Папа парковался именно на том самом месте, где сейчас на той стороне дороги оставил машину я, а я переходил дорогу и шел за чипсами, как идем с тобой мы.

В заведении оказался другой продавец, но вкус у чипсов не изменился.

Мы поехали дальше на юг и вскоре оказались рядом с домом, где я вырос.

— Так грустно, — проговорил я, глядя на огромную яму, вырытую в палисаднике, по-видимому, для фундамента: дом явно собирались расширить.

Безумно хотелось постучаться и спросить, нельзя ли взглянуть на дом моего детства. Но в то же самое время я знал, что делать этого не стоит. Порой лучше сохранить в памяти лишь прежние воспоминания.

— Поехали? — спросила Ниччи, просекая мое настроение.

Я повернулся к ней и взял за руки. Крепко сжал узкие ладошки.

— Я не хочу тебя потерять, — сказал я и про себя добавил: "Как я потерял Кэти".

Через десять минут мы уже ехали на юг. Карасевый омут находился поблизости от аэропорта, совсем рядом с основной взлетно-посадочной полосой. Или тогда находился. Ведь неизвестно, сохранился ли он по сей день, хоть я очень на это надеялся. Мне было важно отыскать омут.

— После того как я взгляну на Карасевый омут, мы поищем место для ночлега, — негромко сказал я, проезжая по кольцевой развязке, которую отчетливо помнил.

Десять и более лет назад я ездил сюда на велосипеде, приторочив к багажнику корзинку с рыболовными снастями и закинув за спину рюкзак. Когда на байке я добирался до развязки, то был вымотан дальше некуда и мечтал лишь о мирном береге пруда: палящем листы водяных лилий солнце и дерзких маленьких золотых карасиках, жадно набрасывающихся на хлебную корку.

Добираться до омута было всегда тяжко, зато в конце пути ожидал настоящий рай.

— Ты подождешь в машине, Ниччи? — спросил я подругу. — Я быстро вернусь.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и кивнула.

— Не волнуйся, — сказала она, — я уверена, что омут все еще на месте. Подожду тебя здесь.

Я хотел сказать, что люблю ее, но почему-то застеснялся или, может, слишком боялся за нее. Ниччи понимала, что мне хотелось пойти туда одному, и не возражала. Даже если была против, то не собиралась этого показывать, потому что знала, что для меня значит омут. Пожалуй, она слишком хороша, чтобы оказаться правдой. Я чуть было не сказал это вслух, но вместо этого предоставил глазам выразить чувства.

Я пошел прочь от машины, которую пришлось припарковать на узкой тропинке в пятидесяти ярдах от главной дороги, где останавливаться было опасно: через сто ярдов дорога уходила в туннель под оконечностью главной взлетно-посадочной полосы аэродрома. Я обернулся и увидел волосы Ниччи. Зачем-то шепнул:

— Я люблю тебя.

Я перешел дорогу, и стал взбираться на откос, за которым прежде начиналась густая роща, скрывавшая Карасевый омут.

Я слышал, как взлетает самолет, но не стал смотреть на него. Я шел вверх, но не поэтому дыхание мое стало быстрым и поверхностным. Десять лет назад по разным причинам Карасевый омут стал для меня одним из самых значимых мест, если не сказать — самым значимым.

Я добрался до вершины склона и остановился, чтобы перевести дух. Оглянулся на дорогу. По ней спешили машины и исчезали в пасти туннеля. Я видел въезд на тропку, где припарковался, но сам "ситроен" разглядеть уже не мог.

Взбираясь по откосу, я заметил, что старый деревянный забор с многочисленными дырами и проломами заменили оградой из металлической сетки высотой в человеческий рост. Дурной знак. Я раздвинул ветви молодой поросли, чтобы заглянуть за забор. Сердце мое ёкнуло. Равнина впереди оказалась расчищена. Буйные заросли кустарника, ежевики и всевозможных вьющихся растений превратились в такое же лысое место, как взлетно-посадочное поле. Я попытался заглянуть налево, чтобы узнать, осталась ли там хоть какая-то растительность, но разглядеть не смог. Я отошел от ограды и двинулся по вершине откоса, пробираясь между деревьями и буйно разросшейся живой изгородью из боярышника. На маленькие острые шипы, впивавшиеся мне в руки, я совсем не обращал внимания. Я уже миновал то место, где некогда пробирался через дырку в прежнем, деревянном заборе, и шел к омуту мимо каких-то таинственных построек. Надежда таяла на глазах, и я уже начал было проклинать власти за то, что омут засыпан, когда заметил длинную живую изгородь по ту сторону, которая под прямым углом примыкала к проволочному забору. Я раздвинул ветви и вьюнки, чтобы заглянуть за ограду, и увидел небольшой загон. Тоже что-то новенькое. Но ведь не просто так зашел я так далеко. С другой стороны загона высится живая изгородь. Нужно непременно выяснить, что же находится за ней.

Я посмотрел на часы. Прошло десять минут с тех пор, как я вышел из машины. Не хотелось заставлять Ниччи ждать слишком долго, но она вроде бы понимала меня. Из-за деревьев донеслось рычание разгоняющегося самолета. Он с ревом пронесся по взлетно-посадочной полосе, и я точно знал, когда колеса шасси оторвутся от бетона. Вот самолет показался над вершинами деревьев, и я, затаив дыхание, проводил его взглядом.

Забор был высокий, но я — шустрый и легкий. В считаные секунды я оказался на той стороне. Огороженный участок земли, похожей на загон, был тих и спокоен, словно могила. Самолеты перестали садиться и взлетать. Показалось, что и дорога где-то далеко-далеко. Лица коснулся легкий ветерок и зашептался с листьями в верхушках деревьев. Где-то за моей спиной с жужжанием пролетел шершень, поодаль стрекотал кузнечик.

Надеюсь, с Ниччи все в порядке. Теперь, когда я приближался к изгороди на дальнем конце площадки, казалось, что машина стоит невесть как далеко. Изгородь оказалась густой, но я пробрался сквозь нее и перешагнул через проволочный забор на низких кольях. Я отыскал ухабистую тропку и пошел по ней через рощу. Наконец-то я начал узнавать ориентиры: упавший ствол, глянцевые заросли крапивы, и понял, что вернулся в знакомые места.

Обоняние прежде глаз сказало мне, что Карасевый омут рядом. Какое облегчение, что он все еще на месте! Ярдов через пятьдесят передо мной раскинулась водная гладь. К моему удивлению, омут стал ничуть не меньше, чем прежде, а может, чуточку больше — я боялся, что даже если найду его, то в усохшем варианте. При виде омута меня охватила дрожь и посетила смесь отрады и беспокойства. По взлетно-посадочной полосе начинал разгон реактивный самолет, но я смотрел на водную гладь. В восточной части все так же плавали на поверхности листья водяных лилий. Потеряешь там карасика — никогда не поймаешь.

В общей сложности я рыбачил в омуте раз двадцать и без преувеличения мог сказать, что это была самая замечательная стоячая вода, на которой мне доводилось бывать. Если в нем водилась какая-то другая рыба, кроме золотых карасей, то мне она никогда не попадалась. И я ни разу не встречал здесь другого рыбака. Я так и не узнал, можно ли и этом месте рыбачить. Отыскать омут было весьма непросто, и ни единой души мне не приходилось встречать поблизости. Рассказал мне о Карасевом омуте огненно-рыжий Джим, который мыл у нас окна. Он утверждал, что рыбачил здесь пару сезонов и ни разу не встретил ни единого человека. Перестал он туда наведываться потому, что ехать так долго на велосипеде было уж очень утомительно. Я был моложе и здоровее Джима, к тому же, по-видимому, карасей любил больше, а его к тому же стала преследовать навязчивая идея зеркальной поверхности с гладеньким карпом.

Я отлично помнил и первый свой визит к омуту, и последний. Я пробрался через заросли кустарника и был буквально потрясен внезапно открывшейся передо мной гладью воды, сокрытой между аэропортом и фермерскими хозяйствами. Никакие рассказы Джима не могли подготовить меня к упоительной действительности. Чистейшая глубокая зеленая вода и заросли водяных лилий — это ли не рай для рыбака? Берег так огибал воду, что получались многочисленные маленькие мысы и бухточки, словно нарочно сделанные для того, чтобы удобно было забросить среди кормящихся карасей наживку и вытащить рыбку на мелкую воду, а потом на берег. Тут росли камыши, рогоз и плакучие ивы, а дальний, ближайший к ограде аэропорта участок зарос можжевельником.