Военные приключения. Выпуск 2 - Григорий Кошечкин

Если, кусая губы, прикидывала она, это бандиты Огульского, которым приказано их задержать, то, попади она им в руки, никакой надежды на спасение нет. Если же их преследуют наши, то бандиты, сопровождающие ее, обязательно окажут им сопротивление, поскольку сдаваться они не собирались. Значит, возможна перестрелка, и где гарантия, что в этой перестрелке она уцелеет. Галка не знала деталей заключительного спектакля, а предположить, что он будет таким, не могла, этот вариант просто не укладывался в ее голове…

Бешеная гонка утомила ее, но она и подумать не смела о какой-либо передышке. «Только бы попасть к своим! — молила судьбу. — Только попасть!..» Сейчас застава, Тамаров казались ей недосягаемо далекими, а преследователи словно дышали ей в затылок. В какой-то момент она даже с обидой вспомнила Полосатого. «Как он мог такое допустить? Если это спектакль, то надо быть просто сумасшедшей, чтобы в нем играть…» Обида прошла быстро, промелькнула, как всякая мимолетная слабость. Слишком велика была и желанна цель, чтобы корить своего спасителя за средства ее достижения. Разумом она это понимала, но сердце сжималось от боли при мысли, что цель эта отдана сейчас в руки людей, которым нельзя доверять, потому что они, что бы им там ни приказали, все-таки не наши, чужие…

Развязка наступила на стыке дорог, одна из которых уходила в глубину леса.

Василь остановил лошадь и, обернувшись к Галке, сказал:

— Все, пани, дальше нам вместе нельзя. Вместе от погони не уйдем…

Сказано это было таким спокойным и уверенным тоном, что, рассуди Галка здраво, она бы без особого труда догадалась, что все идет правильно, по намеченному плану, что именно сейчас и настал тот самый момент, когда она должна остаться одна. Но Галка этого не знала и потому, слезая с саней, испытывала не только чувство растерянности, но и страха, обреченности, бессилия перед тем, что ее теперь ожидает.

— Что я должна делать? — спросила она упавшим голосом.

— Как что? Идти вперед, — удивился Василь. — Добираться до хутора Соколиха. А мы попробуем их отвлечь.

— Только идите первое время по краю леса, — посоветовал ей другой бандит. — А потом выходите на дорогу, до хутора здесь рукой подать…

Сани тихо тронулись с места и повернули на уходящую в глухой лес дорогу.

— Прощайте, пани! — крикнул ей Василь. — Не поминайте нас лихом! Видно, не судьба нам хлебнуть вашей свободушки!.. Ну, пошла, милая!..

Василь взмахнул кнутом, и через мгновение сани скрылись за деревьями.

Галка сошла с дороги, углубилась на несколько метров в чащу леса и, привалившись спиной к холодному стволу старой ели, перевела дух. Одна, в ночном лесу, она, так мечтавшая все эти дни об освобождении, не испытывала сейчас ощущения свободы. Ей казалось, что все самое страшное для нее еще впереди, и не было никакой уверенности в том, что она доберется до хутора, до заставы.

Потом она услышала скрип приближающихся саней и увидела на освещенной луной дороге своих преследователей. Остановившись на том самом месте, где ее недавно высадили, они перекинулись несколькими фразами и свернули в лес…

С этого момента «преследовать» Галку никто уже не собирался и она могла, отбросив опасения, выйти на дорогу и спокойно шагать к хутору. Могла, но не сделала этого, решила идти лесом…

Шла долго, проваливаясь по пояс в снег, несколько раз падала в изнеможении и лежала, с ужасом думая, что уже не сможет подняться. Но поднималась и шла дальше. А дорога была рядом, совсем близко, и Галке иногда так хотелось на нее выйти! «Лучше бы, — думала, — ее совсем не было…»

Примерно в километре от хутора силы почти оставили ее. А тут еще по дороге кто-то проехал. Испугалась, с трудом передвигая отяжелевшие ноги и хватаясь руками за деревья, пошла в глубь леса. Если бы она знала, что до хутора осталось так мало, она бы, наверное, себя превозмогла, сделала последнее, решающее усилие. Но она уже потеряла счет времени и пройденным километрам, которым, как ей казалось, не будет конца. Когда она, слегка передохнув, двинулась назад, к дороге, в глазах вдруг все поплыло, тело стало чужим. Упала лицом в снег и больше ничего не помнила…

Ее нашел под утро лесничий, объезжавший на лыжах свои владения. Еле уловил в ней дыхание, понял, что жизнь в ней, замерзшей, чуть теплится и что помочь ей он сам ничем не сможет и до жилья сам ее не донесет. Слетал на хутор за помощью, а потом, дождавшись, когда в теплой избе заботливые руки хозяев вернули ей сознание и она открыла глаза, на тех же санях, в которых ее привезли, помчался на заставу…

По-настоящему очнулась, пришла в себя Галка уже в Горской больнице. Как ее везли, кто с ней был рядом и что с ней делали до приезда сюда врачи — ничего этого она не знала, потому что сознание приходило к ней только на мгновение. Ее поместили в отдельную палату, и первым, кого она увидела, пробудившись от долгого, глубокого сна, был Тамаров. Не поверила своим глазам, а потом, когда он коснулся ее руки, попыталась улыбнуться, но не смогла, только скривилась от боли и, словно стыдясь своей слабости, отвернулась к стене и заплакала…

Тамаров тоже ощутил предательский комок в горле, едва сдержал нахлынувшее на него волнение. Ему так много хотелось ей сейчас сказать, столько ласковых, нежных слов припас он для этой долгожданной минуты ее пробуждения! Но так уж случилось, что успокаивать ее, жалеть у него и у тех, кто был сейчас возле ее постели, времени не было. Они и так уже за эти несколько часов, пока врачи боролись за ее жизнь, натерпелись ожиданием, готовы были в бога поверить — только бы она очнулась, только бы заговорила…

А она молчала. Молчала не потому, что не могла говорить, а потому, что не знала, о чем ей надо говорить, — она все забыла. И тогда окружавшие ее люди все надежды возложили на Тамарова, справедливо решив, что только ему одному, самому близкому для нее человеку, подвластно то, чего все они, вместе взятые, не в силах добиться. Выражаясь военным языком, в бой должна была вступить тяжелая артиллерия, а простым, человеческим — старое, как мир, но надежное, испытанное и всемогущее средство — магическая сила любви двух молодых людей, настрадавшихся жестокой разлукой…

— Мы очень надеемся на вас, лейтенант, — сказал Тамарову подполковник Капралов, опытный чекист, сразу после войны возглавивший местные органы безопасности. — Сделайте все возможное и невозможное, но получите от жены информацию. Простите, что я настаиваю на этом, но от ее информации многое зависит…

— Я понимаю, товарищ подполковник. Сделаю все, — тихо, но твердо ответил Тамаров.

А сам не знал, как, с какой стороны к ней подступиться, с чего начать этот важный и трудный разговор, который она могла и не выдержать. Смотрел на нее, ловил ее взгляд, но она будто не замечала его, тупо уставившись в потолок, ушла в себя. О чем она думала? И думала ли вообще? Вглядываясь в ее неподвижное лицо, Тамарову казалось, что жизнь, которую ей вернули, не вошла еще в ее измученное болезнью тело полностью, что она только задела его краем, и потребуется немало времени, чтобы оно по-настоящему ожило, задышало, напомнило о себе хотя бы легким движением руки…

Тамаров, понятно, натерпелся за этот день больше всех. Жизнь его жены висела на волоске — это он осознал сразу, как только ее увидел, приехав на хутор. Галка так изменилась, что он с трудом узнал ее. Перед ним там, в избе, лежала как бы другая женщина, и если бы его спросили, что в ней изменилось больше всего, он бы не ответил, потому что изменилось все до неузнаваемости. Его сразило и ее почерневшее, утратившее прежние черты лицо, и такие же почерневшие, напоминавшие своей безжизненностью и неподвижностью опавшие сухие ветки руки. Но, пожалуй, особую боль он испытал, когда она на мгновение приоткрыла глаза, в которых он не увидел никаких признаков мысли, понимания хоть в какой-то, пусть малой мере того, что с ней произошло и происходит, кто ее окружает. По ее глазам он реально ощутил угасание в ней жизни, почувствовал холодок нависшей над ней смертельной опасности. А когда потом, в санитарной машине, тело ее свела судорога, он испугался и подумал, что это конец, что до больницы она не дотянет…

И вот теперь, когда самое страшное, как сказали врачи, осталось позади, он не отходил от ее постели. Понимал, что ей надо отдохнуть, набраться сил, но обстоятельства требовали другого, и он, желавший ей только добра, готовый защищать ее от постороннего вмешательства, вынужден был им подчиниться. Он знал, что Капралов никуда не уедет, пока не дождется информации, что, если потребуется, будет добиваться ее сам.

Капралова можно было осуждать за чрезмерную настойчивость в достижении цели, но его надо было и понять. Он ждал известий от Петра Ищенко, еще больше ждал его самого. Поэтому, когда ему сообщили с заставы о жене Тамарова, он тотчас помчался на хутор, прихватив с собой и санитарную машину с врачами. Принятые им меры оказались очень своевременными, без помощи врачей Галку вряд ли удалось бы спасти. Но получить от нее сразу какую-то информацию было невозможно. Капралов, поняв это, решил набраться терпения, однако состояние больной не улучшалось, а ухудшалось, и он, будучи в общем-то человеком сдержанным, волевым, несколько раз срывался, дергал врачей и подчиненных. Только Тамарова не трогал, видел, как ему тяжко, но держал его, как говорят, про запас, дожидался его часа. Ждать пришлось долго, а время поджимало. Информация нужна была Капралову, как воздух, без нее вся будущая операция по уничтожению банды Огульского выглядела расплывчатой, неопределенной, не имела логического начала и конца. Волновала, настораживала Капралова, не давала ему покоя и судьба Петра Ищенко. «Где он? — терзал он себя вопросами. — Остался в банде или, прикрывая жену Тамарова, вступил в бой с преследовавшими их бандитами и погиб?» Мысль о гибели Петра казалась ему зловещей, но она была реальной, потому что оставаться в банде Петру он команды не давал. Конечно, в силу ситуации такая необходимость могла возникнуть — это Капралов понимал, однако он знал и другое: Петр никогда не позволил бы рисковать конечной целью задания, он постарался бы сделать все для того, чтобы жена Тамарова благополучно дошла до своих, передала нужные сведения. А она не дошла, и только счастливая случайность помогла ей оказаться в хуторе. Значит, что-то произошло, задержало Петра не в банде, а в пути…