Горящие сердца - Жанакаит Залиханов

Не засиделась бы в девках, чего доброго! Ведь и миловидная она, и неглупая, да нескладная какая-то. Никто ей, видите ли, не нравится — и тот нехорош, и этот немил... Надо, надо самому взяться за это дело. Да разве Ханифа позволит, чтобы кто-то вмешивался в ее жизнь? Больно самостоятельная стала...»

Асхат взглянул на часы и, убедившись, что время перевалило за десять, повернул обратно. Звуки музыки стали приближаться. Асхат миновал ярко освещенное здание клуба и прошел прямо к себе.

На ферме дела такие: после перевода скота на летние пастбища надои заметно увеличились. Ферма уверенно держит первенство в районе и уступать его, кажется, не собирается. Да вот беда — заболел Конак. Душит старика кашель, ослабел совсем, с постели не встает. Уж к врача к нему вызывали. Дал какие-то таблетки, но проку пока от них мало.

— Сколько раз тебя просили, чтобы ты бросил свою проклятую трубку — и вот докурился! — говорит в сердцах Фаризат, сидя у постели больного и уговаривая его хоть немного поесть.

— Оставь, дочка, не заставляй меня делать то, чего я не могу, — тихо отвечает старик, отодвигая от себя кружку со сливками.

— Ты же со вчерашнего дня ничего в рот не брал.

— А айран кто пил?

— Ну, один глоток не в счет.

— Да я три глотка сделал...

— А я о чем говорю?

— Не заставляй меня есть, дочка, сидит у меня что-то в горле — да и все.

— Может, протолкнуть черенком трубки?

Фаризат засмеялась, а старик слабо улыбнулся. «Начало неплохое, — подумала девушка, — улыбается, значит, дело на поправку пойдет».

— Я ее, твою зловредную трубку, так спрячу — никогда не найдешь!

— Зачем прятать? Видишь, я и так не курю. Как заболел, — так и перестал.

— Еще бы! Сейчас тебе только курева не хватает — к твоему-то кашлю. Не забывай, Конак, доктор строго-настрого запретил курить.

— Я сам себе хороший доктор.

— Почему же не вылечишь себя сам?

— Хвала аллаху, помаленьку начал выздоравливать. Скоро встану на ноги... А ты иди, дочка, иди. Своим сидением ты мне не поможешь.

— Поешь немного — я и уйду. Ты ведь знаешь; сколько у меня работы, а вот приходится сидеть подле тебя и уговаривать, как малое дитя... От дел отрываешь.

Хитрость Фаризат подействовала:

— Ну, ладно, давай сюда, — недовольно пробурчал старик и взял чашку из ее рук. С трудом сделал один глоток, другой, третий...

— Поверь, Паризат, не могу больше, — и протянул ей кружку. Он выговаривает имя девушки по-своему, на старинный лад.

— Ну, тогда попей немного теплого молока, оно пойдет легче, — тут же подсунула ему девушка другую кружку.

— Вижу, ты от меня не отстанешь! — И Конак неожиданно для самого себя глоток за глотком выпил все молоко...

— Спасибо, отец! Порадовал ты меня. Теперь я вижу, что в самом деле поправляешься. Я пойду, дела не ждут! — И, довольная своей изобретательностью, Фаризат вышла от больного. Впрочем, она тут же подослала к нему Ханифу.

Увидев «стрекозу», Конак немного приободрился: она-то уж не станет его заставлять есть и пить, как другие...

— Где ты была, девочка? — обращается к ней старик. — Что не заглянула ко мне с утра ни разу?

Хорошо проинструктированная Фаризат, Ханифа серьезно отвечает:

— Как ты слег, столько стало работы, еле управляемся. Ищу вот Фаризат, а она, оказывается, ушла отсюда...

— Бедные, вы бедные, — сокрушается старик, — сколько я вам лишних забот причинил.

А Ханифа уже подбирается к нему, спрашивает вкрадчиво:

— Может, чего-нибудь поешь, Конак?

Старик никак не ожидал от нее такого вероломства:

— Поверь, Ханифа, если я чем и болен, так только оттого, что ем слишком много. Ты бы послушала, как Паризат уговаривала меня, прямо насильно втолкнула еду в глотку... Аллах даст, завтра поднимусь.

— Завтра приедет доктор. Он лучше нас с тобой знает, когда тебе вставать.

— А как коровы, Ханифа, наедаются досыта?

— Да, едят вволю.

— А телята?

— Что им делается! Подрастают. Бегают, целыми днями, резвятся.

— Хорошо. Прежде телят этой породы называли «заводскими».

— Как ни называй, а телята в самом деле прекрасные.

— Что-то Османович не приезжает? Вот бы порадовался...

— Или у тебя дело какое есть к нему?

— Есть и дело...

— Приедет, не беспокойся. Он же знает, что пока с тобой не посоветуется, у него у самого дела не пойдут на лад. А зачем он тебе понадобился?

— Хочу поручить ему, чтобы купил мне очки в Мескуа, — рассудительно отвечает Конак, — видеть что-то плохо я стал...

— Вот те раз! — хохочет Ханифа. — Глава района поедет в Москву за очками для Конака.

— Зачем самому ехать, пошлет кого-нибудь,

— За твоими очками?

— Мне — очки, другому еще что-нибудь. Мало ли...

— А здешние очки тебя не устраивают, подавай московские?

— Как ни говори, а таких очков, как в Мескуа, наверное, больше нигде не найти...

И пошел-поехал Конак... Стал, в который уж раз, рассказывать о московских чудесах — о высотных домах, которые упираются в небо своими крышами, что твои горы. О подземных городах метро, и, конечно же, о маленьких деревянных домиках, которые сами собой возносят человека на десятый этаж...

Ханифа обо всем этом знает и сама, но слушает старика, не перебивая: пусть выговорится. Раз говорит — значит, сил прибавилось. И только, когда речь зашла о лифтах, рассказала Конаку о канатной дороге на Чегет. Старик удивился:

— Как же так — кресла сами идут по канату и не срываются вниз?

— А твой деревянный домик? Люди, что ли, на руках его наверх поднимают?

— Говорили, будто он поднимается с помощью воздуха.

— Да нет же! И лифты, и канатная дорога работают на электричестве.

— А если ток выключится, что тогда? Все кресла попадают вниз?

Ханифа, как умеет, объясняет старику устройство канатной дороги. Конак недоверчиво покачивает головой, но все же решает в будущем непременно поехать посмотреть на это диво своими глазами, потому что, как говорили наши предки, «лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать...» И, что вы думаете, Конак не усядется в это самое кресло? Еще как усядется. Что он — хуже других, что ли!..

Азамат съездил в питомник и привез оттуда целую машину саженцев. Новые сорта яблонь. Часть из них он раздает колхозникам для посадки на приусадебных участках, а остальные посадят в колхозном саду.

Старый Ачахмат тоже пришел полюбоваться на будущие плодовые деревья. Он от души удивляется: «Где это Азамату посчастливилось получить такое богатство? Неужели бесплатно раздают — приходи и бери?»

— Почтенный Ачахмат, — торжественно обращается к старику Азамат, снимая с машины стройный и красивый саженец, — от имени жителей нашего аула прошу тебя посадить эту молодую яблоньку там, где ты найдешь нужным.

Ачахмат польщен оказанной ему честью. Держа саженец обеими руками, он внимательно осматривается.

— Если ты не возражаешь, Азамат, — говорит он наконец, — я посажу его во дворе школы.

Присутствующие шумно выразили свое одобрение и все гурьбой направились к школьному двору.

— Умру я, но дерево останется. И, глядя на него, дети будут вспоминать обо мне, — говорит старик, облюбовывая для саженца чистое, солнечное местечко у самых окон школы. Двое молодых парней быстро выкопали лунку, но остальное Ачахмат сделал сам: притащил кошелку навоза, потом ведро воды, смешал навоз с водой и глиной, влил раствор в яму. Потом бережно опустил в нее корни деревца.

— А пуповину ты повернул к солнышку? — спрашивает его Азамат.

— Посмотри сам, мои глаза уже плохо видят...

Азамат поглядел: дерево было посажено правильно.

Затем Ачахмат сам засыпал ямку, утрамбовал почву ногами, сделал околоствольный кружок — для полива.

— Пусть вырастет такое дерево, чтоб о нем в сказках рассказывали, — говорит Ачахмат, прижимая руки к груди. — Пусть аллах даст мирную, счастливую жизнь и аулу нашему, и народу нашему, и стране нашей...

Условились, что школьники поставят вокруг «ачахматовой яблони» специальную ограду и будут каждый день поливать деревцо.

Довольный старик сидит у дома на солнышке и думает свою думу: «Дай аллах Азамату столько сил и здоровья, сколько он сегодня доставил мне радости... Разве не прекрасное дело — украшать землю деревьями! Жаль, что мало мне приходилось их сажать на своем веку. Жаль еще, что так мало времени отпущено человеку для жизни... Человек строит прекрасные дома, сажает сады, прокладывает путь во вселенную и только-только начинает пожинать он плоды рук своих, как ты, аллах, призываешь его к себе. Разве это справедливо? Почему ты не даешь человеку полностью насладиться жизнью?.. Едва он почувствует радость и удовлетворение от трудов своих, а ты его сразу — в землю. Какой же ты жадный и скаредный! Хоть бы раз, по ошибке, проявил щедрость. Разве сто лет это много? Прошли, как миг один: только встал поутру и уже наступает ночь, надо ложиться спать... Вот какая она короткая, наша жизнь. Покажи мне хоть одного человека, который мог бы сказать, что он уже насытился жизнью. Нет таких людей на свете, нет... Аллах, аллах, зачем ты так рано призываешь нас к себе? Что тебе надо от нас? Из ничего ты создаешь живое и потом снова превращаешь его в ничто. Созидаешь, чтобы тут же разрушить. Зачем? Дал жизнь — дал бы и пожить!»