Страж - Чарлз Маклин

– Я не верю в переселение душ, Мартин. И никогда не говорил вам, что верю. Обычно я сообщаю об этом своим пациентам на самом раннем этапе, но в вашем случае такая оговорка оказалась бы контрпродуктивной. Я считаю регрессии, включающие в себя «прошлые жизни», не чем иным, как драматическими фантазиями, порожденными подсознанием. Специальный термин, обозначающий это явление, – криптомнезия.

– Но у меня есть доказательство, не так ли? Библия Принта! А как насчет этого, умник вы хренов?

Сомервиль поднял руки, как бы капитулируя передо мной. Проделал он это, однако же, крайне насмешливо.

– Вы продемонстрировали мне Библию, которую, по вашим словам, обнаружили под полом в хижине где-то в Кентукки. Мне надлежало поверить вам на слово.

– Вы забываете о том, что у меня есть свидетель! – Эти слова вырвались у меня вопреки собственной воле.

– Правда!

Я подумал о Заке Скальфе. О кости, вонзившейся ему в горло. О Заке Скальфе, который лежит сейчас мертвый под соснами.

– Совершенно верно, свидетель.

С невероятным трудом я сдерживал бушующую во мне ярость.

– Я вам не верю, – спокойно ответил Сомервиль.

– Полагаю, что если бы я рассказал вам кое о чем, что, как вы думаете, больше не имеет для меня ни малейшего значения, вы сказали бы, что это еще один симптом моего «заболевания». Но это ваша проблема, Сомервиль, а не моя. Ну а теперь, когда я во всем разобрался, мне уже не потребуется ваша помощь. Больше никогда не потребуется.

– Что ж, прекрасно, если вы убеждены, что поступаете правильно, – он проворно вскочил с места и быстрым движением руки привел в действие механизм одной из штор. Она моментально взвилась до самого потолка, заливая все помещение дневным светом. – На случай, если вы передумаете, вам известно, где меня всегда можно найти.

Он протянул мне руку и улыбнулся, его глаза помаргивали, привыкая к внезапно яркому дневному свету. Я медленно встал, еще не вполне оправившись от стремительности и легкости, с которыми вдруг оборвалась наша связь. Слишком уж легко он отпускал меня.

– Если вы не против, я бы прихватил их, – сказал я, указывая на четыре кассеты с историей Магмеля.

– Ах вот как! – Сомервиль убрал протянутую руку и потер ею подбородок. Широкий рукав халата откинулся, обнажив безволосую руку с печеночного цвета возрастными пятнами и крапинками. – Мне бы хотелось еще немного поколдовать над ними. Может быть, когда я изучу их потщательнее... Это ведь и впрямь весьма примечательная регрессия.

– Но мне они нужны сейчас, – непреклонно произнес я. Он постоял, продолжая оглаживать подбородок, а затем начал медленно двигаться мне навстречу и вновь вытянул руку, однако уже не ладонью, а тыльной стороной вверх.

– Мне кажется, лучше оставить кассеты здесь. Тут они по крайней мере в безопасности, – улыбка его стала более чем напряженной.

– Но они нужны мне. Мне надо проследить мой путь к самым истокам. Эти кассеты – моя единственная зацепка. Пожалуйста. Я изготовлю для вас копии.

– К истокам, Мартин?

– Да пошли вы!

Сомервиль вздохнул.

– И все же вам куда лучше было бы последовать моим советам, Мартин. Вам за последнее время многое пришлось пережить. Когда вы почувствуете себя лучше – спокойнее, расслабленнее, заходите ко мне, и мы обо всем потолкуем. Но, Мартин, вам необходимо немного остыть.

И вся моя решимость противоборствовать ему внезапно как сгинула. Я поглядел на Сомервиля и, к собственному стыду, понял, что я опять уступаю его напору. Не произнеся больше ни слова, я положил кассеты в его подставленную руку и пошел прочь.

– Мартин.

Уже в дверях я услышал это и обернулся. Все еще держа кассеты, он стоял спиной к свету, так что лицо его оставалось в тени.

– Вы говорили мне, что ребенком на Филиппинах вы играли, если не ошибаюсь, с дочерью поварихи. Как ее, вы говорите, звали?

– Мисси. Мы называли ее Мисси. А какое это имеет отношение ко всему, о чем мы говорили?

– Вы с ней играли. А в какие игры?

– Откуда мне знать? Это было Бог знает когда.

– Попробуйте вспомнить.

– Вы, кажется, считаете это важным.

– Возможно, так оно и есть.

– Мы играли... ну, во что дети обычно играют. Не знаю, в какие-то игры.

– А где вы с ней играли? В доме?

– В саду. Там, в саду, был сарай, а сразу за ним начинались заросли. Там мы обычно играли. Мисси не разрешали бывать в доме. Только на кухне, когда там была ее мать Цу-лай. В те времена... ну, вы же знаете, как оно тогда было.

– А ваши родители были против того, что вы с ней играете?

– Наоборот. Они были рады, что я нашел себе подружку. Ведь ни у кого из американцев, живших поблизости, не было детей.

– А как эта Мисси выглядела?

– Честно говоря, толком не помню. Она была полукитаянкой-полуфилиппинкой. Хорошенькая, вроде бы на пару лет старше меня, довольно рослая. И вечно смеялась. И еще, помню, была порядочной дикаркой. Она мне нравилась, я был даже, наверно, в нее слегка...

– Понятно. Продолжайте.

– Она едва говорила по-английски, так что мы с ней изобрели свой собственный язык. Мы подражали голосам зверей, птиц, обезьян. И ей это удавалось куда лучше, чем мне. Иногда она меня изрядно раздражала. Думаю, я был в нее влюблен, если, конечно, можно быть влюбленным в таком возрасте.

– А нашли ли вы... – Сомервиль сделал паузу. – Было ли ваше чувство взаимным?

– Да, мой первый, так сказать, сексуальный опыт связан с Мисси, если вы об этом. Мы были еще детьми, так что дело выглядело сравнительно невинно. Даже не могу в точности вспомнить, что именно мы с ней делали. Но ведь девушки в тропиках созревают рано. Это ведь общеизвестно?

– А ваши родители понимали, что происходит? И мать Мисси?

– Никоим образом! Мне кажется, на этот счет у них не было ни малейших подозрений. А мы старались, чтобы нас не поймали. Это входило в игру.

– А вы помните, как это случилось впервые? Она соблазнила вас?

– Да стоит ли об этом столько распространяться! Я, право же, не вижу смысла в дальнейших разговорах на эту тему.

– Тогда еще только одно. Есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что случилось с Мисси после того, как вы покинули Филиппины и вернулись в США?

– Мне не хотелось уезжать оттуда. Но мне было всего десять лет. Я о ней начисто забыл. Что-то смутно припоминаю, как мать сказала мне, будто она вышла замуж. Нет, наверняка не помню. В любом случае, не понимаю, почему это вас так заинтересовало.

– Да просто так, подумалось, – улыбнулся Сомервиль.

9

Понедельник, 23 октября

19.45. Вернувшись сегодня утром от Сомервиля, я принял снотворное и проспал семь часов. Впервые с тех пор, как я прохожу лечение гипнозом, мне приснился сон. Приснился, но не запомнился. Проснувшись, я почувствовал легкую головную боль, однако общее состояние заметно улучшилось. Оставался в постели весь день. Смотрел телевизор с вырубленным звуком и перечитывал некоторые из расшифровок шести сеансов.

Разбираясь с материалами относительно Бегли, я вдруг осознал: Принт спустился в пещеру вовсе не потому, что он боялся, будто наступает конец света, а потому, что он надеялся этот конец предотвратить. Он, возможно, и сам не знал в точности, почему именно спустился в пещеру, даже наверняка не знал, но отныне я убежден, что он подсознательно стремился, как Фаукетт, Кабе, Петаччи и все остальные, найти Магмель и вызволить кристалл.

Я решил не возобновлять просьбу к Сомервилю о кассетах с Магмелем. Они мне больше не понадобятся. И, кроме того, он ждет от меня чего-нибудь в таком роде.

Час назад я позвонил Хейворту узнать, нет ли у него каких-нибудь известий от Анны. И сообщить ему о том, что я расстался с Сомервилем. Он сказал, что никаких новостей нет. Увижу ли я ее когда-нибудь?

Хейворт, как всегда, испортил мне настроение. С Сомервилем он, оказывается, уже беседовал. Не знаю, что именно ему известно – в любом случае он последний человек на свете, способный в этой истории разобраться, – но совершенно очевидно, что он пребывает в убеждении, будто на этот раз я уже абсолютно спятил. Я сказал ему, что затрахивать себе мозги и платить за это по шестьдесят долларов в час мне просто надоело.

Так или иначе, Бог в помощь тем, кто в состоянии помочь себе сам.

Сначала я подумывал о том, чтобы поехать на поезде в Бедфорд – взять одежду и еще кое-какие вещи, необходимые мне в дороге. Но потом понял, что мне этого не вынести: безжизненный дом, полный воспоминаний. Вместо этого я позвонил к себе в контору и спросил у Аля, где можно достать все необходимое. Он порекомендовал магазин туристического снаряжения «Бен Семинофф» на Чамберс-стрит.