Лучшее лето в её жизни - Лея Любомирская

– Хватит и еще останется, – говорит мама. – Если, конечно, лотереек не покупать.

Зе Мартиньш с недовольным видом сворачивает купюру в трубочку и засовывает ее в карман. «Если я, допустим, не пообедаю, – думает он, – то можно и лотерейку…»

– И не вздумай потратить деньги на что-то другое! – угрожающе говорит мама. – Я вечером спрошу у Жоржины, обедал ты или нет!

– Да ладно, – бурчит Зе Мартиньш. – Я и не собирался…

Мама улыбается.

– Иди тогда, – говорит она, звонко целуя Зе Мартиньша вначале в одну, потом в другую щеку. – Христос с тобой.

Зе Мартиньш обнимает маму, потом разворачивается и быстрым шагом скрывается в переулках.

«Триста эшкуду, – думает он, то и дело трогая купюру в кармане. – Бедная мама… Интересно, в каком году она сейчас живет?»

«Не пообедает, чует мое сердце, не пообедает он, – с беспокойством думает мама, крепко ухватившись за прутья решетки, отделяющей богадельню Св. Бернарда[56] от окружающего мира. – Бедный мой, глупый мальчик! Опять купит свою проклятую лотерейку и останется голодным!»

Сказка о королевском бутерброде

Король, Его Величество, сказал Ее Величеству, чтобы Ее Величество…

– …что это такое? – спросил принц дон Педру, брезгливо разглядывая стоящую перед ним фарфоровую мисочку. Мисочка была до краев наполнена какой-то сероватой, вязкой на вид кашей.

– Это ваш завтрак. – Инеш бросила недовольный взгляд на новенького лакея, который, громко сопя от почтения, наливал ей в цикорий соевое молоко из серебряного молочника. Лакей вздрогнул и пролил на стол капельку молока. Инеш отвернулась.

– Вы уверены? – Принц потянулся потрогать кашу.

– Ну не рукой же! – с досадой воскликнула Инеш и пододвинула принцу серебряную ложечку.

Принц взял ложечку, подышал на нее, тщательно протер салфеткой, полюбовался на свое отражение и снова положил ложечку на стол. После чего привстал и решительно ткнул в кашу пальцем.

…маленькие Жоау и Беатриш хором ойкнули, Фернанду протяжно присвистнул и сказал «ого!», Мария фыркнула, а новенький лакей испуганно икнул и снова пролил молоко. Инеш мысленно досчитала до десяти, потом кинула в цикорий таблетку подсластителя и принялась помешивать.

Дон Педру еще раз выругался, рывком отодвинул кресло от стола и встал. Пострадавший палец он выставил перед собой, как будто грозя.

– Так вы не будете завтракать? – спросила Инеш, отпивая цикория.

– Нет, – сухо ответил принц и подул на палец. Палец противно заныл. – Ни завтракать. Ни обедать. Ни ужинать. Пока в этом доме не появится человеческая еда вместо этого дерьма, которое вы готовы поглощать с утра до ночи…

Инеш еще раз досчитала до десяти.

– Не выражайтесь при детях и не забудьте помазать палец бальзамом, – утомленно сказала она и повернулась к Жоау и Беатриш. Инфанты весело кидались друг в друга ржаными сухариками и кричали: «Дерьмо!»

На дверях молочной лавки «Веселая корова» висел здоровенный замок. Принц дон Педру обошел лавку и зачем-то попытался отодрать плотно закрытую ставню. Ставня не поддалась. Дон Педру вернулся к двери и подергал замок. Новенький замок издевательски звякнул, как будто хихикнул. Принц изо всей силы пнул дверь вначале левой ногой, потом правой.

– Ну зачем? – спросил укоризненно чей-то простуженный голос. – Зачем вы хотите разнести мою лавку? Я сейчас сама открою!

Дон Педру сидел за столом, покрытым скатертью в ромашках, а молочница сосредоточенно мазала маслом огромные ломти хлеба.

– Куда ты столько мажешь? – нервно спросил принц. – Это же сплошной холестерин!

– Меньше невкусно, – степенно ответила молочница и шмыгнула носом. – Погодите, я сейчас еще сыру нарежу. Или вы копченого мяса хотите?

Принц сглотнул.

– У тебя еще и мясо есть?!

– У меня все есть, – гордо сказала молочница. – У меня лучшая лавка в городе!

– Вот поэтому ты такая толстая, – осуждающе сказал дон Педру.

Молочница пожала плечами.

– Не хотите – не ешьте. Мне больше останется. С ума вы все посходили с вашими диетами…

– Но-но-но! – Принц взял со стола самый большой бутерброд и откусил почти половину. – Ты вше-таки не жабывай, ш кем ражговариваешь! – прошамкал он с набитым ртом.

– Масло закончилось, – виновато сказала молочница. – Как-то мы с вами того… быстро с ним разделались.

Принц дон Педру вздохнул и печально посмотрел на остатки хлеба.

– А что осталось? Сыр остался?

Молочница отрицательно покачала головой. Потом тяжело встала и принялась копаться в буфете. Буфет был такой огромный, что толстенькая молочница скрылась в нем почти целиком, только кусок юбки то появлялся, то исчезал. Принц расстегнул камзол и слегка ослабил пояс.

– Мармелад еще есть, – донесся из буфета голос молочницы. – Будете хлеб с мармеладом?

Принц дон Педру аккуратно, корочкой подобрал остатки мармелада и сунул в рот. Потом стряхнул хлебные крошки с жабо, еще немного распустил пояс и неожиданно ущипнул молочницу за тугой бок.

– А ты, на самом деле, ничего! – сказал он игриво. – Такая… аппетитная!

Фандангу

[57]

Когда Шику обижается на Вашку

Когда Шику обижается на Вашку, он встает в шесть утра.

Обязательно в шесть, потому что Вашку любит поспать до восьми.

Не умывшись, Шику идет на кухню, громко топая в коридоре.

На кухне гремит посудой, жарит яичницу, варит кофе.

Наливает себе кофе в Вашкину чашку.

Пьет из нее, громко хлюпая.

Когда Шику обижается на Вашку, кофе из Вашкиной чашки кажется ему вкуснее.

Когда Вашку обижается на Шику, он идет завтракать в кафе на углу.

Обязательно в кафе, потому что не хочет встречаться с Шику, который на кухне пьет кофе из его чашки.

Пока Шику, гремя посудой, делает завтрак, Вашку быстро принимает душ и выходит, хлопнув дверью.

По дороге он вытаскивает из почтового ящика Шикину газету «24 часа» и, свернув ее трубочкой, уносит с собой.

В кафе Вашку разворачивает газету и заказывает горячий бутерброд и ромашковый чай.

Когда Вашку обижается на Шику, ему нравится читать за завтраком.

Когда Шику обижается на Вашку, он открывает магазин на час раньше и вешает на двери табличку «Распродажа».

Обязательно вешает табличку «Распродажа», потому что в дни распродажи в магазине всегда многолюдно.

Когда Шику обижается на Вашку, ему необходимо общение.

Когда Вашку обижается на Шику, он открывает магазин на час позже и вешает на двери табличку «Переучет».

Обязательно вешает табличку «Переучет», потому что иначе к нему начнут рваться покупатели.

Когда Вашку обижается на Шику, он не хочет никого видеть.

Когда Вашку обижается на Шику, Шику становится нервным и злым.

Он мечется по магазину, как беспокойный дух, задирает клиентов и ругается с поставщиками.

Когда Вашку обижается на Шику, Шику лучше не трогать – укусит.

Когда Шику обижается на Вашку, Вашку становится медлительным и печальным.

Он сидит в углу за кассой, как большая тряпочная кукла, на вопросы отвечает с опозданием и невпопад.

Когда Шику обижается на Вашку, с Вашку лучше не разговаривать – все равно бесполезно.

Когда Шику обижается на Шику, он никогда не дотягивает до перерыва.

Шику оставляет вместо себя Родригу или Родолфу, а сам убегает.

Дома Шику повязывает передник и начинает варить, жарить и печь любимые Вашкины блюда.

Когда Шику обижается на Шику, на обед бывает калду верде, фрикассе из кролика и профитроли с горячим шоколадом.

Когда Вашку обижается на Вашку, он сидит в магазине всего пару часов.

Вашку оставляет вместо себя Инеш или Ану Лизу, а сам плетется домой.

Дома Вашку вытаскивает из ящика стола пасту для чистки серебра и начинает начищать драгоценные Шикины кубки.

Когда Вашку обижается на Вашку, к обеду все кубки начинают сиять собственным светом.

Когда Шику приносит Вашку дымящиеся тарелки, Вашку протирает запотевшие очки и прерывисто вздыхает.

Когда Вашку выстраивает перед Шику сияющие кубки, Шику всплескивает руками и вопит: «Ну старик, ты дал!»

Вашку и Шику часто обижаются друг на друга.

Потому что – а как бы иначе они могли часто мириться?

Дриада

– Я пойду, ладно? Мне завтра рано вставать.

– А ты не вставай.

– Не могу. Это ты человек свободный, хочешь, встаешь, не хочешь – не встаешь. А у меня работа.

– Ничего ей не сделается, твоей работе.

– Работе, может, и ничего, а вот зарплате…

– Да ну ее к черту, твою зарплату! Хочешь, я тебе буду зарплату платить? Невозможно же, только что пришла и уже опять бежишь.

– Ты смеешься! Какое только что? Я у тебя с четырех, а сейчас уже смотри сколько.

– Ну как хочешь.

– Ага, правильно, теперь надуйся.