Лучшее лето в её жизни - Лея Любомирская

– Ты смеешься! Какое только что? Я у тебя с четырех, а сейчас уже смотри сколько.

– Ну как хочешь.

– Ага, правильно, теперь надуйся.

– Я не дуюсь.

– Конечно-конечно. Это я дуюсь. Пойду я, ладно? Люблю тебя.

– Ну как тебе?

– Хорошая девочка…

– Какой-то у тебя голос неуверенный.

– Нет, почему? Правда, хорошая… Живенькая такая…

– Мам!

– А что я такого сказала?! Я сказала – хорошая девочка! Ты ее любишь?

– Люблю.

– Ну и женись.

– Она же тебе не нравится.

– С чего ты взял?! Нет, ну с чего ты взял?! Просто у меня от нее чуть-чуть голова закружилась. Это уже возраст, видимо. В свое время твоя бабушка, папина мама, тоже про меня говорила, что я живенькая… Кстати, ты с папой разговаривал?

– Пытался. Молчит.

– Ну и ладно. Не расстраивайся. Ты же знаешь, он в последнее время не особенно разговорчивый. А девочка хорошая. Правда хорошая. Цветущая такая…

– …притащил меня в сад камней. Показывает на круглый такой валун, типа мраморного, – это, говорит, мама, серый большой – папа, а возле беседки, говорит, – бабушка, дедушка и тетя… я, говорит, очень хочу, чтобы вы друг другу понравились. Я говорю, ты шутишь, да? А он – почему это? Я смотрю – правда, не шутит. Я чуть не уписалась от страха. Нет правда! Вот тебе смешно, а ты представь, что это тебя позвали с семьей знакомиться, ты приходишь, а там камни! Я решила, что он маньяк сумасшедший. Как пристукнет еще! В общем, что-то наврала про работу, камням поулыбалась как дура и сбежала. Ну прекрати смеяться! Не ерошь мне волосы! Не ерошь! Ну ма-ма! Ну я ж просила!..

Роза выпутывает из волос ветку акации и щелкает ее по листьям.

– Не ерошь мне волосы, я сегодня полдня их укладывала.

Акация тихонечко шелестит. Роза тяжело вздыхает.

– Люблю, да. Но жить с камнем? Как-то это… ненормально, что ли.

Диниш

Диниш паркуется в крохотном заросшем тупичке за таверной сеньора Амброзиу, выходит из машины и с удовольствием принюхивается. Из таверны пахнет жареной рыбой, дешевым вином и еще чем-то сладким и теплым, а может быть, кисловатым и свежим, отчего Динишу становится уютно и сонно, как всегда, когда он приезжает домой. Он обходит таверну и заглядывает в зал. Время уже необеденное, поэтому таверна пуста, только в уголке за маленьким столиком сидит, пригорюнившись, дона Деолинда. Перед ней стоит пузатенькая некрашеная глиняная тарелка с дымящимся супом, но дона Деолинда не ест, а задумчиво гоняет ложкой плавающий в супе кружок копченой колбасы.

Несколько секунд Диниш молча смотрит на нее, потом решительно отводит в сторону занавеску из нанизанных на веревочки бамбуковинок.

– Добрый день, тетя Деолинда!

– Диниш! – Дона Деолинда вскакивает из-за стола и быстро идет через зал к улыбающемуся во весь рот Динишу. Ложку она от радости и неожиданности сунула в карман халата.

– У матери-то уже был? – спрашивает дона Деолинда. Диниш набрал полный рот ледяного лимонада, который тетя принесла из подпола, поэтому только мотает головой.

– Сейчас, – наконец говорит он, – допью и поеду. Я хотел позвонить и предупредить. Но у вас же ни у кого нет телефона.

– А нам не надо, – дона Деолинда улыбается и треплет Диниша по волосам. – Это вам там, в городе, нужны все эти игрушки. А нам здесь зачем?

Диниш машет рукой – ладно, мол, ладно, сто раз уже обсуждали – и встает.

– Ладно, тетечка. Поеду я. Как бы мама никуда не ушла, пока я тут сижу.

– Куда ж она может пойти? – изумляется дона Деолинда и тоже встает. – Только сюда, но это вряд ли, она у меня позавчера была.

Диниш толкает калитку. Навстречу ему с громким лаем бросается небольшая черно-белая собака. Диниш присаживается на корточки, и собака с разбегу лижет его в нос. Диниш смеется, опрокидывает собаку на спину и чешет ей живот. Совершенно счастливая собака извивается и подставляет Динишу пыльные мохнатые бока.

– Я так и знала, – говорит, выходя из дома, дона Жасинта, – что ты ездишь не ко мне, а к собаке!

– Ну мам! – Диниш поднимается с маленького диванчика и начинает ходить по комнате. – Я все понимаю, правда. Но ты не можешь продолжать жить одна!

– Переезжай ко мне, – спокойно парирует дона Жасинта. Она сидит на жестком деревянном стуле – очень прямая спина не касается спинки стула – и быстро-быстро обвязывает кружевами белоснежную квадратную салфетку.

– Я не могу! – кричит Диниш. – Я не могу запереться с тобой на краю света! У меня работа! Обязательства!

– А у меня дом, – отвечает дона Жасинта, ни на мгновение не прекращая вязать, пальцы так и летают. – Сад. Оливковая роща. Овцы, козы и две лошади. Деолинда и Амброзиу рядом. И другие соседи. И не смей повышать голос на мать.

– Извини. – Диниш снова плюхается на диванчик. – Меня просто страшно нервирует, что ты живешь одна в глуши, даже без телефона. До Деолинды – пятнадцать минут на машине. До остальных соседей – и того дольше. Случись что – никто просто не узнает, что надо бежать тебе помогать…

– Глупости! – Дона Жасинта откусывает нитку – у нее на удивление крепкие для ее возраста зубы, ровные и белые, с трогательными, как у ребенка, зубчиками. – Ничего со мной не случится. Лучше приезжай почаще, нервничать будешь значительно меньше.

– А почему, – внезапно спрашивает Диниш, – ты стиральную машину выставила на улицу? Ты ей совсем не пользуешься?

– Ты понимаешь, – говорит дона Жасинта и сконфуженно смеется, – как-то я не могу с ней. Там теперь кошки живут. Им нравится. А я могу и в тазу постирать. Не так много я пачкаю.

Диниш целует дону Жасинту в обе щеки, наклоняется и гладит черно-белую собаку, потом выпрямляется и снова целует дону Жасинту.

– Ну, – говорит он наконец, – я поехал. Не скучай.

Дона Жасинта молча улыбается и кивает.

Когда машина Диниша скрывается за холмом, в кармане у доны Жасинты что-то тихонько курлычет. Дона Жасинта сует руку в карман, достает крошечный мобильный телефон и прижимает его к уху.

– Уехал, ага, – отвечает она на чей-то вопрос. – Ну как… как обычно. Хочет, чтобы я в город переехала. Нет, конечно, что мне там делать? Нет-нет, пусть сам и приезжает, нечего. Нет, не нужно, я уже по интернету заказала, завтра с утра, сказали, привезут. И я тебя. И Амброзиу тоже целуй.

Дона Жасинта кладет телефончик в карман, наклоняется и рассеянно гладит сунувшуюся под руку черно-белую собаку.

– Долго еще? – спрашивает скрежещущий голос. – У меня все затекло!

– Давай, – говорит Диниш, – здесь нас точно уже не видно. Остановишься?

– Да ну, – бурчит голос, – на ходу даже быстрее. Держись!

Машина Диниша начинает подрагивать, метаться из стороны в сторону и вдруг подпрыгивает и с хлопаньем выбрасывает черные кожистые крылья. Над капотом появляется рогатая голова, а запасное колесо оказывается тщательно свернутым шипастым хвостом.

Дракон взмывает в воздух, делает круг, другой, потом опускается на землю.

– Слезь-ка, – командует он Динишу, – мне надо чуть-чуть размяться, а то я себя чувствую идиотской жестянкой на колесах.

Диниш спрыгивает на обочину и поспешно отбегает от дракона, который валится на спину и начинает кататься по земле.

– Нет уж, – говорит Диниш, качая головой, – жестянкам на колесах до тебя – как до неба. Но вот моя собака очень похоже просит, чтобы ей почесали животик.

Дракон ухмыляется зубастой пастью.

– Ты мне лучше вот что скажи, – говорит он, поднимаясь на ноги и совершенно по-собачьи встряхиваясь, – ты вот уговариваешь мать переехать к тебе в город. А что ты будешь делать, если однажды она согласится?

Не сегодня

Каждый день сеньор Маурисиу Гонзага просыпается ровно в шесть часов утра.

– Нела! – кричит он. – Завтрак быстрее, женщина, я опаздываю!

В шесть ноль одну судорожно зевающая дона Нела накидывает шаль поверх розовой пижамы в мишках-гамми и идет на кухню, шлепая тапками и усилием воли открывая слипающиеся глаза.

На кухне дона Нела режет хлеб «Региональный» грубого помола и мажет его обезжиренным маргарином «Флора», евро десять за пачку, с карточкой «Клуб мини-цена» скидка до пятнадцати процентов.

В шесть ноль три сеньор Маурисиу Гонзага в одних трусах входит в ванную и начинает там сморкаться, кашлять и отхаркиваться.

Дона Нела в это время ставит на огонь большую чугунную сковородку и наливает в нее немного растительного масла для жарки «Фула», евро двадцать пять сентимов за литр, с карточкой «Клуб мини-цена» скидка до пятнадцати процентов.

Между шестью ноль пятью и шестью ноль семью растительное масло для жарки «Фула» начинает плеваться и обжигает доне Неле руку или щеку.

– Ой! – говорит дона Нела и выливает на сковородку одно яйцо от домашней курицы Курицы, которая живет на балконе в коробке из-под телевизора «Грюндиг».

В шесть одиннадцать сеньор Маурисиу Гонзага в белой рубашке в синюю полоску, черных трусах и черных носках заходит в кухню, неся в руке серые полушерстяные брюки, синий галстук в пупочку, как у «того парня с TVi», и газету «Мяч».