Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

Они приземляются на Айле – и сверху это похоже на иллюстрацию из книжки про идеальные острова. Просторные пляжи с желтым песком, горы, трава. Заблудиться на Айле невозможно: здесь всего две дороги. А на Джуре ориентироваться, наверное, еще проще, поскольку там дорога, похоже, и вовсе одна. Ярко светит солнце. Все вокруг мерцает и искрится. Джеймс ведет взятую напрокат машину мимо старых заборов, домов и деревьев. Перевалив через вершину холма, они видят вдали Папс-оф-Джура. Папс – это, видимо, груди. Причем такие, для которых понадобился бы самый большой размер бюстгальтера. Бриония вдруг понимает, что, если бы не диссертация, ее жизнь была бы идеальной. Ну, и если бы Джеймс не был такой жопой. Нет, жопа – это для него не подходит, слишком уж мягкое и земное сравнение, да к тому же с едким запахом. Жопа – это, скорее, Олли. А Чарли, ясное дело, хрен. Джеймс же в самые дурные свои моменты больше всего напоминает локоть. Или, например, ноздрю, или ушное отверстие. А может, сливное отверстие. ЧТО ЗА ХРЕНЬ? Мысли у Брионии путаются, как будто бы бар закрывается, и им всем пора идти домой, но они никак не могут вспомнить, где живут… Пожалуй, до вечера лучше больше не пить, ведь за эту поездку она выпила уже достаточно для того, чтобы разболелась голова, а паром отходит только через…

– Во сколько отходит паром?

Джеймс пожимает плечами.

– Это ты планировала поездку, – говорит он.

Бриония вздыхает.

– О’кей. Ладно. Эм-м…

Расписание паромов было на веб-сайте, который она открывала в айпэде, но она не стала изучать его, полагая, что паромы ходят туда-сюда и нужно будет просто дождаться ближайшего, а теперь тут не ловится сеть, вообще нет никакого сигнала, и Бриония выбирается из машины, чтобы взглянуть на расписание, висящее возле билетной кассы. Только в расписании, похоже, ошибка, поэтому Бриония спрашивает у женщины, которая сидит на солнышке, прислонившись к стене кассы, и читает книгу.

– Вы ждете парома?

– Да.

– Когда он отходит?

– В шесть тридцать.

– Но это ведь через час с лишним.

Женщина пожимает плечами.

– Воскресное расписание, – объясняет она.

– Ну ма-а-ам! – ноет Холли, когда Бриония сообщает им новость. – Я так и знала, что папе нужно самому все организовывать.

А папа, конечно, назначил бы долбаный паром в нужное время, да?

Порт Аскейг, в котором они застряли, это местечко с пятью домами, пабом и магазином, сейчас закрытым. Через окно можно разглядеть наклейки с надписью “Я люблю Порт Аскейг”, открытки и кухонные полотенца с символикой местных производителей виски. Прямо перед магазином – крошечный пляж с прозрачной водой, которая выглядит очень холодной и равнодушно прокатывается по ярко-зеленым водорослям.

– Ай-я! – кричит Холли, как обычно, добавляя к своему возгласу по меньшей мере один лишний слог. – Ай-я!

Она принимается колотить воздух вокруг себя. Видимо, это та самая знаменитая шотландская мошкá, про которую они наслышаны. Всякий раз, когда Джеймс усаживает всех за телевизор смотреть “Весенний дозор” (правда, сериал снимается в Уэльсе, но это примерно то же самое), ведущие жалуются, что их одолевает мошка. Теперь понятно – почему. Бриония представляла себе этих насекомых более мелкими, а они нормального такого мушиного размера и довольно мощно кусаются.

– Ай-я! – кричит Эш. – Отстань! Мама!

Бриония взяла с собой семь разных видов репеллентов: “Цитридол”, “Формулу джунглей” из магазина “Природа”, “Формулу джунглей” из магазина “Туризм и отдых”, спрей от “Бутс”, который тоже продавался в “Природе”, “ДЭЭТ” из спортивного магазина, “Ультратон” тропической силы и, как это ни смешно, крем “Эйвон Нежнейшая кожа”, о котором на “ТрипЭдвайзере” все говорили как о культовом продукте, которым пользуются шотландские рыбаки, рабочие и пр., и еще почему-то – люди на Карибских островах, хотя вообще-то это всего-навсего увлажняющий крем для тела, и производители даже не подозревали, что его можно использовать для отпугивания насекомых. Бриония хватает спрей “ДЭЭТ”, потому что он лежит ближе всех и потому что у него самый устрашающий вид.

– Господи. Боже. Мой. Мама, какая гадость! Ты мне в рот попала!

– Глаза!

– МАМА!!

Джеймс, понятное дело, от репеллента отказывается.

– Может, я схожу возьму нам что-нибудь попить? – предлагает он.

– Я сама схожу, – говорит Бриония.

Она понимает, что должна вернуться только с минеральной водой, поэтому выпивает двойной “Лафройг” прямо у барной стойки. В конце концов, его делают на Айле, а человеку не так уж часто предоставляется возможность выпить виски на том острове, на котором его производят. Но остальные члены семьи вряд ли это поймут. Поэтому Бриония берет диетическую колу для Холли – в обычное время кола ей запрещена, от нее бывает рак, ну, по крайней мере, у крыс. Но ведь сейчас они на каникулах, а все знают, что на каникулах организм вырабатывает иммунитет против рака, – и яблочный сок для послушного малыша Эша, который всегда делает то, что ему велят: пожалуй, такой объем послушания даже вреден для здоровья, и еще один – для Джеймса, вот только прямо в этот момент в дверь просовывается его голова…

– Слушай, Букашка, я тут подумал, возьми-ка мне полпорции чего-нибудь местного.

– Хорошо. Я, пожалуй, составлю тебе компанию, – отвечает Бриония с улыбкой.

Она подумывает заказать по полпинты виски, поскольку это единственный по-настоящему местный напиток, но обнаруживает, что у них есть еще какой-то “Айла-эль”, и берет его.

Снаружи на нее с пущим остервенением набрасываются эти мошкомонстры. Она чувствует, как они ее кусают, несмотря на “ДЭЭТ”. Но, осмотрев места укусов, Бриония не видит красных следов – непонятно, что же это такое происходит. Джеймс с детьми сняли обувь и шлепают по воде, а потом идут по маленькой гавани, разглядывая веревки, лодки и корзины для рыбы. Вернувшись, они наперебой рассказывают о бакланах и тюленях. Тюленях!

– Почему же вы меня не позвали?

– Мам, ну ты же не любишь смотреть на природу.

Прождав час с четвертью, они завозят машину на паром и за пять минут пересекают пролив Айла. Вот и остров Джура. Здесь скалистый берег, искрящаяся голубая вода, темно-зеленый папоротник-орляк и на многие акры окрест – заросли розовых наперстянок. Но где же люди?

– Приехали! – кричит Эш.

– Ну да, – отвечает Бриония. – Еще каких-то двадцать пять миль, и мы на месте.

Лысый тип говорит первым, напрягая лицо так, словно это мышца, готовая в любую секунду отказать из-за чересчур тяжелых упражнений.

– Так вот, в общем, главная мысль – знаете, какая главная мысль? Нет? О’кей. Хорошо. Итак, главная мысль, я хочу сказать – не случалось ли вам в детстве подумать, а как вообще на свете может существовать Бог, если все в мире так хреново? Со мной вот такое произошло. Помню, я увидел тогда по телевизору в новостях про голод в Эфиопии и на следующий день пошел к учителю по религиозному воспитанию и задал ему этот вопрос, и он сказал мне, что пути Господни неисповедимы, а другие дети вообще начали придумывать разные шуточки на тему Эфиопии, и, честно говоря, тогда я впервые задумался о самоубийстве, потому что больше не мог жить в таком жестоком мире.

– Я тогда уже пыталась перейти в буддизм, – говорит женщина в комбинезоне, которую зовут Мог. – И наша учительница – не помню, как ее звали, зато хорошо помню, как она сказала: голодающие люди, вероятно, за прежние свои жизни скопили такую плохую карму, что в этой жизни им выпало страдать. Я подумала тогда, что это как-то неправильно. Ну, в смысле, я нормально относилась к реинкарнации, карме и прочим вещам, но никак не могла понять, зачем такая… Да, думаю, подходящее слово здесь – жестокость, Джоэл рассуждал о том же.

– А я сломался на эволюции, – говорит Тони. Он похож на садового гнома. Его жену зовут Мэри, но она еще не произнесла ни слова.

– А что не так с эволюцией? – спрашивает Ина.

– Может, дело не в эволюции, а вообще в природе. Впервые я осознал это в прошлом году, когда мы отправились в садоводческое путешествие. Все, что происходит в мире, – чертово состязание. Каждый красивый сад – результат убийственной жестокости и кровавой резни. И речь идет не только о том, что одни безмозглые существа убивают других безмозглых существ – например, вьюнок убивает пенстемон, а мошки – душистый горошек. Ну а все эти улитки, слизняки, тля, сорняки? Их уничтожают люди. Хотя кто решил, что одни существа недостойны жить на свете, а другие – достойны? Я перестал быть вегетарианцем, осознав, что животные едят друг друга и что это “естественно” – убивать других существ и есть их. Но ведь это ужасно. Если вдуматься, мне совсем не хочется есть бутерброд из чего-то, что раньше летало, могло чувствовать и, возможно, испытывало страх в ту секунду, когда…

– Я смотрю на птиц в кормушке, которая висит у нас в саду, – говорит Эдит. – И все время думаю: бедные перепуганные создания. Наберут в клюв еды и оглядываются, не крадется ли хищник. Клюнут еще разок – снова оглядываются. Клюнут – оглянутся, клюнут – оглянутся. Только представьте себе, каково это – обедать в таких условиях? Однако некоторые люди живут примерно так же – где-нибудь в Африке, наверное, или на Ближнем Востоке.