Москва. Путь к империи - Александр Торопцев

Наконец город был зажжен. Огонь истреблял тех немногих, кто избежал татарского меча. Покарав Москву, татары отступили от нее.

«Страшное зрелище представляла теперь русская столица, недавно еще многолюдная и богатая. Не было в ней ни одной живой души; кучи трупов лежали повсюду на улицах среди обгорелых бревен, пепла, и растворенные церкви были завалены телами убитых.

Некому было ни отпевать мертвых, ни оплакивать их, ни звонить по ним»[92].

Но этого врагу было мало. Отряды Тохтамыша разграбили и предали огню Владимир, Звенигород, Юрьев, другие города и подошли к Волоку Ламскому. Здесь дружина Владимира Храброго нанесла ордынцам сокрушительный удар. Жалкие остатки тумэнов потянулись к Москве, и оттуда Тохтамыш поспешил увести свое войско в степь.

Князья Дмитрий Иванович Донской и Владимир Андреевич Храбрый вернулись в опустошенный город и занялись похоронами. По расчетам Н. М. Карамзина, в братских могилах погребли в тот год около 24 тысяч человек. Много жителей города сгорело во время пожара, много людей утонуло.

И все-таки Куликовская битва была необходима! Об этом говорит хотя бы тот факт, что даже разоренная Москва не потеряла свой авторитет и свое главенствующее положение в Русской земле. Авторитет Дмитрия Донского тоже не пошатнулся после того, как он отошел из Москвы в Кострому, хотя некоторые историки и обвиняют его в этом. Полную поддержку великому князю оказывал преподобный Сергий Радонежский. В 1383 году он ездил в Рязань к Олегу, неожиданно напавшему на Коломну и разграбившему город, и своим мудрым словом добился больше, чем мог сделать в тот момент посланный на разорителя Коломны Владимир Андреевич Храбрый с дружиной. Рязанский князь Олег заключил с Дмитрием мир и союз и скрепил договор семейными узами: в 1384 году сын Олега, Федор, женился на дочери Дмитрия, Софии.

Дела военные и мирные не могли отвлечь Дмитрия Ивановича от важнейшего общегосударственного дела: укрепления Москвы, благоустройства города.

За время его великого княжения в Москве были основаны Вознесенский, Рождественский и Симонов монастыри, построена церковь Рождества Богородицы, что на сенях во дворце.

Симонов монастырь основал племянник преподобного Сергия Радонежского Феодор. Старый Симонов монастырь имел храм Рождества Богородицы близ Медвежьего, или Лосиного, озерка (впоследствии Лизин пруд). В Старом Симоновом монастыре погребены иноки Пересвет и Ослябя. Когда боярин Симонов из рода Головиных пожертвовал землю для монастыря, то он был перенесен на новое место, где построили храм Успения[93]. Преподобный Сергий сам выкопал здесь пруд.

Возвратившись после Куликовской битвы в Москву, Дмитрий Донской основал в 1380 году Высоко-Петровский монастырь при церкви Боголюбской Богоматери в селе Высоцком, существовавшей еще со времен Ивана Калиты.

Существует мнение, что великий князь Дмитрий Иванович основал монастырь Николы Старого, по имени которого названы Никольские ворота Кремля и улица Никольская.

В 1386 году княгиня Мария Кейстутьевна, мать серпуховского князя Владимира Андреевича, основала на холме у реки Неглинной Рождественский монастырь, в котором ее и погребли. Ее невестка, княгиня Елена, дочь Ольгерда, завещала монастырю свои вотчины.

Великая княгиня Евдокия в 1380 году основала в Кремле церковь Рождества Богородицы в память победы русского воинства на поле Куликовом. Она же, будучи уже инокиней Евфросиньей, основала в 1407 году Вознесенский монастырь. Он был возведен на месте княжеского терема. Отсюда, стоя на крыльце, она провожала великого князя Дмитрия Ивановича на знаменитую битву.

Во время правления Дмитрия Донского в Москве появились новые ремесла и производства. Освоение огнестрельного оружия привело к необходимости строительства собственного порохового завода. Изменилась технология чеканки монет, что позволило чеканить монеты лучшего качества. Серебряные монеты назывались деньгами, медные — пулами. Московского герба в то время еще не существовало.

Племянник святого Сергия, Феодор, обладавший незаурядным умом и обширными знаниями, был в Константинополе рукоположен в сан архимандрита. Патриарх Нил разрешил назвать обитель Феодора на Козьем болоте Патриаршею и дал ей особый статус независимой от митрополита всея Руси обители.

В 1385 году Дмитрий Донской собрал войско из дружин 26 подвластных ему городов и повел рать на Новгород, где взбунтовался народ, прельщенный дарами князя литовского Патрикия Наримантовича. В тридцати верстах от реки Волхов великий князь остановился, как бы давая бунтовщикам время подумать. Новгородцев напугала сила объединенного войска. В стан Дмитрия явился новгородский архиепископ Алексий. Переговоры велись не один день. Новгородцы, не желавшие покоряться окончательно Москве и терять республиканские обычаи и законы, в то же время не хотели проливать кровь сограждан. Они, хотя и готовились к боям под руководством Патрикия, но посылали к Дмитрию послов от всего города и от каждого из пяти концов города. Наконец договорились! «Великий князь подписал мирную грамоту с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как государю верховному, платил ежегодно так называемый черный бор… и внес в казну княжескую 8000 рублей за долговременные наглости своих разбойников»[94].

В 1386 году в Москву неожиданно прибыл сын Дмитрия Донского Василий. После нашествия Тохтамыша он был послан в Орду, с тем чтобы помешать князю тверскому Михаилу получить ярлык на великое княжение. Свою миссию совсем юный — ему было всего 12 лет — князь исполнил. Русские обязались платить дань, хан оставлял у себя на несколько лет сыновей московского, нижегородского и тверского князей, но Василий вскоре совершил отчаянный побег из Орды и окольными путями, через Литву, пробрался в Москву. Похвальный поступок! Но знаменательна еще и реакция Орды на него — грозный Тохтамыш никак не отреагировал на эту дерзость данника, не подумал даже о наказании провинившегося. Говорит это больше о силе Москвы или о слабости Орды — трудно сказать определенно.

Послушаем мнение историка Костомарова: «Сам Димитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа; действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих — в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не только не умел достигать своих целей, но даже упускал из рук то, что ему доставляли сами обстоятельства; он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтоб они были заодно с Москвою для общих русских целей; Димитрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем не повинных жителей этих земель; раздражал Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и унижаться перед издыхающей Ордой»[95].

В 1388 году, впрочем, ордынцы начали новый натиск на Русь, захватили Переяславль-Рязанский, и в это время великий князь… арестовал бояр своего двоюродного брата Владимира Андреевича Храброго. «Размирье» между первыми людьми Русской земли после данной ими друг другу клятвы верности было на руку всем их противникам. Это Владимир Андреевич понимал. Через месяц согласился утвердить с братом новую грамоту, в которой он признавал Дмитрия отцом, а Василия Дмитриевича — старшим братом.

«Сия грамота наиболее достопамятна тем, что она утверждает новый порядок наследства в великокняжеском достоинстве, отменяя древний, по коему племянники долженствовали уступать оное дяде»[96]. Эта грамота явилась своего рода памятником митрополиту всея Руси Алексию, который не дожил до нее ровно десять лет.

В день Благовещения Дмитрий Иванович обнял на виду у собравшегося народа Владимира Андреевича как друга. Народ ликовал.

Но Дмитрию Ивановичу жить оставалось недолго, хотя в тот славный день никто не смог бы предсказать его близкой кончины. «…Необыкновенная его взрачность, дородство, густые черные волосы и борода, глаза светлые, огненные, изображая внутреннюю крепость сложения, ручались за долголетие»[97].

Болезнь свалила Дмитрия Ивановича. Предчувствуя близкую смерть, он подозвал к себе бояр и сказал: «Вам, свидетелям моего рождения и младенчества, известна внутренность души моей. С вами я царствовал и побеждал врагов для счастия России; с вами веселился в благоденствии и скорбел в злополучиях; любил вас искренно и награждал по достоинству; не касался ни чести, ни собственности вашей, боясь досадить вам одним грубым словом; вы были не боярами, но князьями земли Русской. Теперь вспомните, что мне всегда говорили: умрем за тебя и детей твоих. Служите верно моей супруге и юным сыновьям: делите с ними радость и бедствия». Представив им семнадцатилетнего Василия Дмитриевича как будущего их государя, он благословил его; избрал ему девять советников из вельмож опытных; обнял Евдокию, каждого из сыновей и бояр; сказал: «Бог мира да будет с вами!» Сложил руки на груди и скончался»[98].