Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке

«Я умер!» — шептало подсознание. Пусть так, ведь в награду за самозабвение он получал блаженство, безграничное, вожделенное… Каждый ищет блаженство и живет мечтой о нем. Жаль, но оно возможно лишь на мгновения жизни и ускользает едва осознаешь его. Но только не сейчас! Хванча ничто не волновало. Еще секунда и…

Разум Хванча вдруг запротивился. Разум кричал! Он не хотел покоя. Зачем?! В чем его смысл? Нет смысла в состояниях или в ощущениях… Хванч осознал, что стоит на чем-то плотном. Он понял, что чуть было не забылся и не отверг самого себя.

— Пора … — произнес он, ведь отчего-то знал, что в двенадцати шагах впереди что-то есть. Он стал считать шаги и после двенадцатого уткнулся во что-то теплое и колючее. Оно было живым. Хванч подул, и туман расступился, расчистив пространство вокруг. Перед ним стояла женщина с бледным лицом, в темно-зеленом платье на бретелях, которое стало частью ее изогнутого тела. Женщина пахла хвоей, а кожу покрывали мягкие хвойные ветви и иглы. Из земли вместо травы повсюду торчали ровно подстриженные еловые веточки. Женщина едва качалась, как качает древо легкое дуновение ветра. Она шелестела, она дремала. Черты ее лица были едва различимы, они истерлись, будто в какой-то момент стали ей не нужны.

Хванч провел ладонью по почти гладкому лицу незнакомки, и ее глаза, укрытые прозрачной, будто шелковой кожей, не спеша раскрылись, неровно разорвав края сросшихся век. Хвойные ресницы взлетали и падали, пока глаза привыкали к хоть и тусклому, но свету.

«Изумрудные глаза, как у малышки Элфи», — заметил Хванч.

Грубая ткань платья, словно отошедшая от древа кора, немного сместилась, когда женщина-дерево разминала ото сна свое задеревеневшее тело. Губы зашевелились и вскоре разомкнулись, издав треск, схожий с тем, как рвется ткань.

— Здесь человек или моя фантазия? — спросила игольчатая женщина.

— Здесь человек, миледи, — ответил Хванч, а сам подумал: «Почему «миледи?»

— Да, они, как у той девочки…

— Что? У девочки?

— С какой вы стороны пришли?

— Я? Пф… — Хванч растерялся и не сразу придумал, что ответить. Женщина продолжала шевелить плечами, немного морщила лицо, превозмогая закостенелость в теле. Движения становились все более плавными.

— Ах, как давно… хотя порой мне кажется, что никогда.

— Я был на Изнанке, я оттуда, — сообразил наконец Хванч.

— О! Это новый мир? Перемены всегда к чуду.

— Что с вами? Вам нужна помощь? — «Она не моргает, — понял Хванч, — и губы шевелятся не согласовано с ее словами».

Казалось, что она имитирует речь, но про глаза совсем забыла. Ее волосы выпрямились, растянулись, с них посыпались иссохшие иголки. Волосы переместились за спину и скрутились в жгут, открывая шею и щеки женщины. Тут же из кожи стали выползать ушные раковины. Кожа трещала, рвалась, и Хванчу от этого стало не по себе.

— Пэнто… Я стала слышать ее лучше. Вы не подумайте, уши здесь ни при чем, — она шутила или так по крайней мере казалось. — Я слышу по-другому.

— Пэнто?

— Ее чудо окропляют слезы, она запуталась. Бедняжка. Первое серьезное задание. Малышка Пэнто. Так хочется ее утешить…

— Как вас зовут? — спросил Хванч.

Была ли она человеком? Безумна ли она? Хванч не понимал, о чем та говорила. Похоже ей хотелось выговориться… Но нет, дело было в чем-то другом, ведь в женщине не читалось одиночества, хотя она наверняка давно живет в этом тумане. Что же с ней приключилось, она заблудилась в нем или всегда жила здесь?..

— Мое имя Дора. И нет, я не безумна. Уже нет. Давно. Я ускользнула от своего блаженства, но ты сделал это намного быстрее и изящней. Ты так силен… а теперь еще и понял столько… Не вини Пэнто, не нужно. Пользы в том нет, ведь вина не создает ничего, лишь несет в мир новую печаль…

— Дора? О ком вы говорили? Кто это, Пэнто?

— Пусть будет все, как есть, и пожалеть ее мне не удастся. Мне жаль. Теперь иди домой… Нет! — добавила она. — Поговори с другими. И волей чудного мечтания пусть ты поймешь, как завершить все это.

— С другими? Что завершить?

— Пора вернуться в сон! — крикнула она.

Туман накрыл Хванча. Его откинуло назад. Он утерял контакт с Дорой, исчез приятный хвойный запах.

— Вы где?

Молчание, а руки опираются на каменную насыпь, хвойная трава исчезла.

— Дора! Я могу помочь вам? Вы где? Ответьте!

Тишина.

Интересно, а Дора тоже чувствовала это тягостное блаженство, случившееся с Хванчем здесь? О чем-то таком она упоминала… А еще она сказала, что слышит какую-то Пэнто… Смирение… да, это было в ней. Она смирилась, но не стала от этого несчастной. Она одна, она свободна! Кристиан отчего-то знал это, он видел все это весьма четко!

Кристиан знал и другое — искать Дору бесполезно. Пора выслушать других. Кто-то еще застрял… Где? В тумане? Он должен выслушать и их. Так сказала Дора… Впрочем, это очевидно и без ее слов.

Хванч понял, что дело не в расстоянии и найти здесь что-то конкретное практически невозможно. Однако уже скоро Хванч встретил что-то новое… О, это был… Погодите… Туман был мыслями! Все, что в нем есть, — это крохи чьих-то мыслей и мечтаний. Туман живой! В нем много прошлого, но и совсем свежие мечты, они из настоящего… Вот же они, рожденные прямо сейчас, здесь, сию секунду!

Хванч наступил в черную жижу и услышал:

— Это ты? — Хванч не успел ответить, но его уже схватили за руку. — Теперь я не пущу тебя. Карл, я больше не могу быть один…

Глава 13. Ангелы и черти

Пятнистая машина, полосатый шлагбаум, бюрократический затор у проезда. Грузовик не пропускали: что-то не так с документами. Угрюмые лица солдат в кузове, прячущиеся в воротниках носы и подбородки. Кто-то курил, другие, укутавшись в шинели, дышали под ворот, пытаясь согреться. В магической зиме продержали машину дольше, чем планировалось. Солдатики и их командир, офицер младшего ранга, уже окоченели в неотапливаемом кузове военного транспорта. Деревянные скамьи вдоль бортов и одна широкая посередине, брезент поверх каркаса из прутьев — этот транспорт явно не был предназначен для зимних перемещений личного состава. Впрочем, зима не настоящая — локальная. Но и в такой зиме стынет масло в карбюраторе, а от топлива без специальных присадок морозит двигатель.

Наконец из узкого двухэтажного здания вышел человек. На нем теплый бушлат и шапка с длинными ушами. Он махнул в сторону шлагбаума рукой, спрятанной в варежке, и потряс папкой с бумагами:

— Проезжай! Дали добро! — в лицо орущего дежурного била метель. Солдатик наглотался снега, который почти параллельно земле гнал прелютый ветер. В сотне метров правее здания ветер уже не бушевал: как о стену он ударялся о весну и пропадал.

Машина перед капотом Крабова дернулась, проехала один метр и закряхтела, а после стало совсем тихо: она заглохла. Водитель старался, пробовал несколько раз — все зря.

Сидевший в кабине грузовика офицер опустил стекло и вылез едва ли не до пояса наружу, выкрикнул:

— Не заводится! Суслин, толкните там! — Для уверенности, что его услышали, он несколько раз долбанул длинной палкой по пластиковому окну, вставленному в переднюю часть брезента кузова. — Организуй там всех! Слышишь меня, Суслин?! — сказал он и, не мешкая, с удовольствием вернулся в теплый карман кабины, ритмично поднял стекло.

Наблюдая за суетой вокруг грузовика, сидящий в легковушке Крабов, пытался отвлечься. Он не нервничал из-за задержки, ведь не торопился взяться за новые расследования. Харм был уже не в его ведении, да и старика перепоручили Дорбсону. Психованному идиоту, у которого Крабову удалось отобрать дело крылатого мальчика.

Да и плевать!

Вообще же это было классическим приемом кидать расследование от одного следователя к другому. Так возрастала конкуренция, и каждый старался оказаться лучше предшественников.

Почти на полтора месяца Крабова освободили от «магических» дел генерала Фейи. Они, как и другие, проходили по картотеке Военного Комитета Правительства скупыми номерами и шифрами. Однако на воллдримских делах стояли практически все известные грифы секретности: «важности», «срочности», «безопасности» и тому подобному. Какие-то касались государства в целом, другие, чуть менее внушительные, затрагивали безопасность их суперсекретной, но и супер же известной организации. Последние три недели Крабов посвятил свое рабочее время бумажной работе в столичном муниципале, не по своей воле — заслали командиры! Поначалу он расстроился, но вскоре смирился и был почти рад, что не придется смотреть Харму в глаза. Однако вчера его неожиданно вызвали в сам Воллдрим. Не в какой-то там изолятор на отшибе, но в город магов!