Семь дней в июне - Тиа Уильямс

– Я просто забыла, что у нее сегодня нет школьных занятий!

У Евы кружилась голова, она не могла поверить, что Шейн стоит рядом, на лестнице, прямо сейчас.

– О-о-о-ох. – Он потерянно замолчал. – Слушай, я пойду. Не хочу ставить тебя в неловкое положение. И ее тоже.

– Не уходи.

– Правда? – Он засиял.

– Ты должен помочь с алиби.

– А, понятно. – Его сердце сжалось. – С каким алиби?

– Одри видела наши фотографии в Интернете – мороженое, объятия на крыльце, – и мне кажется, вид у нас был… ну, ты понимаешь. – Она сделала мечтательное лицо. – Вот такой.

– Что, дурацкий?

– Сраженный наповал.

Шейн кивнул, медленно прикусывая нижнюю губу. Его взгляд лениво скользил по ее глазам, губам, груди, которую было отлично видно без бюстгальтера.

Ева приоткрыла рот. Шейн самоуверенно ухмыльнулся.

– Представляю, что там было, – сказал он.

– Неважно, – продолжала раскрасневшаяся Ева, – дело в том, что она решила, будто я соблазнила тебя, чтобы ее не выгнали из школы.

– Соблазнила? Она так и сказала? – Шейн спрятал лицо в ладонях, заглушая тихий смех. – О нет.

– У этого ребенка потрясающее воображение и способность из всего раздувать трагедии. Никогда таких не встречала. – Ева вскинула руки и театрально закатила глаза.

– Я встречал, – усмехнулся он.

– Ужасная неделя выдалась. – Голова Евы вдруг отяжелела, и она уткнулась лбом в грудь Шейна. И осталась так стоять, покачиваясь, просто желая, чтобы ее успокоили.

Шейн на мгновение замер, ошеломленный такой близостью. Даже после вчерашнего он не хотел делать поспешных выводов о том, на чем они остановились.

– Все в порядке, – мягко сказал он, не прикасаясь к ней. – Можно я тебя обниму?

– Да, пожалуйста, – вздохнула она, не отрывая лба от его груди.

Чуть подавшись вперед, он обхватил ее руками за талию и притянул к себе. Она встала на цыпочки, вцепилась в его рубашку и прижалась головой к ложбинке у шеи.

– Крепче, – застонала она, и он сжал ее. Шейн стоял бы так целую вечность, запустив пальцы в ее волосы и гладя ее голову.

– Ты здесь, – прошептала Ева, не борясь с головокружением, – потому что я хочу, чтобы ты был здесь.

Шейн издал тихий горловой звук, которого в других обстоятельствах бы постеснялся.

– Мы будем говорить о том, что мы сделали?

– Нет времени – моя дочь считает меня проституткой. Я должна все исправить.

– Я тебе помогу. – Он нежно провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, желая ощутить гладкость ее кожи. Она тихо вздохнула. – У Одри бурное воображение, что ничуть не удивительно, учитывая, кто ее мать. Я отлично лажу с детьми.

– Но это мой ребенок. – Ева подняла голову, чтобы посмотреть на него. – И я не хотела, чтобы ты с ней знакомился. То есть… я даже не думала о том, чтобы вас познакомить.

– Я понимаю, – сказал он, зарывшись лицом в ее кудри. Кокос и ваниль. Пьянящий аромат. – Мы просто скажем ей, что это была встреча старых друзей.

– И это не ложь, – прошептала она, скользнув руками по его шее и притянув к себе еще крепче. Он застонал и, не разрывая объятий, отвел ее назад, пока она не уперлась спиной в стену.

– Мы просто друзья, – повторил он.

– Да, – вздохнула она.

Наклонившись ближе, Шейн прижался губами к ее рту и мягко коснулся ее языка, увлекая ее в медленный, глубокий поцелуй. Он слегка прикусил ее нижнюю губу, и у Евы подкосились ноги.

– Хорошо, – прошептал он ей в губы, прежде чем резко отпустить и отойти. Она моргнула, слегка пошатнулась, но устояла.

Шейн с довольным видом ткнул пальцем в ямочку на ее щеке.

– Чпок! Пойдем, подруга.

Спустя несколько минут Ева, Шейн и Одри сидели за кухонным столом. Через выходящее в сад окно лился нежный свет, а из керамической вазы, которую Ева и Одри купили два года назад летом в Барселоне, торчали маргаритки. Стол был винтажным, Ева нашла его в одном из магазинов Вильямсбурга, который закрывался навсегда. Успела как раз до того, как Вильямсбург вошел в моду. Это было тонкое, изящное изделие из необработанного красного дерева на железных ножках. С годами на нем образовались странные бороздки и зазубрины, отпечатались следы лака для ногтей, пятна краски, каракули от фломастеров. Это была живая временная шкала Евы Одри. Никто из гостей никогда не сидел за этим столом.

«И судя по тому, как все идет, это будет в последний раз».

Шейн надеялся, что вразумить Одри будет проще простого. В конце концов, он успешно справлялся почти каждый день в среднем с двадцатью пятью детьми. Но этот случай оказался особенным.

– Для начала я хочу напомнить тебе, что я твоя мать, – сказала Ева. – Я не обязана оправдываться за свои поступки. Но поскольку я не хочу, чтобы ты проронила хоть слово об этой безумной истории кому-нибудь в школе, мы все проясним. Верно, Шейн?

Шейн сглотнул. Он никогда не был так напуган.

– Точно. Верно.

– Мистер Холл – старый друг, еще со школы, – продолжала Ева. – Он приехал в Нью-Йорк на неделю, и мы встретились, чтобы выпить кофе со льдом. Я не прибегала к женским хитростям, чтобы уговорить его преподавать в вашей школе в следующем году. Я даже не знаю, владею ли женскими хитростями. Может быть, когда-то я что-то и умела, но давно растеряла все навыки. В любом случае никаких хитростей вчера в ход пущено не было.

– Понятно. – Одри поправила волшебную шляпу и указала на Шейна. Самым официальным голосом капитана команды дебатов она сказала: – Вы можете говорить, сэр.

И Шейн произнес своим самым официальным голосом учителя английского языка из частной школы:

– Я знаю, что мы встречаемся впервые. И у тебя нет причин доверять мне. Но с твоей мамой у нас чисто платонические отношения. Это правда.

– Правда? Правда, Шейн Холл? – Одри произнесла его имя так, словно недавно нашла о нем в Google крайне нелицеприятную информацию. Что соответствовало действительности.

– Уверяю вас, я порядочный человек и не смог бы… сделать то… то, что вы предполагаете.

– Вас несколько раз арестовывали за вождение автомобиля в нетрезвом виде, верно? – Одри сложила руки на груди.

– Одри Зора Тони Мерси-Мур! Немедленно извинись перед мистером Холлом.

– Зовите меня Шейн, – сказал Шейн.

– Мистер Холл, простите за грубость, – извинилась Одри. – Но, мама, ты лицемеришь! Ты чуть не сошла с ума, увидев брата Коко-Джин, когда тебе пришло в голову, что мы ведем себя неподобающе. Можно подумать, я бы позволила себе влюбиться в клиента.

– В клиента? – удивленно спросил Шейн. – Какие услуги вы предоставляете?

– А теперь оказывается, мне запрещено высказывать свою точку зрения, когда ты ведешь себя неподобающе?

– Я. Твоя. Мама. – Ева хлопала в ладоши после каждого слова, чтобы подчеркнуть их значимость. – Я обязана тревожиться, если шестнадцатилетний парень близко общается с моим двенадцатилетним ребенком. Это мое дело. Но даже если я и