Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

После отставки Бакай немедленно передаётся на сторону революционеров, даёт революционерам секретные документы, улавливается на этом, ссылается в Сибирь, бежит за границу и уезжает в Париж, где и теперь занимается тем, что обнаруживает своих сотрудников и даёт в подпольную прессу секретные документы и свои измышления; кроме того, он старается письменно совратить в революцию и своих прежних товарищей, сотрудников департамента полиции. Вот вам, господа, фигура одного из видных парижских делателей русской революции.

Второй обвинитель — Бурцев. Он с 23-летнего возраста принадлежит к партии “Народной воли”, обвиняется в этом, ссылается также в Сибирь, точно так же бежит и проживает после этого в Швейцарии, Болгарии, Англии и Франции. Революционная вера Бурцева — сплошной террор; убийства, цареубийства, террор посредством разрывных бомб — вот проповедь Бурцева. Господа, я не хочу быть голословным, я опять-таки говорю, что основываюсь исключительно на фактическом материале: ведь самыми свободолюбивыми странами, кажется, считаются Англия и Швейцария — обе эти страны признали Бурцева преступным.

В Англии, когда Бурцев начал издавать свой журнал “Народоволец”, начал проповедовать цареубийство, террор, он был привлечён к судебной ответственности и в 1898 году центральным уголовным судом был осуждён на 18 месяцев принудительных работ. Отбыв их, он отправился в Швейцарию, где сначала издал брошюру “Долой Царя”, а затем книжечку своего собственного сочинения “К оружию”, и за проповедь анархизма и терроризма швейцарским правительством был выслан из пределов Швейцарии.

Третий обвинитель — Лопухин, бывший директор департамента полиции. В настоящее время Лопухин привлечён к следствию по обвинению в пособничестве партии социалистов-революционеров, выразившемся в том, что он обнаружил партии службу Азефа делу розыска. Данные предварительного следствия, не опровергаемые и самим Лопухиным... (Возглас слева: “Не подлежит оглашению!”) Виноват: я слышу тут — “не подлежит оглашению”. Я считаю, что как лицо, стоящее во главе правительства, я имею право рассматривать данные предварительного следствия, и, раз они в настоящее время не признаны судебной властью секретными, я могу ими воспользоваться и сообщить их предварительному собранию. (Возгласы слева и в центре: “Правильно!")

Поэтому я и говорю — по данным предварительного следствия, не опровергаемым самим Лопухиным, осенью минувшего года во время случайной, будто бы, встречи его с Бурцевым в Германии, а затем во время посещения его, Лопухина, 10 декабря минувшего года в Лондоне в гостинице тремя террористами — Савинковым, Аргуновым и Черновым, он подтвердил им, что Азеф был сотрудником департамента полиции.

Я, господа, упоминаю об этом не для того, чтобы оценивать поступок Лопухина, его оценит нелицеприятный суд. (Возгласы слева: “Нет его в России!”) Если бы правительство не довело этого дела до суда, если бы оно терпимо отнеслось к сношениям бывших высших административных лиц с революционерами, с проповедниками террора, с участниками даже кровавого террора, к разоблачениям этих бывших сановников, хранителей государственных тайн, перед революционным трибуналом, то это знаменовало бы не только боязнь перед разоблачениями, не только трусливую робость перед светом гласности, а полный развал государственности (рукоплескания центра).

Но я не берусь, господа, объяснить вам, почему Лопухин сделал то, что он сделал; мне нужно было знать другое, а именно: не обладал ли он сведениями о преступности Азефа, о соучастии его в террористических деяниях. С этой точки зрения я и рассматривал следственный материал и могу утвердительно сказать, что Лопухин этими данными не обладал, что он о преступных деяниях Азефа в этом смысле ничего революционерам не сообщал, а напротив, представители революционных партий сообщили Лопухину якобы об активном даже соучастии Азефа в убийстве Великого князя, в убийстве статс-секретаря Плеве и в подготовлении цареубийства.

Таким образом, выходит, что революционер, убеждённый проповедник террора, разоблачает перед бывшим директором департамента полиции бывшего его сотрудника, не сообщая ему при том никаких фактов в подтверждение, так как Бурцев указал Лопухину, что у него есть много источников для улик против Азефа, но сообщил ему только об одном — о показаниях Бакая, а бывший директор департамента полиции на основании этих данных предаёт революционерам бывшего сотрудника департамента полиции, якобы опасаясь дальнейшей его вредной деятельности. Я полагаю, что факты и сведения, могущие предотвратить такого рода несчастья, скорее уместны в руках правительства, чем в руках террористов, и поэтому решил, что если были такие данные, то пусть на них прольёт свет процесс Лопухина; но, видимо, и этот процесс даст только те голословные данные, которые оглашаются уже теперь заграничной прессой. Какие же, господа, из всего этого выводы? Вывод первый, о котором я упомянул, что у меня в настоящее время нет никаких данных для обвинения должностных лиц в каких-либо преступных или незакономерных деяниях. В настоящее время у меня нет в руках и данных для обвинения Азефа в так называемой провокации. Второй вывод, вывод печальный, но неизбежный — что покуда существует революционный террор, должен существовать и полицейский розыск. Познакомьтесь, господа, с революционной литературой, прочтите строки, поучающие о том, как надо бороться посредством террора, посредством бомб, причём рекомендуется, чтобы бомбы эти были чугунные, для того чтобы было больше осколков, или чтобы они были начинены гвоздями. Ознакомьтесь с проповедями цареубийств.

Ознакомьтесь с проповедью, с горячей проповедью о необходимости продолжения террора, каковая резолюция была ещё принята партией революционеров в Лондоне в 1908 году и которая принята теперь группой парижских революционеров уже после бегства Азефа, и скажите, господа, может ли правительство по совести удовольствоваться только внешней, наружной охраной или на его ответственности, на его совести лежит охранять и Государя, и государственность другими путями, путями внутреннего освещения.

Я знаю, мне скажут: этот путь опасен; это путь, который влечёт и к превышению власти, и к провокации. Я, господа, не буду утомлять ваше внимание перечислением ряда инструкций, циркуляров, которые даны были мною по полиции для предупреждения таких явлений; не буду указывать на то, что в настоящее время усердно работает комиссия под председательством государственного секретаря Макарова по больному для нас вопросу о реформе полиции. Напомню только, что все те случаи провокации, которые доходили до правительства, подвергались судебному расследованию. Ведь недавно ещё жандармский офицер осуждён к арестантским отделениям; недавно ещё в Калуге сотрудник департамента полиции был предан суду, несмотря на то, что он угрожал, что откроет всех остальных сотрудников и все известные тайны; точно так же и в Пензе сотрудник предан суду, несмотря на то, что он в прежнее время оказал ценные услуги департаменту полиции.