Верняк - Ричард Пратер

– Эй, Харим, – сказал я, осторожно прощупывая почву. – Я хочу сказать, мистер Бабуллах. Ничего, если я буду называть вас Харимом?

Он действительно двигался медленно, и это зачаровало меня, так что я словно бы со стороны наблюдал за происходящим со мной. К сожалению, это было не так.

Но я продолжал с ним говорить. Да, это была блестящая речь, похожая на ту, которую я держал, обращаясь к крошкам. Может, он загипнотизировал меня, как змеи гипнотизируют свои жертвы перед тем, как проглотить их? Краем своего сознания я воспринимал реакцию Шейха Файзули на мои слова, он хмурился, по-видимому, размышляя над моим упреком ему.

Тут меня осенило, что Харим Бабуллах, вероятно, не знает английского. Во всяком случае, не говорит на нем. В лице Шейха Файзули, мысли которого витали где-то далеко, я мог бы иметь первоклассного переводчика. А хороший переводчик это как раз то, что мне требовалось. Очень, очень требовалось! Но я не сразу это раскусил.

В свое оправдание могу сказать лишь одно: все мое внимание было приковано к чудовищному гибриду кулака и турнепса.

– Послушай, малый... я хочу сказать, Харим... Я только что управился с парнем в половину твоего роста. Подумай хорошенько, пока не поздно. Как говорится, семь раз отмерь...

Но было уже поздно. Потому что Харим не дал себе труда отмерить даже раз. Я видел, как опускается его кулак. Это я точно еще видел... Поэтому и вскинул руку, чтобы смягчить силу удара. Но ему потребовалось только две сотых секунды, чтобы сломить мое сопротивление и победоносно завершить начатое.

– Так что я испортил? – обратился ко мне Шейх Файзули, остановив Харима какой-то резкой фразой. – Что и как я испортил?

– Шейх, дайте мне минуту, чтобы прийти в себя! – Я пытался выпрямиться и стать таким же высоким, как прежде, но мне это не сразу удалось. – Иногда вас трудно понять, даже если я в полном сознании.

– Харим раскаивается.

– Отлично!

– Я сурово с ним поговорил. Он больше вас не ударит, не сомневайтесь.

– Я безумно, безумно рад это слышать! Ударь он меня еще – и я бы уже был где-нибудь за городом. Ну а что касается вашего вопроса... Вы все испортили, – я вздохнул, – когда обратились к своим женам по-английски и по-английски же сказали, что разводитесь с ними.

– Ах...

– "Ах", конечно, хороший ответ. Поверьте, эти крошки ни слова не разбирают по-английски. Кстати, может быть, вы выберете удобное для вас время и поблагодарите меня за их спасение.

– Да, конечно, я полон благодарности.

– Да, полны. Как цветочная корзина, из которой розы прямо-таки охапками валятся.

– Я ошибся. И теперь начинаю понимать свою ошибку. Это то же, что «глупость», да?

– В данном случае – совершенно то же самое, – сказал я, убаюкивая боль в своей голове.

Он начал прищелкивать пальцами, большим и средним, что было очень по-американски, понимать это следовало примерно так: «Проклятье!» Или «Ага!». Потом помолчал, свирепо вскинул на меня пронзительные черные глаза и то ли спросил, то ли констатировал:

– Так вы разгадали мой секрет?

– От начала и до конца.

Он снова щелкнул пальцами, но это был уже не американский жест. Может быть, ближневосточный. Во всяком случае, смысл его тот же: «Проклятье!»

– Я где-то ошибся в расчетах?

Я выдержал паузу и ответил:

– Да, вы ошиблись в расчетах, и, оглядываясь назад, вижу, что ошибаться вы начали с первого своего шага, Шейх. Когда в одной из наших бесед вы рассказывали о вашем дворце и упомянули о гареме, то ненароком, так я думаю, обмолвились, что у вас сорок семь жен. И в другой раз, когда я спросил, сколько у вас жен, вы, не задумываясь, ответили: сорок семь. Это, несомненно, и есть число жен, которые у вас остались дома. Я хочу сказать, после того, как вы вычли старых Хахерайн и Машлик... Я правильно назвал их?

– Абсолютно.

– Однако в тот раз, зная, что у вас действительно сорок семь жен, всего сорок семь, вы, как бы спохватившись, что упустили из виду шестерых походных, назвали другую цифру, а именно: пятьдесят три. То есть одних и тех же кобылок вы посчитали дважды. Зачем вам нужно было увеличивать табун, ума не приложу. В этом не было никакой необходимости. Но раз уж вы начали, вы решили продолжать в том же духе. Но вам самому трудно жонглировать этими цифрами. Вы не умеете так быстро считать в уме, как... Но лучше мне не произносить это имя вслух.

– Ах...

– Ага. На этот раз ваше «ах» звучит еще многозначительнее. Вы начинаете понимать, к чему я клоню, может быть, догадываетесь о моем последнем доводе... А последним штрихом было то, что вы по-английски сообщили вашей шестерке о предполагаемом разводе, чего они понять не могли, а я понял.

Шейх Файзули кивнул. Но его, вероятно, более занимало мое предпоследнее замечание. Потому что он спросил:

– Вы упоминали при них Девина Моррейна?

Как только он произнес это имя, последовало щебетание и чириканье, рулады и сладостные переливы возбужденных женских голосов, похожих на пение флейты, но Файзули сверкнул глазами и бросил что-то похожее на «Замолчите!». Безусловно, это звучало, как «Замолчите!». И они на самом деле замолчали.

Потом Шейх посмотрел на меня с каким-то дьявольским весельем в глазах.

– А раз так, они решили, что вы – это он, и постарались изо всех сил вас очаровать.

– Это завершает картину, – сказал я.

– Хорошо, что там в холле меня информировали: вы и шесть красавиц только что прибыли и спрашивали меня.

– По правде говоря, я не спрашивал вас, Шейх.

– Ну это не важно.

– Да. И думаю, хорошо, что вы сюда поспешили. Кто может сказать, что еще случилось бы? – Я замолчал и добавил мрачно: – Думаю, мне никогда не узнать, верно?

Возможно, Шейх Файзули снова улыбнулся своей сатанинской улыбкой, но я не уверен. Поскольку в этот момент чуть-чуть повернул голову, чтобы исподтишка взглянуть на шестерых красавиц. Невинные жертвы обмана, они неподвижно сидели на краю водяного матраса, и только их удивительно живые веера мерно колыхались – некое подобие прибоя, плещущего у берегов огромной постели.

Это был самый жестокий удар из всех. Они видели меня на коне, победителем, а теперь...

Голос Шейха Файзули вывел меня из раздумий. Он говорил:

– Вот таким образом. Никто не знает... Потому что Аллах в своей милостивой мудрости...

– А может ли такое быть – милостивая мудрость? – перебил я его рассеянно. – Нет, я не покушаюсь на основы...

– Мы обсудим этот вопрос, когда на нас не будут давить другие проблемы, более неотложные. По крайней мере, вы, мистер Скотт, предприняли обещанную попытку, и попытка эта, по вашему собственному признанию, увенчалась успехом.

– Да, увенчалась.

– Я бы даже сказал, что вы пробежали лишнюю милю...

– Ну, милю – это чересчур, Шейх. Скорее несколько тысяч футов. Но до того, как я усну, я должен сделать еще кое-что. И вот тут мне предстоят мили и мили...

– Это не то, о чем мы с вами говорили. Помните? Что мое затруднение связано с вашими собственными делами.

– Да, Шейх, вы были правы, это сработало. Получается так, что, не приди вы ко мне, я не смог бы распутать все остальное.

– Это означает, что поиски моего гарема продвинули вас по пути к осуществлению ваших желаний?

– Да, к осуществлению некоторых из них. Правда, есть несколько вещей, которых я пока не понимаю. Но, думаю, тут я могу разрубить узел, даже и не пробуя развязать его. Именно так, пожалуй, мне и следует поступить... Могу ли я воспользоваться вашим телефоном, Шейх? Если, конечно, среди этого средневекового изобилия таковой имеется.

Я покачал головой, потом застонал, потом осторожно перестал ею качать. Я решил, что, если пробуду еще некоторое время в обществе Шейха Файзули, то смогу распутать все несообразности.

– Бабу, – позвал он, что, как я понял, было его обычным, так сказать, домашним обращением к Бабуллаху, хотя я и счел его неподобающим.

Великан явился на зов, выслушал распоряжения и принялся кругами бродить по комнате, добросовестно стараясь отыскать нечто.

– Шейх, – сказал я, – если вы послали Бабуллаха за телефоном, то он, вероятно, или вырвет шнур из розетки, или принесет аппарат сюда вместе с частью стены.

– Не беда, – ответил Шейх.

– Ну-ну.

Когда Бабуллах вернулся, я было подумал, что он и впрямь поступил, как я опасался, то есть взял да и оборвал все на его взгляд лишнее. Потому что белый аппарат (модель «Принцесса»), который он протягивал мне на своей ручище, казался начисто лишенным каких бы то ни было проводов. Только через минуту я заметил длинный белый шнур, змеившийся вслед за ним и почти не различимый на пушистом белом ковре.

Я взял телефон, но Бабуллах продолжал стоять, по-прежнему держа руку вытянутой.

– Шейх, – сказал я, – пожалуйста, пусть оставит свою руку при себе. Я уверен, что третья мне ни к чему.