Как приручить дракона – 2 - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С одной стороны, для увеличения числа магов обществу требовались постоянные экстремальные вызовы, с другой — для научно-технического прогресса нужна была образовательная и производственная база. То есть — устойчивое развитие. Каждая держава решала эту проблему по-своему. Однако, самыми характерными, можно даже сказать — полярными оказались две модели: Авалонская и Российская.
Авалонские эльдары по большому счету создавали рай на земле на своих туманных островах и управляемый хаос — по всему миру, в своих колониях стравливая социальные и этнические группы, а потом выдергивая на Авалон наиболее перспективных в интеллектуальном, пассионарном и магическом плане представителей элит. Ну, и реализуя широко известный еще в нашем мире принцип «Джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца». Молодые эльдары могли вытворять любую дрянь и участвовать в каких угодно предприятиях за пределами островов для того, чтобы пробудить в себе магию и спровоцировать две инициации.
В России же, занимавшей тут примерно все ту же одну шестую или даже одну пятую часть обитаемого мира, со времен Иоанна Васильевича IV Грозного и его сына Иоанна Иоанновича строили страну по принципу «Сила в многообразии», и начало этому было положено во время создания опричнины. Первые опричники — личная спецслужба Грозных — почти сплошь состояли из незнатных молодых пустоцветов, не дошедших еще до верхней границы возраста инициации второго порядка, мечтающих на государевой службе стяжать богатство, славу и — магию!..
— Пепел! — огромная ручища опустилась мне на плечо. — Я манал!
— Дядька? — я вздрогнул, оторвался от бумажек, выплыл из дум о судьбах мира и вытаращился на сослуживца. — А ты тут откуда?
— Гля-я-я, Чума, тут Пепел с нами в вагоне едет!
— Да ну на! — послышался грохот, потом — шиканье и ворчание немногочисленных пассажиров ночного поезда Брянск-Брест, и у моего столика-боковушки появился еще и Чума. — Гля-я-я! Живо-о-ой!
…Мы нашли тот склеп самым пошлым образом: при помощи металлоискателя, и колупались с ним битых часа три. Замкомвзвода Файзулаев уже хотел вызывать кого-то из геомантов, но потом наши лопатки брякнули о металлические скобы: наконец-то нащупали вход!
Спящий ковен упырей действительно прятался здесь, наводка от Раскийской разведки оказалась правдой!
Вова Пинчук, которого все звали Дядькой, поудобнее перехватил ранцевый огнемет. Такой позывной он получил из-за огромной и страшной рожи: рябой, серой и вечно небритой. В свои двадцать два он выглядел на плохие сорок — то ли потому, что на гражданке много пил и курил, да и весил килограмм сто двадцать при росте добрых метр восемьдесят… При этом сам по себе Дядька был парнем надежным, хотя и не лишенным деревенской простоты. Родился и вырос Дядька-Пинчук в селе под Пинском, так что фамилия у него была говорящая.
— Вышибной заряд! — крикнул Чумасов и одним быстрым движением прицепил брикет взрывчатки к квадратному люку. Плевать ему было на горящие кроваво-красным пламенем письмена на каменной створке. — Валим, валим!
Мы с Чумой рванули прочь из раскопа, и я все понять не мог — почему у нас все через жопу, и за каким бесом нужно было рвать люк впопыхах, когда наши еще делают шурфы по всей лесопосадке, и никто не готов прямо сейчас столкнуться с хайдуками, новообращенными и — не дай Бог — болярами…
— Пепел? Давай, собирай свои шерстяные вещи, пошли к нам в купешку! Ты куда вообще? Откуда? — Дядька явно был рад.
На его кителе сверкали медали, ордена и значки, да и лычек на погонах добавилось — целый старшина, это вам не хухры-мухры! Тощий, длинный и похожий на скелета, Чума скалился как ненормальный и, судя по всему, тоже рад был меня видеть.
— Ты куда, Пепел, откуда? — громко шептал Дядька. — А Мельник писал, что тебя видел, но мы думали — может, опять дурит Олежа… Тебя ж тогда так капитально приложило, что медики говорили — точно Богу душу отдашь! А мы в Мозырь едем, к Мельнику… И ты в Мозырь⁉ Дела-а-а!
И тут я вспомнил слова того священника-кхазада из Вышемирской церкви. «Бог говорит с нами обстоятельствами жизни» — кажется, так он тогда сказал. Глядя на своих сослуживцев, которые вдруг оказались именно сегодня, именно в моем вагоне этого самого поезда, я готов был в это поверить… Да что там — я и так верил, только боялся себе в этом признаться!
18. Самооценка
Дочитать бумаги мне в спокойной обстановке не удалось, но главное я ухватил: действительно, в локальном смысле суть вопроса заключалась в нефтяных месторождениях и проекте целого нефтеперерабатывающего хаба, включающего НПЗ, производство масел и смазок, газоперерабатывающий завод и предприятия по изготовлению пластмасс. Круто? Круто. Тендер уже объявили, инвесторов искали. И денежные мешки протянули свои загребущие лапы к нашему родному Вышемиру. Цивильные, земские богачи. В целом — кто сказал, что это плохо? Новые предприятия, новые рабочие места…
И Радзивиллам сие претило. Магнаты мечтали присовокупить такой лакомый кусочек к своему домену и так им образом стать здесь монополистами. Кто будет конкурировать в юридике с её хозяевами? Так что в Госсовет уже было подано прошение о передаче «града Вышемира и окрестностей» под управление некоронованных князей Литовских. На это имелось целых два основания: в восемнадцатом веке эти земли входили в их домен — это раз, и «земское самоуправление очевидно не справляется с благоустроением края» — это два. В это же время…
— Я манал, Пепел, ты как был заучкой, так и остался, — сказал Дядька. — Выкинь ты эти бумажки, хватит лоб морщить, от умствования твоего скоро мозги из ухов потекут!
— Мозг. Из ушей, — поправил его Чума. — Через пятнадцать минут — Калинковичи.
— А это что за станция? — я глянул за окно и не увидел в темноте ни-че-го.
Только тьма, далекие огни, мельтешение ветвей деревьев под порывами ветра: наш вагон остановился далеко за пределами перрона.
— Нахов, — сказал Дядька.
— Чего ругаешься? — удивился я.
— Станция — Нахов! Я слышал, как проводница разорялась — «Выходите, Нахов», говорит! Гы-ы-ы!
Мы собрали вещички, зашнуровались и приготовились к высадке. Пацаны одобрительно косились на мою «оливу» — в своем кителе,
