Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На протяжении всей своей карьеры Бекетов подчеркивал роль окружающей среды в эволюции. Как объяснял он своим студентам, «настоящая борьба за существование» разворачивается не между индивидами, конкурирующими за ограниченные ресурсы, а между индивидами и окружающей средой. Показательным примером тут могут послужить растения. Бекетов предлагал своим студентам представить суровые сибирские снега или открытые всем ветрам российские степи. В обоих случаях растения борются за выживание не друг с другом. Их главная угроза – холод и ветер. По словам Бекетова, живые виды ведут «постоянную и упорную борьбу со стихийными силами природы». Именно эта борьба с окружающей средой объясняет адаптацию в процессе эволюции у растений, обитающих в этих регионах. Бекетов указывал на то, что сибирские растения устойчивы к холоду и имеют более поверхностные, горизонтально растущие корни, тогда как в степях встречаются преимущественно низкие растения, способные выдерживать сильный ветер{338}.
Бекетов также считал, что давление неблагоприятных внешних условий позволяет объяснить развитие сотрудничества. Он приводил показательный пример: в Сибири и в степях растения одного вида часто растут тесными группами, защищая друг друга от ветра. Развивая эту идею, Бекетов заложил основы того, что мы сегодня называем экологией. В частности, он показал, каким образом растения в лесу нередко оказывают друг другу своего рода поддержку. «Взаимопомощь растений» является ключом к их выживанию, утверждал он. Бекетов – убежденный социалист – заключил, что Дарвин ошибался в своем предположении, будто индивидуальная борьба за существование является необходимой частью жизни. Сотрудничая между собой, люди, животные и даже растения способны повысить свои шансы на выживание даже в самых неблагоприятных внешних условиях. «Социальность… [есть] мощное средство самозащиты», – отмечал он{339}.
В 1882 г. после смерти Дарвина съезд русских естествоиспытателей и врачей организовал специальную конференцию, чтобы отдать дань памяти этому великому человеку. Выступавшие оказались практически единодушны: он был одним из самых значимых мыслителей XIX в. Но многие также отметили, что Дарвин оставил без ответа много важных вопросов. «Дарвин умер, не успев довести свою работу до завершения», – заявил один из участников, и под его словами подписались бы почти все российские естествоиспытатели того времени. Правда, некоторые из них считали, что дарвиновская идея «борьбы за существование» очень верно отражает современный им мир, особенно после кровопролитной Крымской войны. Но многие были убеждены, что «Происхождение видов» с его упором на внутривидовую борьбу не учитывает ту важную роль, которую играют в естественном отборе условия окружающей среды и болезни. Таким образом, интерес к эволюции в российском научном сообществе сочетался с признанием неполноты оставленного Дарвином наследия. От исследований иммунной системы Ильи Мечникова до изучения «взаимопомощи» живых видов Андрея Бекетова, российские натуралисты развивали идеи Дарвина в новых направлениях, тем самым помогая утвердить эволюцию как фундаментальный компонент современных биологических наук{340}.
III. Дарвинизм в Японии в эпоху реставрации Мэйдзи
Эдвард Морс поднялся на кафедру, готовясь начать первую из трех лекций об эволюции. Он прибыл в Японию из США всего несколько месяцев назад, чтобы изучить местные виды брахиопод – древних морских животных с очень богатой эволюционной историей. Однако ему предложили должность профессора зоологии в Токийском университете, и он не смог отказаться. И вот 6 октября 1877 г. он стоял перед аудиторией из 800 человек в Токийском университете. Лекцию он начал с эффектного и наглядного изложения принципа естественного отбора. Морс предложил аудитории следующий сценарий:
Представьте, что я сейчас наглухо запру двери этого зала. Те из вас, кто послабее, умрут через несколько дней. Те, у кого организм покрепче, вероятно, выдержат неделю, а то и две-три.
Морс сделал небольшую паузу, давая слушателям время осмыслить его слова. Некоторые заозирались, чтобы удостовериться, что двери лекционного зала открыты. Другие косились на соседей, отмечая в уме тех, кто может умереть первым… А теперь представьте, продолжил Морс, что наш мир похож на этот зал, то есть на такое же «замкнутое пространство с недостаточным количеством пищи». В таком мире выживут только сильнейшие – они же и передадут свои физические характеристики потомству. «Если бы это продолжалось многие годы… люди будущего совершенно отличались бы от людей настоящего…. Появился бы физически могучий и жестокий вид людей», – заключил он{341}.
У Морса в Токийском университете был запланирован целый цикл лекций об эволюции. Во время следующего выступления он продолжил развивать перед слушателями концепцию борьбы за существование: «Как правило, выживают те группы, которые обладают полезными для войны качествами». Он также раскрыл важность технологических достижений с точки зрения выживания наиболее приспособленных: «Очевидно, что группы, умеющие создавать оружие из металла, победят тех, кто сражается с луком и стрелами». Естественный отбор, по словам Морса, сводится к простому принципу: развитая раса выживает, а менее развитая уничтожается. Такого рода военные метафоры, как мы уже знаем, были характерны для эволюционного мышления XIX в. А в Японии это представление находило особенно сильный отклик. Со времени кровопролитной гражданской войны, пережитой японским народом, не прошло и 10 лет. В 1868 г. самураи – сторонники императорской власти, убежденные в том, что сёгун (который числился лишь военачальником при императоре, однако фактически ему принадлежала вся полнота власти при императоре как формальном главе государства) тормозит модернизацию Японии и проявляет недостойную слабость перед лицом иностранной военной агрессии, решили свергнуть сёгунат Токугавы. В нескольких ожесточенных боевых схватках самураи разбили армию сёгуна, захватили столицу Эдо и посадили на трон молодого императора Муцухито. Это ознаменовало начало периода, известного как реставрация Мэйдзи. Название ему дал девиз правления (нэнго) нового императора: мэйдзи по-японски означает «просвещенное правление»{342}.
Среди тех, кто слушал лекции Морса в Токийском университете, был молодой японский биолог Тиёмацу Исикава, на себе испытавший последствия гражданской войны. Исикава родился в Эдо в 1861 г. Его отец состоял на службе у сёгуна и владел обширной библиотекой традиционных японских рукописей по естественной истории и медицине, среди которых были и многие книги, упомянутые в предыдущей главе (включая знаменитую работу Кайбара Экикэна «О японских лекарственных веществах»). Рассматривая чудесные иллюстрации, маленький Исикава заразился любовью к природному миру, особенно к зоологии. Все лето он ловил бабочек и собирал крабов на побережье залива Эдо. Но вскоре его безмятежной жизни настал конец. Когда в Японии вспыхнула гражданская война, семья Исикавы была вынуждена уехать из города, так как с союзниками сёгуна жестоко расправлялись. Они вернулись обратно в начале 1870-х гг., когда сёгун был свергнут, а Эдо уже носил новое имя – Токио{343}.
Хотя его отец и лишился своего высокого положения при дворе сёгуна, реставрация Мэйдзи открыла перед Исикавой новые возможности. В 1877 г. император издал указ об учреждении Токийского университета – первого современного университета в стране. В нем имелся отдельный факультет естественных наук. Далее последовало открытие еще нескольких новых учебных заведений, в том числе Киотского университета в 1897 г. и Университета Тохоку в 1907 г.
Все это было частью масштабной программы модернизации, которая проводилась в эпоху реставрации Мэйдзи: по всей стране строились новые заводы, железные дороги, верфи и научные лаборатории,
