Я стану твоим врагом - Ольга Погожева

Марион с трудом выцарапала из-под платья нижние юбки, стягивая их через низ, сумела расстегнуть каркас, позволяя ему упасть на пол. Платье всколыхнулось и упало от бедра свободно, без поддерживающих юбок став немного длиннее — теперь будет путаться в ногах, и придется придерживать его хотя бы до тех пор, пока она не заберётся на коня.

Баронесса скинула туфли, вытаскивая из шкафа охотничьи сапоги, с трудом, преодолевая сопротивление впившегося в живот корсета, переобулась, мгновенно почувствовав себя уверенней. Так гораздо лучше!

Стук в дверь заставил обернуться. Неужели Юрта? Отлично, теперь она сможет переодеться по-человечески, стянуть волосы как следует, и…

Распахнув дверь, Марион на мгновение замерла, и этого хватило Ликонту, чтобы втолкнуть её внутрь. Хлопнула дверь за его спиной. Не отрывая от неё глаз, герцог завёл левую руку за спину, проворачивая ключ в замке.

— Что ты… себе позволяешь, — поражённо выдохнула Марион, инстинктивно делая шаг назад.

Опомнившись, тут же остановилась, пытаясь разглядеть в непроницаемом лице командующего хоть что-нибудь, что могло бы пояснить ей мотивы его поступка. Прийти в личные покои, в её опочивальню! Если их кто-нибудь застанет, если кто-нибудь увидит Ликонта, выходящим из её покоев… это ведь погубит не только её репутацию, но и непререкаемый авторитет самого герцога! Он начисто лишился рассудка, этот проклятый безумец! В это время суток даже лакеи не ходили по отдалённым коридорам дворца, а придворные дамы, населявшие это крыло, сейчас все на банкете в честь назначения нового командующего.

Банкете, который, видимо, проходил без главного виновника торжества.

Нестор молча шагнул вперёд.

— Не подходи, — с трудом выговорила воительница, заводя руку за спину. На туалетном столике не оказалось ничего, что сгодилось бы в качестве оружия, а письменный стол с тяжёлыми подсвечниками находился далеко в углу. — Слышишь меня? Я убью тебя, Нестор Ликонт! Если ты только посмеешь…

Мужчина шагнул ещё ближе, скользнув взглядом по крепкой, стройной фигуре, которую так выгодно облегло тёмное платье. Ближе…

— Ликонт, — хрипло предупредила Марион, вытягивая руку вперёд.

Командующий подался чуть вперёд, упираясь грудью в крепкую ладонь.

— Где твоё гостеприимство, Марион? — спросил он почти спокойно. Слегка прищуренные синие глаза ощупывали, казалось, не только тело — проникали в самую душу, касаясь всего сокровенного цепкими, пронизывающими взглядами. — Я пришёл поговорить.

— С ума сошёл? Нам не о чем говорить, ублюдок!

— Есть, — веско прервал её герцог, наваливаясь всем весом на протянутую ладонь.

— Пошёл вон! Вон, валлийское отродье!..

Рука Марион дрогнула: удерживать тяжёлого мужчину одной рукой оказалось тяжело. Но прежде, чем она сумела бы вывернуться, Нестор резко качнулся вперёд, прижимая её к стене. Проклятое платье не дало ей возможности как следует воспользоваться ногами — герцог получил бы по заслугам — и Ликонт буквально пригвоздил её к стене, сумев просунуть колено между её ног.

Левая рука герцога перехватила взметнувшуюся правую ладонь воительницы, и Марион едва сумела сдержать поражённый вскрик, когда правая, стальная рука командующего сомкнулась на её плече. Стальные пальцы впились в незащищённую кожу, тисками сдавливая руку, и баронесса тихо выдохнула, тотчас закусывая губы от боли.

— Я сказал, что пришёл поговорить, — по-прежнему спокойно сказал Ликонт. — И ты меня выслушаешь. Времени у нас мало, поэтому будь добра, не дёргайся. А ещё лучше — закрой рот и открой уши. То, что я хочу сказать, важно для нас обоих. Сегодня моя сестра была представлена при дворе.

— Отпусти меня.

— Не раньше, чем сочту нужным, — ровно ответил Нестор, не позволяя себе терять нить разговора. — И я прекрасно знаю, что с моим отъездом она становится идеальной мишенью для недоброжелателей. Наала будет редко появляться во дворце без сопровождения, её охраняют лучшие рыцари Валлии, но мне также известно, что, как говорит августейший Орест, во всём есть доля случая.

— Отпусти меня.

— Поэтому давай договоримся. Я знаю тебя и понимаю, что ты не упустишь такой возможности поквитаться со мной. Предупреждаю, Марион, — герцог встряхнул воительницу, до боли сжимая её предплечья, — я предупреждаю тебя… по-хорошему, — Марион вскрикнула, едва сдерживая злые слёзы: командующий едва не ломал ей кости стальной хваткой. Будь проклята доброта и гениальность лекаря, вернувшего патрону столь жуткий эквивалент отрубленной кисти! — Если ты тронешь Наалу, более того — если кто-нибудь другой тронет её, или косо посмотрит в её сторону; если ей будет угрожать малейшая опасность — даже не от тебя, слышишь, ведьма? Если так будет, Марион, то можешь похоронить своего сына уже сейчас, живьём, потому что то, что сделаю с ним я, будет во много раз хуже!

Марион зарычала, попытавшись вывернуться из стальной хватки, дёрнулась, но Ликонт лишь сильнее вжал её в стену, раздвигая ноги коленом. Он не шутил, она видела это в его глазах, поначалу холодных, как замерзшее море, злых, а теперь — с уже знакомым огнём, разгоравшимся в глубине расширившихся зрачков. Нестор Ликонт ставил её перед фактом, и не было никаких сомнений в том, что он говорил правду.

— Ты, Марион, — выдохнул командующий, начиная пьянеть от невозможной близости, — ты станешь её лучшим телохранителем! Ты станешь её самой верной защитницей! Ты никому не позволишь взглянуть в её сторону с неуважением, никому не позволишь обидеть или огорчить её! Потому что если хоть один волос упадёт с её головы — ты лишишься сына!

Марион чувствовала его всем телом — эту жуткую звериную мощь, этот взгляд, которого так боялись при валлийском дворе, но который терял рядом с ней всю свою проницательность, весь лёд, разгораясь диким огнём — чувствовала и ничего не могла сделать. Она привыкла сражаться на полях сражений и, должно быть, ещё могла бы победить Ликонта там — но не здесь, не в стенах своей опочивальни, не в этом проклятом платье, сковывавшем движения.

— Ненавижу тебя, — звенящим голосом выговорила она, глядя ему в глаза.

Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли, прижатые друг к другу, так близко, что она чувствовала частое дыхание, срывавшееся с его губ — а затем Нестор отпустил её, отпрянув на шаг назад. Некоторое время он смотрел ей в глаза, успокаивая дыхание, смотрел, борясь с искушением — такая непривычно уязвимая стояла она у стены, с растрепавшимися волосами, полураздетая, красная от унижения и борьбы, что он пытался подавить в себе сразу два чувства: безудержной страсти и глубокого сожаления. Не так он видел их разговор. Не так собирался попрощаться перед дорогой.