Следак (СИ) - Базилио Аноним

— А залог? — упомянул я

— Что залог? — сперва она даже не поняла, о чем речь. — А, залог, — вспомнила, — его не применяют.

— Почему? — удивился я. — Он же в кодексе как мера пресечения указан.

— Не знаю, так сложилось, да и мороки там много. Нужна санкция прокурора, затем еще в суд тащиться. В общем забудь, — отмахнулась она от моей бредовой идеи. — Иди заключай под стражу.

Я не стал злить начальство, и, забросив в свой кабинет уголовное дело, спустился за Калугиным.

— Можно мне позвонить? — спросил Калугин, ерзая на стуле и не отрывая взгляда от телефонного аппарата, что стоял на моем столе.

— Кому? — я вставляю листы в печатную машинку, готовясь к допросу.

— Жене, — сглатывает он и добавляет с просящей интонацией. — у меня язва, жена лекарства привезет.

— Звоните, — разрешил я, пододвигая к нему телефон, а то, действительно, у человека какой-то нездоровый цвет лица и мешки под глазами тяжелые.

Но как только телефонная трубка оказывается у него в руках, Калугин оживает и даже озвучивает новую просьбу.

— И на работе надо предупредить начальника, что я задерживаюсь.

'Лет на шесть', — продолжаю я мысленно, но на просьбу киваю — мне это на руку.

Через час в моем кабинете не протолкнуться от посетителей.

Первой примчалась голосистая дородная дама — жена подозреваемого. И с порога накинулась на меня с упреками. Типа произвол творю — не отпускаю домой ее порядочного и слабого здоровьем мужа. При этом она размахивала перед моим носом медицинскими документами Калугина. Их я у нее сразу забрал и положил в дело.

Не найдя у меня понимания, женщина, сыпля угрозами, побежала искать управу на 'зарвавшегося выскочку'. Так в моем кабинете оказался Головачев. А следом за ним на огонек заглянул и представительный мужчина слегка за пятьдесят — начальник Калугина.

Вроде бы все в сборе. Я выжидающе замер на своем месте, обратившись в слух.

Головачев, просмотрев уголовное дело, категорично заявил, что по подписку о невыезде Калугин отсюда не выйдет, но нехотя, под напором заинтересованных лиц, и из уважения к директору хладокомбината, предложил альтернативный вариант.

— Личное поручительство, — произнес подполковник и в кабинете сразу стихло. Чета Калугиных с надеждой смотрели на своего возможного благодетеля, а вот сам директор хладокомбината как-то напрягся.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил он у начальника следствия.

— Это значит, Виталий Константинович, что вы и еще один заслуживающий доверия человек дадите письменное обязательство, что ручаетесь за надлежащее поведение и явку гражданина Калугина по вызову следователя и суда. Но имейте ввиду, что ваш подчиненный обвиняется не в каком-то там мелком преступлении, а в краже государственного имущества в составе группы лиц, по предварительному сговору и с использованием технических средств, а это уже преступление средней тяжести. Так что думаете хорошо.

И директор хладокомбината подумал.

— Нет, я на это пойти не могу, — дернул он кадыком и, не обращая внимание на причитания четы Калугиных, покинул мой кабинет.

— Работай, — одобряюще напутствовал меня Головачев, и, подхватив Калугину под локоток, вытащил ее за собой в коридор.

Калугин сник, он буквально распластался на стуле, и грозился вот-вот с него свалиться.

Но тут заработала громкая связь и прозвучало 'Дежурная группа на выезд'. Пришлось брать приготовленную заранее дежурную папку с нужными бланками, и тащиться в дежурку. Прикинув в уме варианты, я, выходя из кабинета, прихватил с собой еще и сегодняшнее уголовное дело вместе с медицинскими документами.

— Чапыра, этих двоих уже в ИВС пора увозить! — возмутился Новиков, когда я вернул задержанного Калугина.

— Я еще с ними не закончил, видишь же выезд у меня, — отбрехался я, и поспешил выйти во двор к служебной машине.

В машине, не отвлекаясь на разговоры коллег, я набрасывал на чистом листе бумаги тезисы для постановления об избрании меры пресечения в виде залога. На этот раз нас вызвали на квартирную кражу, благо эта была небольшая однушка, так что уложились мы за час, а на обратном пути я попросил высадить меня возле прокуратуры.

— Борис Аркадьевич, — просунулся я в кабинет заместителя прокурора, — здраствуйте. Можно к вам?

— Заходи, — приглашающе махнул он мне рукой, поставив чайник на тумбочку возле стола. — Чай будешь?

— Буду, с утра ничего не ел, — не стал я скромничать.

— Смотрю, ты сегодня в форме, — отозвался Митрошин, наливая чай во вторую кружку. — Дежуришь?

— Дежурю, — кивнул я, присаживаясь на стул. — Поэтому и приехал. За консультацией, как к старшему товарищу и представителю надзорного органа.

Митрошин довольно усмехнулся, но начал не с обсуждения дела, что приметил в моих руках.

— Говоришь, с утра ничего не ел? А бутерброды будешь? Жена делала, — говоря это, он поставил на стол тарелку с многослойными бутербродами.

— Ну раз, сама Светлана Григорьевна их делала, то, конечно, буду, — сглотнул я образовавшуюся слюну.

— Ну, чего там у тебя, рассказывай? — спросил зам прокурора о деле, когда я умял второй бутер.

— Подозреваемый у меня со слабым здоровьем, — начал пояснять я суть вопроса, — а обвиняется он по части второй статьи восемьдесят девятый, там срок реальный до шести лет. Сами понимаете на подписку его не отправишь, — Митрошин кивнул, подтверждая мною сказанное. — Его директор отказался быть личным поручителем, — на этом месте зам прокурора изобразил пантомиму 'а ты что-то другого ожидал?' — А год в СИЗО он может не выдержать.

— Там лазарет есть, — заметил Митрошин.

— Борис Аркадьевич, человек-то не рецидивист какой, а начальник отдела на хладокомбинате. Зачем его в СИЗО? — изобразил я на лице непонимание.

— А куда его? — не понял Митрошин.

— Домой, под залог, — ответил я, после чего откусил кусок от нового бутерброда. Пусть прокурор переваривает услышанное.

— А ты знаешь, что залог не применяют? — Митрошин отмер минуты через две, задумчиво меня рассматривая. — Это мертвая норма, по крайней мере, в нашем городе.

— Знаю, мне объяснили в отделе, — подтвердил я. — Но такая мера пресечения в кодексе прописана, а значит ее можно реанимировать.

— Зачем? — повел он бровями.

— Как зачем? Человеку жизнь спасти, — начал я с возвышенных целей, но сразу же вернулся на землю, поразмыслив, что Митрошин меня знает получше коллег из отдела, он меня наблюдал, так сказать, в естественной среде, когда я еще не знал, что он из прокурорских. — Хочу попробовать добиться залога. Борис Аркадьевич, я хочу совершить то, что раньше никто не совершал, — твердо сказал я.

— Молодой и амбициозный, значит, — усмехнулся он, но не зло. — Подготовил уже постановление?

— Вчерне. Вот тезисно набросал, — забыв про чай с бутербродами, я вытер руки о платок и достал из дежурной папки исписанный лист бумаги.

— А медицинские документы у тебя? — спросил он, пробежав глазами текст.

— Да, они в деле, — я положил на стол перед Митрошиным уголовное дело.

— Понимаешь, Альберт, — начал он, осторожно знакомя молодого, но амбициозного следователя с жестокой реальностью, — даже если я дам тебе санкцию, то ведь еще суд останется. А как поведет себя судья, я тебе сказать не могу. Скорее всего, не удовлетворит она твое ходатайство.

— Я готов рискнуть, — решительно заявил я, и, улыбнувшись, добавил, — а с вашей санкцией у меня будет намного больше шансов.

Митрошин опять ухмыльнулся.

— Хорошо, готовь постановление и подъезжай.

— Спасибо, Борис Аркадьевич, — мой голос сочится восторгом. — Я вас не подведу! Уверен, у меня получится убедить судью.

— Посмотрим, — не стал спорить с восторженным юнцом Митрошин, — мне же тоже придется присутствовать на судебном заседании.

Ворвавшись в свой кабинет и сгрузив бумаги на стол, я схватился за телефонный аппарат.

— Черт! — небольшая задержка, но отыскав в верхнем ящике листок с номерами телефоном, я наконец набрал юридическую консультацию. Пара гудков и женский голос — 'Слушаю'.