Евтушенко: Love story - Илья Фаликов

За 15 лет до смерти Межирова, случившейся в 2009 году, Евтушенко создает громоздкое, по лобовой прямоте напоминающее оды-инвективы шестидесятых годов, почти языком газетной прозы, пронзительное стихотворение:

Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»                        расплатился за детство с оладушками и ладушками —примерзала буханка к буханке                                                   в раздрызганном кузове на ходу,когда хлеб Ленинграду                                   возил посиневший от стужи солдатик                                                                                            по ладожскому,не ломавшемуся                           от сострадания                                                        льду.Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»                                                не учил меня быть коммунистом —он учил меня Блоку и женщинам,                                                      картам, бильярду, бегам.Он учил не трясти                              пустозвонным стихом, как монистом,но ценил, как Глазков,                                   звон стаканов по сталинским кабакам.Так случилось когда-то,                                        что он уродился евреемв нашей издавна нежной к евреям стране.Не один черносотенец будущий                                                     был им неосторожно лелеем,как в пеленках,                           в страницах,                                            где были погромы в набросках, вчерне.И когда с ним случилось несчастье,                                                         которое может случитьсяс каждым, кто за рулем                                       (упаси нас, Господь!),то московская чернь —                                       многомордая алчущая волчицаистерзала клыками                                   пробитую пулями Гитлера плоть.Няня Дуня — Россия,                                   твой мальчик,                                                      седой фантазер невезучий,подцепляет пластмассовой вилкой в Нью-Йорке                                                                               «fast food».Он в блокаде опять.                                      Он английский никак не изучит,и во сне его снова                                  фашистские танки ползут.Неподдельные люди                                  погибали в боях за поддельные истины.Оказалось, что смертно бессмертие ваше,                                                                        Владимир Ильич.Коммунисты-начальники                                        стали начальниками-антикоммунистами,а просто коммунисты подыхают                                                        в Рязани или на Брайтон-бич.Что же делаешь ты,                                 мать-и-мачеха Родина,                                                                с нами со всеми?От словесной войны                                   только шаг до гражданской войны.«Россияне»                        сегодня звучит как «рассеяние».Мы —              осколки разломанной нами самими страны.Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»,                                                                         мой бесценный учитель,раскрывает —                         простите за рифму плохую —                                                                    английский самоучитель.Он «Green card» получил,                                           да вот адреса нет,                                                                        и за письмами ходит на почту.Лечит в Бронксе                               на ладожском льду перемерзшую почку.А вы знаете —                           он никогда не умрет,автор стихотворения «Коммунисты, вперед!».Умирает политика.                              Не умирают поэзия, проза.Вот что, а не политику,                                    мы называем «Россия», «народ».В переулок Лебяжий                                         вернется когда-нибудь в бронзе из Бронксаавтор стихотворения «Коммунисты, вперед!».

ЛИСТ ВТОРОЙ

НА ГРЕБНЕ ВОЛНЫ

Феномен той — рубежа 1950–1960-х годов — литературно-бытовой ситуации: наличие живых классиков, отцов-основателей советской поэзии, наставников во плоти. Начинающие поэты толпились под их домами, ловили на улицах и в коридорах Литинститута. Существовал жанр напутствий. Антокольский, Асеев, Тихонов, Кирсанов, Мартынов, Сергей Марков, Светлов, Твардовский, Исаковский, Смеляков, уж не говоря об Ахматовой. Еще ощущалось живое дыхание Пастернака, Заболоцкого, Луговского. Заматерели новые мэтры — Слуцкий, Межиров, Самойлов, Окуджава, Винокуров. Отдельно шел Тряпкин. Как-то внезапно возникли, выйдя из переводческой тени, Тарковский, Липкин. Стала явью Мария Петровых.

Соколов как бы увенчивал — находясь в некой дымке тихой славы — плеяду громокипящих имен авансцены: Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Рождественский. Увенчивал, предваряя.

Надо учитывать, что живой коловорот стихотворства той поры происходил в контексте большого возвращения. Маяковского надо в первую голову отнести к возвращенцам тех лет. Одно только «Облако в штанах» пролило живительную влагу на нивы стиха. Возвращались: Блок, вообще символисты, молодая Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Пастернак, Есенин, молодой Заболоцкий, обэриуты, П. Васильев, Б. Корнилов, Кедрин. Ливнем обрушилась Цветаева. Читали Гумилёва, Нарбута, слышали о Г. Иванове. Приходил Ходасевич.

О чем нам не забыть? О переводах? О Бёрнсе и Шекспире (сонеты) Маршака? О Незвале? О Неруде? Аполлинере? Элиоте? Хикмете? Фросте? О вагантах? О Бараташвили? Петёфи? Бодлер, Верлен, Рембо, Гейне, старые китайцы и японцы читались запоем. Культовым героем стал Лорка.