Арфеев - Даниил Юлианов

— Я не один. — Взгляд его глаз пропитался сталью, убрав оттуда всякую мягкость. — У меня есть Аня. У меня есть мать. Любящая своего сына мать. И есть отец.

Рома чувствовал, как грозит вырваться из вен кровь. Он напоминал готовый в любой момент взорваться бойлер, который вот-вот следовало потушить. Но вот тушить было некому. Рядом не было ни Насти, ни Марии (сейчас бы он с удовольствием выпустил в неё гнев, прижавшись всем телом к горячей, чужой, ещё неизведанной коже).

Но рядом был коньяк. Хороший армянский коньяк, послевкусие которого ни с чем невозможно спутать. Он приятным теплом разливался по организму и затуманивал голову, особенно без закуски. И хоть он был чертовски приятен, Рома нуждался в трезвой голове, в холодном рассудке. Эмоции могли только помешать, поэтому следовало оставаться хладнокровным.

Он согласился с самим собой, налил стакан и полностью его осушил.

— А теперь послушай меня. — Горечь во рту повысила чувствительность зубов, и, ощущая свои клыки, Рома вновь вспомнил, что является хищником. А значит, должен убивать. — Раз ты решил идти ва-банк, будем играть по-взрослому. Вот эту бумажку, — он ткнул на договор, — ты можешь запихать себе в задницу, а после сожрать её и подавиться. Хрена с два я поставлю здесь свою подпись. Я тоже не один, Жень. У меня есть Настя. И я знаю, что она поддержит меня в любой ситуации, прав я или нет. Мне есть на кого опереться. И всё, что я делаю, я делаю ради себя, неё, нашей семьи. И я не позволю тебе отобрать у нас хлеб. Тем более, что ты собираешься делать, даже если компания станет твоей? Начнёшь заниматься благотворительностью?

— Я подниму компанию выше и отгоню от грязных дел. Только чистый бизнес, только чистые руки. Вы не верите в богатство без грехов, но результат моих действий станет доказательством обратного. Мы будем поступать по совести и не обманем ни одного человека.

— Так ты у нас добряк, да? — Гнев пытался вырваться наружу и расшатывал сдерживающую его клетку. — Святой всех святых, так ведь? Да ты загнёшься в первый же месяц со своей добротой. Выживают лишь жёсткие эгоисты, а ты слишком мягкий.

Женя ухмыльнулся и вновь открыл портфель.

— Я догадался, что это предложение вам вряд ли понравится. Поэтому прихватил вот это, — он достал кипу бумаг и с хлопком опустил её на стол. — Думаю, вы догадались, что это. Фиксация поступления всех нечистых денег, даже наличными. Да, я постарался. — Зубы выглянули из-под довольной улыбки, которую так и хотелось расширить ножом. — Это лишь одни из копий. В том случае, если вы, мой многоуважаемый бывший босс, не согласитесь передать компанию мне, я буду вынужден обнародовать все ваши грехи, потому что вы того заслуживаете. У вас два выбора: либо упереться как баран и отказаться, что приведёт к падению вашего авторитета, либо подписать договор и очистить свою совесть, ведь вы передадите компанию в правильные руки. Решать только вам.

Решать только вам…

Коньяк покрыл голову густым туманом, но внезапная злость рассеяла его и отрезвила рассудок. Рома чувствовал тряску в ногах, хоть та и оставалась под контролем. Чувствовал, как начинают дрожать руки, как на кисти кто-то цепляет крепкие наручники страха. С каждой секундой самообладание покидал его, уходя к Жене. К лицу приливала кровь, а удары сердца мощными стуками били по горлу, прогоняя всякое спокойствие. Казалось, кости налились свинцом — и свинцом горячим, обжигающим кожу. Будто пытающимся вырваться наружу.

— Вы волнуетесь, — улыбка стала ещё шире. — Вам не удаётся скрывать это, потому что знаете, что не правы. Правда на моей стороне. Бог на моей стороне. Обманутые вами люди на моей стороне. И все, у кого есть хоть частичка совести, тоже на моей стороне. Добро всегда побеждает зло, потому что добру помогает Бог.

— Знаешь что? — Рома взял бутылку коньяка и начал выливать всё на документы. — Нахер твоего бога! Нахер твою Аню и твои грёбанные амбиции! Иди в церковь со своей добротой и рассказывай сказки там, но не в моём кабинете! — Он с силой опустил бутылку на стол и толкнул кипу бумаг к Жене. — Можешь подавиться этим, но я ничего не подпишу. Я выпутаюсь из любой передряги. Тем более у меня есть имя, репутация, а твоим сплетням никто не поверит. Так что валяй! Давай! Иди смело трепаться обо мне, пока я буду срать на твоё мнение! Ты был хорошим помощником. Да мать твою, я готовил из тебя приемника! Но ты… — Рома глубоко вдохнул, сжав горящие кулаки. — Ты, подонок, решил захватить трон. Мой трон. И я тебе этого не позволю. Ты даже не представляешь, на что я способен.

— Как раз-таки представляю, мистер Я-Трахаю-Секретарш-На-Работе. — Женя вытащил распечатанные фотографии и положил на стол. — Полюбуйтесь.

Перед Ромой лежали три снимка. Чертовски качественных снимка. На первом был изображён он сам в тот момент, когда к его губам прильнула Мария. На снимке чётко просматривались соединённые в поцелуе губы. На втором Рома схватил Марию за колено, заставив её согнуть ногу перед тем, как упасть на стол. Её бедро сводило с ума даже на фотографии, и только сейчас, смотря на неё, Рома заметил, что уже тогда Мария сжимала его пах. Её кисть выглядела напряжённой, ведь пальцы схватили сквозь ткань брюк нечто очень твёрдое, всё растущее и растущее. На третьем снимке оба они лежали на столе: Рома — на спине, Мария — на четвереньках, склонившись над боссом. Его руки сжимали внушительных размеров ягодицы, пока сама она страстно целовала того, по кому так неровно билось её сердце.

Снимка, на котором Рома всё остановил, не было.

Медленно, очень медленно он поднял взгляд и уставился на Женю, не веря своим глазам.

— Должен сказать, у вас отличная выдержка, хоть вы и дали вначале слабину. Но, думаю, Насте будет плевать на это, когда она увидит фотографии. Мы с Марией давно поняли, что для вас хоть какое-то значение в этом мире имеют три вещи: это, конечно же, вы сами, компания и Настя. А зная то, как часто вы скользите взглядом по груди своей секретарши, было совсем не трудно составить план. Вы в ловушке, Роман Алексеевич. Прямо как зайчонок. Теперь хищник я. Обливайте, не обливайте документы — я вас заставлю их подписать.

Он достал ещё один договор, идентичный предыдущему, и положил на стол.

Рому будто