Заказанная расправа - Эльмира Нетесова

— Чего ж ушел от них? — усмехнулся Жора.

— В тупике очутился! Ты знаешь, что это? Когда дальше идти некуда. Такое даже скот понимал. Быка загоняешь в тупик, он враз соображает — тут ему конец и дергаться нет смысла. Стоит тихо. Ждет последний миг — свою смерть. Знает, от нее не выскочит. Неужели я глупей скотины?

— Ты мужик! Если и ошибся, живой исправить может! — встрял участковый.

— А ты, легавый, заглохни!

— Не хами, Богдан! Не плюй в руки помощи! Он многое для тебя сделал! Не смей брехать на него! Уважать перестану! Он никому из нас не сделал ничего плохого!

— Попробовал бы! Мы тоже не пальцем деланы… Живо шею набок свернуть смогем. Потому и не трогали, что не мешал нам…

— А где твои живут? — перебил Жора.

— Ты это о ком?

— О жене и дочке!

— Зачем они тебе? — удивился Богдан.

— Мне не нужны. Это точно. А вот тебе…

— Нет, они откажутся меня хоронить.

— И правильно! Ты им живой нужен! — снова вмешался участковый.

— Что б ты в этом понимал? Да если был бы нужен, давно бы разыскали и воротили в дом. Но не ко двору я им пришелся. Влез с сучьим рылом в мясной ряд. И ухватить-то добро — ухватил, да не оценил.

— О чем ты? — не понял Жора.

— Да все о том, что не по себе дерево срубил. Взял не ровню себе. Но как иначе, если любил ее одну. Никого

больше. Она для меня стала светом в окне. Откажись она, я не задумываясь наложил бы на себя руки, — признался бомж.

Участковый поморщился, услышав такие откровения, и тихо, молча пожалел бомжа.

— Да не брежу я! Не щупай лоб! — возмутился Богдан и откинул руку Казанцева. — Ты думаешь, я так и родился на бойне в дерьме и крови? Хрен! Я после армии поступил в политехнический и на третьем курсе познакомился с нею. Она уже заканчивала свой архитектурный. Мне казалось, лучше ее на свете нет. Через полгода, когда она защитила диплом, мы поженились.

Мне бы, дураку, выбить комнатуху в общежитии. А я поддался на уговоры жены и пошел жить к теще. Ты когда-нибудь жил с тещей? — повернулся к Жоре, тот отрицательно качал головой. — Значит, еще не знаешь, что такое ад на земле! Уже через месяц она стала вонять, мол, иждивенца взяли на шею. Всякий кусок хлеба считала, каждую копейку, потраченную на меня. Я по вечерам подряжался в грузчики, чтобы хоть что-то в дом принести. Жена плакала, просила не обращать внимания на тещу, а та все больше борзела.

Ну, вот. Как-то раз в выходной, жена уже была беременна, отдыхаем мы дома. Я задремал на диване в зале. Жена с тещей на кухне возились. И тут я сквозь дрему слышу, как теща зудит: «Кого в семью привела — босяка, голодранца, невоспитанного хама? Из-за него наши друзья дом забыли! А ведь они интеллигентные люди! На кого променяла свой круг? Он не только нас, себя прокормить не может. Как не стыдно ему за стол лезть, садиться рядом с нами? Столько воздыхателей имела, а за кого замуж вышла? Его стыдно людям показать. Даже правильно есть не умеет. Не знает, что делать с десертным ножом! Использует вместо зубочистки! Срам! В какой пещере ты его откопала?»

Я молча встал. Какой там сон и отдых? Вышел из дома, чтобы немного успокоиться и не сорваться, не набить теще морду. Иду по улице, глядь — доска объявлений. Нужны бойцы на бойню. И заработок указан. Такой, что я раздумывать не стал. Понял, в такой атмосфере не доживу до диплома. Взвесил, что важнее — образование или семья? Последнее перевесило. Тем более ребенка ждали. На следующий день бегом помчался на мясокомбинат. Меня тут же взяли, без вопросов…

— А жена как отнеслась к этому? — спросил участковый.

— Я сказал, что слышал тещины слова. Жена покраснела. Она всегда защищала меня перед матерью. Тут даже заплакала. Все уговаривала закончить институт. Но как? Два года — не шутки. Я предложил ей уйти в общежитие. Но жена напомнила о ребенке: «Выйду из декретного отпуска, с кем малыша оставлю? В ясли? Он там из болезней не вылезет. А дома мама присмотрит. Ты не обращай на нее внимания, рожу дитя, мать и к тебе изменится, потеплеет. Поймет, что у нас семья навсегда».

Ну, и я на своем настоял, ушел на бойню. Заколачивал очень хорошо. Домой всегда приносил самое лучшее мясо. Теща уже не смотрела, что и сколько положила мне в тарелку жена. Но за один стол со мной не садилась. Отдельно ела.

— Ну и хрен бы с ней! — не выдержал участковый.

— Я тоже так решил. К тому же жена вскоре родила дочку.

— А институт? Ты бросил его? — изумился Жора.

— Конечно! Ведь работал в две смены! — закашлялся Богдан. Изо рта потекла струйка крови. Участковый забеспокоился, заварил еще зверобоя.

— Не канитель, участковый, не мельтеши! Я все слышал, что сказал врач. Он не ошибся. Спета моя песня.

И ты сиди тихо. Не мучь меня напоследок. Не стану хлебать твои помои. Без толку они мне. Я не опоздал! Наоборот, все вовремя. На этом свете ни к чему задерживаться. Познал все, и сматывайся. На место умершего кто-то другой родится! Может, он будет счастливей?

— А отчего из дома ушел? — спросил Костин.

— Дай воды. Горит все внутри! Словно кто-то там денатурат поджег, — попросил Богдан.

— Нельзя воду! Плохо будет. Умрешь! Пей зверобой. Он лечит. Сейчас самый кризис. Одолей его! — глянул на часы Семен Степанович и подал зверобой.

— Чудак наш мент, скажи, Жор? Ему бы радоваться, что бомж откидывается, а он — спасает. Слушай! Дай воды! Коль судьба поставила точку, тебе меня не вытащить! Слабо! Пупок развяжется!

Но Костин упорно поил бомжа зверобоем.

— Ты спрашиваешь, чего я из дома смотался? А кто сумел бы остаться? — Богдан вытер ладонью кровь со щеки. — Я получал кучеряво. Обставил квартиру импортной мебелью, увешал коврами, жену с дочкой как куклят одел. А теща все зудит: «Быдло он неумытый. От него дерьмом за версту прет. Весь дом провонял, хоть из квартиры беги. Живем, как в туалете. Да еще он пить стал. Гони паршивого прочь!»

Ну, тут я не выдержал. Все пять лет молчал. А здесь, как прорвало. Вскочил, тряхнул старую колоду и высказал ей все, что думал. Всю ее биографию в цвете нарисовал и по падежам просклонял! Уж выполоскал знатно! И пообещал, коль еще пасть разинет, прямо с балкона отправлю гулять во двор.

Ох и раскудахталась старая лохань! Все приступы изобразила в минуту. За какие места не хваталась! Жена к ней с таблетками. А я набрал ведро воды да и вылил на жабу. Жена меня в спальню выталкивать. А я снял с крюка бельевую веревку, сунул под нос теще и пообещал вздернуть, если не заглохнет. Поверила, заткнулась враз. А когда я на работу пошел на другой день, она жене ультиматум. Либо она, либо я с нею останусь.

— Жена, конечно, ее предпочла?

— Она еще два года мирила нас. Хватило у нее терпенья! А я все чаще срываться стал. Сколько раз закипало — убить старую колоду. Да что там нож? Я эту трухню одним пальцем раздавил бы. Но жена… Она любила и меня, и дочь, и мать. А для меня теща злейшим врагом стала.

— Да, ситуевина — хреновей некуда! — вздохнул Казанцев.

— Представляешь, у меня в глазах стало темнеть, когда ее видел. Ладно б только это! Порой приходил на работу — в висках от всего звенело. И если бы не вкалывал бойцом, точно свихнулся б! А тут разрядку получал. Валил быка иль мерина, хряка, — так, будто не скот, а ту старую лярву уложил. В один миг. Случалось, мучил. И чем дольше скот орал и дергался, тем легче становилось мне.

Бывало, бьется в судорогах кобыла иль корова, мог бы добить одним ударом, облегчить смерть. Нет, кайфовал, как она корчится. И представлял на месте свиной иль конской — голову тещи… Ликовал! И с работы уходил успокоенный. Сорвав зло. Но со временем это стало действовать слабее. И я шел в пивбар.

Поначалу, как все, пиво пил с мужиками. Оно в голову не било. Лишь расслабляло слегка. Пока домой приходил, вовсе трезвым становился. А на тещу смотреть не мог. Меня трясти начинало. А и она не сумела остановиться. Чуть увидит, всю ее харю перекосит. Рыло красными пятнами берется. Изо рта чуть не пена. Глаза, что две пули. У меня поневоле руки к ее горлу тянулись. Нам с нею наедине нельзя было оставаться. Я это понимал. Сам себя вышвыривал из квартиры во двор, чтоб только беды не утворить. Ну, а коль вышел в подъезд, там мужики. По сто грамм мигом соображали.

— Извечная мужская солидарность! — понимающе закивал участковый и добавил:

— Вековая традиция! С нее и драки, и дружба у нас начинались. Это не переломить.

— А и зачем? — Богдан закашлялся и выплюнул на пол сгусток крови, мешавший говорить. Отдышавшись, продолжил:

— Бывало, прямо на ступенях свою закусочную устраивали. Пока жена хватится, сообразит, где я, пока позовет, мы уже не одну бутылку приговаривали. На душе враз тепло и легко становилось. В глазах все троится, ноги заплетаются. В башке звон. И хоть что теща трепись, ничего не слышал. А утром на работу… жизнь вроде полегчала, — вздохнул бомж.

— Небось, баба не выдержала? — посочувствовал Костин.