Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Тем не менее когда Изгримнур сказал наконец, что оставить Тиамака без помощи было бы не по-эйдонитски, Мириамель испытала сильное облегчение. Она не хотела уходить, даже не попытавшись спасти вранна, хотя одна мысль о гнезде гантов внушала ей непреодолимый ужас. Принцесса напомнила себе, что видела и более ужасные вещи за несколько последних месяцев. Но как она сможет уважать себя, зная, что оставила маленького застенчивого ученого на съедение этим щелкающим чудовищам?

Кадрах — который, судя по всему, боялся гнезда даже больше, чем остальные, — изо всех сил уговаривал своих спутников подождать до утра. Его доводы казались разумными: мало смысла пускаться в такое рискованное предприятие, не составив четкого плана действий, и еще меньше смысла в том, чтобы делать это после наступления темноты. Кадрах сказал, что им и без того понадобится не только оружие, но и факелы, потому что никто не может знать, какие темные переходы скрываются под грудами грязи и веток. С ним все согласились, и решение было принято.

Они нашли шелестящие заросли зеленого тростника у края протоки и разбили около них лагерь. Место было илистое и сырое, но зато оно находилось достаточно далеко от гнезда, что само по себе было неплохой рекомендацией. Изгримнур взял Квалнир и нарезал огромную охапку тростника. Они с Кадрахом обожгли его, чтобы стебли затвердели, а потом принялись обрабатывать их. Из некоторых были сделаны короткие заточенные копья, другие Изгримнур расщеплял, а в щель вставлял тяжелый камень, который потом привязывал тонкими лианами, чтобы получилась дубинка. Герцог очень жаловался на отсутствие хорошего дерева и веревки, но Мириамель одобрила результаты их работы. Гораздо спокойнее будет войти в гнездо даже с таким примитивным оружием, чем с пустыми руками. Наконец, они пожертвовали частью одежды, которую Мириамель принесла из деревни, разорвав ее на куски, которыми принцесса туго обмотала оставшиеся стебли. Потом она растерла несколько листьев дерева, которое Тиамак называл масличной пальмой, намочила в их соке тряпку и поднесла ее к костру. Мириамель обнаружила, что сок держит огонь, хотя и не так хорошо, как настоящее ламповое масло, а запах гари был ужасно едким и противным. Все-таки благодаря ему факелы будут гореть дольше, а она чувствовала, что у них будет каждая секунда на счету. Она собрала еще листьев и до тех пор втирала крошево в тряпки, пока пальцы не покрылись соком настолько, что стали слипаться.

Когда ночное небо наконец стало светлеть, Изгримнур разбудил своих спутников. Они решили оставить раненого вранна в лагере — не было смысла подвергать его новой опасности, поскольку он и так казался чуть не до смерти изголодавшимся и измученным. Если они уцелеют после попытки освободить Тиамака, то всегда смогут вернуться за ним; если же нет — у него будет возможность выкарабкаться самому.

Изгримнур вытащил из воды шест и очистил его конец от налипшего ила.

— Итак, что мы будем делать? От монаха никакой пользы.

— Он все-таки в чем-то еще сможет помочь. — Мириамель со значением поглядела на Кадраха. Тот продолжал смотреть в сторону. — В любом случае мы можем выполнить первую часть нашего плана, верно?

— Я полагаю. — Изгримнур смотрел на эрнистирийца так, словно хотел бы испробовать на нем одну из тростниковых дубинок. Он сунул шест в руки монаху. — Давай-ка берись за него. Будешь, черт побери, приносить хоть какую-нибудь пользу!

Кадрах вывел лодку из зарослей тростника в широкую часть протоки. В этот день утреннее солнце, спрятанное за грязной грядой облаков, было слабым и тусклым; но воздух был даже теплее, чем накануне. Мириамель ощутила, что на лбу выступает пот, и ей захотелось подразнить крокодилов, сняв сапоги и поболтав ногами в мутной воде.

Они скользили по протоке, пока наконец не увидели свою цель, а тогда подошли ближе к берегу и медленно двинулись вверх по каналу, стараясь пользоваться прикрытием тростника и деревьев, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными. Гнездо выглядело так же зловеще, как накануне, но снаружи, казалось, суетилось меньше гантов. Когда они подошли настолько близко, насколько посмели, Изгримнур позволил лодке подплыть к противоположному берегу протоки, чтобы окаймленный деревьями изгиб русла полностью скрыл плоскодонку от гантов.

— Теперь будем ждать, — тихо сказал он.

Довольно долго они сидели молча. Насекомые были настоящим бедствием. Мириамель боялась прихлопывать их, чтобы не шуметь, пыталась снимать мошек пальцами, но их было слишком много, и упорства им было не занимать: вскоре она была совершенно искусана. Кожа чесалась и зудела так сильно, что Мириамель боялась сойти с ума, а мысль прыгнуть в реку и утопить разом всех жуков становилась все настойчивее и настойчивее, пока она не поняла, что действительно в любой момент может сорваться. Ее пальцы вцепились в борта лодки. Будет прохладно. Прекратится невыносимое жжение. И пусть приплывают эти крокодилы, будь они прокляты…

— Вон там! — прошептал Изгримнур, и принцесса посмотрела вверх.

Меньше чем в двадцати локтях от того места, где они сидели, к воде спускалась длинная ветка. По ней полз гант. Благодаря суставчатым лапам его движения казались странно неуклюжими, но все-таки он двигался удивительно ловко и быстро. Время от времени тварь останавливалась, замирая в такой неподвижности, что ее серое в пятнах лишайника тело начинало казаться просто частью коры, особенно крупным древесным наростом.

— Толкай, — одними губами произнес Изгримнур, делая знак Кадраху.

Монах оттолкнул лодку от берега, и она медленно поплыла по течению к нависающей над водой ветке. Все старались, насколько это было возможно, оставаться неподвижными.

Сначала гант, казалось, не обратил на них никакого внимания. Когда они приблизились, он продолжал медленно ползти по ветке, терпеливо подбираясь к трем маленьким птичкам, сидевшим на ее конце. Как и охотившаяся за ними тварь, птицы, похоже, не замечали опасности.

Изгримнур сделал Камарису знак перейти на нос лодки, потом осторожно наклонился вперед, стараясь сохранять равновесие. Гант наконец заметил плывущую к нему лодку; его черные глаза туманно поблескивали, когда он раскачивался на ветке, пытаясь решить, что представляет собой приближающийся объект — угрозу или возможную трапезу. Когда Изгримнур поднял камышовое копье, гант принял решение: он повернулся и стал карабкаться назад, к стволу дерева.

— Скорее, Изгримнур! — крикнула Мириамель. Риммер изо всех сил метнул копье, лодка предательски закачалась от этого броска. Птицы поднялись в воздух, отчаянно щебеча и хлопая крыльями. Копье, за которым тянулся кусок драгоценной веревки Тиамака, пролетело несколько футов и ударило ганта. Не пробив панциря, оно упало в воду, но сила удара была достаточной, чтобы сбить животное с ветки. Гант плюхнулся в зеленую воду и через мгновение показался на поверхности, бешено колотя лапами, потом выправился и странными рывками поплыл к берегу.

Кадрах быстро оттолкнулся несколько раз, и лодка оказалась рядом с тварью. Изгримнур наклонился и с силой дважды ударил ганта дубиной. Когда тот всплыл, явно уже не сопротивляясь, герцог обмотал кусок веревки Тиамака вокруг одной из клешневатых лап, чтобы можно было подтащить тело к берегу.

— Я не хочу брать эту тварь в лодку, — сказал он, и Мириамель была как нельзя более с ним согласна.

Гант казался мертвым — головной щиток треснул, оттуда сочилась серо-голубая жидкость, — но все же никто не хотел приближаться к нему, и они использовали лодочный шест, чтобы перевернуть лежащее на песчаной отмели животное на спину. Камарис не стал вылезать из лодки, но, похоже, наблюдал за этим с тем же любопытством, что и остальные.

Изгримнур нахмурился:

— Спаси нас Бог. Они уроды, эти ублюдки, верно?

— Твое копье не убило его. — Мириамели показалось, что у них не остается почти никаких шансов на успех.

Герцог успокаивающе махнул рукой:

— У этих тварей здоровенный панцирь, так что надо бы сделать копья малость потяжелее. Тут сгодится любой камень. Не беспокойся зря, принцесса, мы сделаем все, что нужно.