История моей матери - Семен Бронин

Утром она наскоро собралась, отказалась от завтрака, ушла из дома, сулившего ей слишком гостеприимный кров и чересчур тесные объятия.

18

Однажды после занятий она увидела отца, поджидавшего ее у ворот лицея. Шел последний год учебы. Приближение экзаменов будоражило класс и меняло отношения между ученицами. Для получения степени бакалавра по философии, к чему все стремились и что давало право на продолжение учебы в высших учебных заведениях, нужно было написать несколько сочинений: на латыни и на одном из европейских языков - по литературе и на французском - по философии. Экзамен принимали не в лицее, а в Сорбонне, поблажек никому не делали, и девушки пребывали в тревожном ожидании. Рене состояла в партии отличников, которая перед всякими экзаменами набирает вес и пользуется общим спросом: она была нарасхват, и к ней невольно стали относиться лучше, чем прежде. Хоть она и понимала, что это лишь на время, до окончания сессии, но, став нужной подругам, почувствовала себя в классе иначе, увереннее. (Наши школьные успехи и достижения - это ведь как боевые ордена и звездочки на погонах военных: мы ими гордимся, когда нам ничего иного не остается, но другие почитают их лишь в парады и праздники.)

Хотя она была в приподнятом настроении: она только что объяснила Селесте правило высшей алгебры - сердце ее невольно сжалось, когда она увидела Робера. Отец ждал ее там же, где в первый раз, и с тем же рассеянным, понурым и отчужденным видом, который когда-то напугал ее и вызвал у нее тоскливое и неуютное чувство. Она снова, как в тот раз, преодолела себя и подошла к нему - он переменился в лице, дружески улыбнулся, расспросил ее о школьных делах и объявил затем, что пришел, чтобы сказать, что ее хотят видеть какие-то люди и почему-то непременно у него дома - сказал так, будто сам не знал причину этого.

- Что за люди? - недоверчиво спросила она.

- Профсоюзники. Вышли на меня по своим каналам,- и усмехнулся.- Мы же все - одна семья, при всех наших партийных разногласиях. Рабочему нужно, чтоб ему платили - остальное тоже важно, но не в такой степени...

Они договорились о времени встречи и на этом расстались.

Робер снимал другую квартирку: меньшую, чем раньше, но тоже возле Монмартра. Рене заходила к нему теперь довольно часто: накапливалось и давало о себе знать родственное чувство. Она привыкла к отцу, да и он встречал ее веселее прежнего: не выражал большой радости, но и не отгораживался от нее газетами. Теперь он видел в ней соратницу, что у иных заменяет или дополняет родительские чувства. Она, правда, не была его единомышленницей: к коммунистам он относился с теми же оговорками, что и прежде, но была политической союзницей. Он держал какое-то бюро рядом с новой квартирой, не говорил, что там делает, держал это в тайне и стал вообще немного загадочен. Кроме него дома была Люсетта. Гостей не было: Рене пришла раньше срока.

- Ну и как тебе коммунисты? - спросил отец.- Ты, я слышал, познакомилась с самой верхушкой. В "Юманите" ходишь?

- Это известно?

- А ты как думаешь? Кому надо, все знает. Какие у тебя впечатления?

- Сложно сказать.- Рене сама над этим думала, и в ней жили сомнения, удерживающие ее от принятия окончательных решений.- Они все время как в театре.- Она поглядела на отца и Люсетту, скрепляя выразительным взглядом недоговоренность своих слов, и затем объяснила: - Слишком громко говорят на митингах, чересчур весело вспоминают, как сидели в тюрьмах. Ощущение неестественности. Думаешь сначала, что это на людях, а когда видишь их ближе, в домашней обстановке, оказывается то же самое.

- Ты Кашена имеешь в виду? - Отец отличался излишней дотошностью.

- Неважно.- Она не любила переходить на личности.- Это общее явление... С русскими тоже не совсем ясно.- Отец весело хмыкнул, а Люсетта вспыхнула: она и до того точила на Робера зуб, а веселость его вконец ее разозлила.-Говорят о них, как слуги в пьесах об отсутствующих хозяевах: шепчут в сторону: "Ох уж эти русские!".. Дорио позволяет себе говорить без стеснения, но за это его, кажется, и не любят... - и глянула вопросительно: может, он что подскажет.

Отец пожал плечами, уклонился от разговора:

- Не знаю. Это ваше дело, внутреннее.- Видно было, однако, что он доволен дочерью: - Тебе, вижу, в рот палец не клади - по локоть откусишь... У вас там раздоры - поэтому они все такие взвинченные... Кто теперь за главного?

- Вроде Дорио, Селор и Барбе.- Рене начала следить за перемещениями в руководстве: без этого невозможно было разобраться в отношениях ее товарищей.- Был Трент - его сняли.

- Барбе за главного,- подтвердил отец. - Но это временно. Дорио под него копает, а под Дорио все прочие. Земля под каждым ходуном ходит. Хотя тот, кто действительно что-то значит,- важно прибавил он: он, видно, знал больше, чем полагалось простому профсоюзнику, да еще из анархистов,- на все плюет и делает свое дело... Что ты хочешь от легальщиков? Они же обречены на разыгрывание спектаклей. Послушаешь их: надо за оружие браться и громить мэрию или что под рукой окажется. А он придет домой, облачится, что твой буржуа, в халат и в ночной колпак, преспокойно ложится спать и забывает о том, что говорил на митинге. Они говорят: это для того, чтоб держать народ в напряжении - не сегодня-завтра вспыхнет восстание, все должны быть готовы взяться за оружие, но мы-то знаем, что это не так. И они знают. Вот и выходит балаган. А чтоб больше пыли в глаза пустить да совесть очистить, в тюрягу сходят: будет что рассказать и чем похвастаться. Все для дураков, Рене, и я вижу, ты на эту удочку не попалась. Раз спрашиваешь об этом.

- Мне надо решать,- объяснила она.- Если через год в высшую школу поступать, то, наверно, лучше повременить со всем этим.

- Да уходи совсем и навсегда!..- Это вмешалась в разговор Люсетта: до сих пор она сдерживалась в присутствии Рене, а тут разошлась не на шутку.-Зачем тебе этот маразм?! За который никто не платит? - За время, что прошло с памятных уроков музыки, она ожесточилась, почерствела и подурнела. Ей было далеко за сорок.

- Начинается! - Робер отвернулся.

- А что ты можешь возразить на это? - враждебно сказала она ему.- Ты же сам все сказал! Может, ты к себе это наконец применишь? Сам же говоришь балаган для дураков?

- У революционеров своя логика,- сказал Робер.- И разные бывают революционеры. Не одни только легальные.

- Я одного только вижу! И что за логика еще?! - взорвалась та.- Чтоб жена весь день работала, пальцы о рояль разбивала, а ты в своем бюро время проводил - не знаю, за кого ты там: за сторожа или за сводника!

Робер покачал головой:

- У тебя других фантазий нет? Я не хочу ни от кого брать денег, не понятно разве? - Он глядел с нарочитой веселостью.- Деньги - это кабала: сунь голову, тебе тут же хомут на нее накинут. А так все просят, одолжаются. Я анархист - мы денег не признаем,- еще и пошутил он.

- Признаешь только те, что я зарабатываю! Барон какой!.. Да что ты хоть там делаешь? - воскликнула она и обратилась к Рене как к свидетельнице.-Пять лет с ним живу и никак понять не могу!

- А тебе и не надо,- добродушно сказал Робер.- Существует конспирация.

- Чье это бюро, отец? - Рене уже понимала кое-что в этих делах.

- Было анархо-синдикалистов.

- А теперь?

- Тоже их. Только не платят. Денег нет, а к русским на поклон идти не хотят.

- Но кто-то платит за все? За аренду. Она высокой должна быть.

- Большая,- признал он.- Но не такая, как ты думаешь. Контракт до войны заключался - деньги, по нынешним понятим, мизерные, такими и остались, поскольку плата не изменилась. Но платить надо, а когда денег нет, то маленькие или большие - все одинаково... Я плачу - кто ж еще? - втихую пояснил он, будто Люсетты не было рядом.

- Видали! - вознегодовала та.- Он, видите ли, платит! Хоть бы ты чаще приходила, Рене,- может, я еще что узнаю! Это ты платишь, Робер? А может, я с моею подагрою?!

- Не ты. Есть и другие источники. Но после оплаты счетов ничего не остается,- признал он.- Что ж делать? - Он пожал плечами.- История - это такая дама: не любит, когда к ней пристают с неоплаченными счетами.

- Что?! - взорвалась его конкубинка.- Ты меня сегодня добить хочешь!.. Вот и женился бы на ней, на даме этой! Хорошая бы вышла парочка!

- С историей? Мы и так с ней помолвлены,- пошутил Робер. И чтоб не звучало похвальбою, прибавил: - Не я один. Она вон тоже.- И указал на дочь.-Мы оба с ней повенчаны.

- Христовы невесты! - не выдержала та.- Обоего пола! Не слушай его, Рене! Учись, получи какую-нибудь профессию - чтоб этих Альфонсов в глаза не видеть! Подальше от них держись и живи в свое удовольствие! Ты знаешь, что такое жить в свое удовольствие, Робер?

- Знаю. Только этим и занимаюсь.

- За счет других! Революционер чертов! Коммунист проклятый!

- Я не коммунист. Ты меня не обижай.

- А кто ж ты есть?

- Я сам по себе. Маркса, правда, иной раз почитываю.- Он повернулся к дочери, посчитав разговор с женой законченным.- Что верно - так это то, что не нужно нашему брату обременять себя семьею. Не выходи замуж, Рене. Пока впритык не припрет. У меня, например, это не получилось. Сколько ни пробовал, все боком выходит.- Это была запоздалая месть Люсетте.