Скитание некроманта (СИ) - Рус Агишев

  - Орел! - уже не сдерживаясь, по настоящему усмехнулся комбат. - Давай, Михеич, давай. Ты уж, родной постарайся.

  На поле тем временем началось движение. У самой его кромки, где горел подбитый еще в самом начале боя танк, появился немецкий бронетранспортер. Издалека было видно, как высаженные пехотинцы забегали тараканами, занимая позиции для броска на советские позиции.

  - Приготовиться к бою! - отдал по цепи приказ комбат, взведя затвор автомата. - Что же вам, твари, надо от нас на этот раз?

  Наблюдая за мельтешащими немцами, комбат прокручивал в уме будущий рисунок боя. "На этот раз танки в центре не пойдут, - размышлял он, прикидывая направление главного удара. - Утром они здесь хорошо по шапке получили, - он на мгновение залюбовался продолжавшими чадить машинами противника. - Значит, остается или правый или левый фланг... Справа низкий овражек. Танки пройдут, но скорость придется сбросить. Так, а слева у нас практически шоссе - езжай не хочу".

  Однако, противник с первых же минут спутал все карты. Вместо привычного массивного кулака, состоящего из десятка танков и многочисленной пехоты, к линии окоп медленно приближались лишь солдаты.

  - Вот гады-то! - через несколько минут ахнул комбат, заметив как из-за спин солдат начали появляться фигуры в цветастых платьях. - Прикрыться, значит, решили?!

  Вдруг, слева от него раздался голос:

  - Товарищ майор, что-то танков не слышно. Одна пехота что-ли?

  Он щурил свои подслеповатые глаза, пытаясь разглядеть что творилось на поле.

  - Это, Михеич..., - только открыл рот командир, как в знойном воздухе раздалась усиленная мегафоном русская речь.

  - Доблестный русский солдат! - безбожно коверкал слова переводчик. - Ты доказал, свой смелость и отвага. Ты - настоящий солдат и мы готовы предоставить тебе почетный плен! Тебя ждет теплая чистая постель, сытная еда и хорошие условия! Посмотри на поле! Немецкое командование привело твоих мать и отец, бабка и дедка, жена и маленькие детки. Они зовут тебя к себе. Бросай оружие и сдавайся! Мы не воюем с русским солдатом! Немецкая армия воюет с большевиками и евреями!

  Серо-цветная линия, тем временем, медленно но неуклонно приближалась к советским окопам. Вскоре, уже можно было различить лица людей, бредущих под дулами автоматов. Женщины с плачем прижимали к себе маленьких детей, словно так можно было их защитить от смертоносного металла. Они протягивали к детей, умоляя пощадить хотя бы их.

  - Русский солдат! - продолжал надрываться мегафон. - Твое сопротивление бессмысленно! Сдавайся! Здесь твои родители, жена и дети. Не стреляй в них!

  Комбат трясущими рукам в очередной раз отстегнул и вновь пристегнул магазин с патронами.

  - Добре, - пробормотал он, ощущая тяжесть набитого патронами диска. - На всех хватит! И на них и на нас!

  Живой щит уже поравнялся с танком, который батальон поджег в утренней атаке последним. Еще пять - десять минут и враг выйдет на рубеж "одного броска". Медлить было нельзя.

  - Батальон! - хрипло заревел комбат, поднимаю руку. - Огонь!

  Окопы в мгновение ока окутались пламенем, выпуская рой металлических пчел.

  - Огонь! - не переставая хрипел командир, поливая из автомата продолжавшие подниматься и бежать фигурки людей. - Дави! Дави!

  За несколько минут боя на ногах остались лишь наступающая немецкая пехота. Весь живой щит был выкошен под чистую: поле было беспорядочно усеяно белыми и цветными пятнами. Однако, гренадеры противника рвались вперед, как заведенные, не обращая внимания ни на плотный винтовочный и автоматный огонь, ни на попадавшие под ноги тела.

  - На! На! - оскалив зубы, кричал молоденький лейтенантик. - Получи! ... Патроны!

  Ответа не было.

  - Гуляев, патроны! - вновь крикнул лейтенант, не поворачивая головы.

  Снова молчание. Молодой якут уже давно лежал на дне окопа, вперив остекленевший взгляд в небо.

  - Гуляев, - осекся он, увидев мертвого бойца. - Братки, патронов бы самую малость..., - беспомощно огляделся он по сторонам.

  На десятки метров в обе стороны окоп был пуст; то там то здесь лежали тела убитых, но так и не выпустивших из рук оружие. Лейтенант бросился сначала к одному солдату, но тот был пустой, потом ко второму. Знакомый подсумок оказался полон лишь у четвертого.

  - Вот вы где, - бормотал он почерневшими губами. - Сейчас, мы им зададим!

  Вдруг, совсем рядом грохнул такой силы взрыв, что лейтенанта выбросила из окопа. Глотая воздух как вытащенная из воды рыба, он ошарашенно водил головой по сторонам. Следующий взрыв разнес бывший штабной блиндаж, подняв в воздух целую тучу земли и дерева.

  - На землю! На землю! - орал кто-то издалека. - На землю!

  Лечь в этот момент, означало сдаться. Он даже в мыслях не мог себе такого позволить. "Лег - значит, сдался! - билось у него в голове. - Только вперед! Вперед!". С колен на четвереньки, с четверенек на ноги лейтенант вставал целую вечность...

  - Ложись, дурья бошка! - не мог кто-то успокоиться. - На землю!

  Винтовка осталась где-то там, в засыпанном окопе. Он вытащил пистолет и, подняв руку, прошептал:

  - Вперед, братцы! В атаку... Вперед!

  Почерневшая фигура медленно пошла на запад. На глазах залегшего и огрызающего очередями противника из окоп, где, казалось, никого в живых уже не должно было остаться, начали подниматься люди. Оборванные, с наспех перебинтованными конечностями, солдаты с трудом выбирались на поверхность и, сжав оружие, спешили за лейтенантом.

  Может ли человек быть сильнее стали? Может ли он побороть свой страх перед смертью? Видимо, каждый из немцев, смотревших в этот момент на мир через прорезь прицела, утвердительно ответил на эти вопросы. Сначала один пехотинец нервно задергал головой, в поисках командира, потом приподнялся второй, с испуганным лицом оглядываясь назад. Страх читался на их лицах, необъяснимый ужас овладевал их сердцами. Медленно приближавшиеся красноармейцы, идущие в последнюю атаку, казались им бесплодными тенями, сошедшими из ада. Наконец, кто-то из солдат не выдержал и с криками побежал в спасительный тыл. За ним всколыхнулась вся остальная масса: гренадеры поднимались с земли и, бросая оружие, неслись в прочь.

  Однако, и там их ждал ад. Штабные палатки, склад с боеприпасами, зенитная батарея, три оставшихся танка, то есть все то, что и было тем спасительным и долгожданным тылом, исчезало на глазах. Тяжелые грузовики, полные солдат, неожиданно вспыхивали ярким огнем и, взрываясь, осыпали все вокруг дождем огненных осколков. В панике мечущиеся человечки, беспорядочно стрелявшие во все что движется, в мгновение ока превращались в живые костры.

  Взрывы следовали один за другим. На воздух поднимались оторванные танковые гусеницы, башни, солдатские каски, части человеческих тел...

  - Батальон, стоять! - проревел комбат, опуская выставленную штыком вперед винтовку. - Братцы, родненькие, это же наши! - он говорил и сам не верил в свои слова. - Пришли, братцы! Пришли!

  Редкий строй брошенных на смерь солдат остановился. Обгоревшие в огне солнца и боя лица опустошенно смотрели в сторону запада, где продолжало что-то взрываться. С гулким уханьем стреляло какое-то орудие, раздавались автоматные очереди. Вдруг, лейтенант упал на колени и зарыдал.

   Глава тридцать первая

  В одном из глухих белорусских селений долго не могу уснуть малыш. Он ворочался и плакал, пока, наконец, терпение его бабушки не кончилась и она не предложила рассказать ему сказку.

  - А что за сказку ты мне расскажешь? - моментально притих ребенок.

  Бабуля улыбнулась в ответ и, сделав таинственное лицо, прошептала:

  - А расскажу я про Ивана, Матренина сына, которого жил у нас тут недалеко.

  Малыш, почувствовав, что сказка будет не самая веселая, осторожно закутался в оделяло, оставив наружу лишь свои любопытные черные глазенки.

  - ... Жила была Матрена в одном селе. Мужа ней не было - сгинул он на войне. Как ушел ранним утречком, так больше от него и не было вестей. Погоревала, погоревала Матрена, да и стала сына одна воспитывать.

  Души она в нем не чаяла. Да, и было за что его любить! Рос мальчик хороший, пригожий! Что мать его не попросит, сразу же сделает. А уж какой хороший он был! Слабого не обидит, обиженного пожалеет убогому поможет!

  Был у него только один изъян, а может и не изъян это. Любил Ваня забавы молодецкие, да такие, чтобы кровь в жилах играла, чтобы душа пела от счастья. Прыгнет он бывало в седло и помчится по лесу не разбирая дороги. Ветки его хлещут, норовят глаза выколоть, с седла сбросить, а ему хоть бы что! Или самой ранней весной залезет в бурную речку и плавает пока не посинеет!