Цветущий сад - Маргарет Пембертон

Нэнси не стала спрашивать, чью руку Зия держала в те далекие молодые годы.

— Я родилась на Ганновер-стрит, всего в нескольких ярдах от дома твоих родителей. Для меня это место до сих пор остается самым волнующим в мире. Там было множество устричных баров, рыбных ларьков и парикмахерских. А когда у нас появлялись деньги, мы ходили в дешевый театр. — Она засмеялась. — Чтобы немного подзаработать, мы прислуживали в церкви Святого Леонардо. — Улыбка ее увяла. Нэнси вспомнила, что на Ганновер-стрит была еще церковь Святого Стефана. — Иногда мы посещали мюзик-холл на Тремонт-стрит. А однажды побывали даже в театре на Центральной площади.

Зия сидела у открытого окна в комнате Нэнси, подперев подбородок руками, и в глазах ее отражался тот, прежний мир.

— Мы любили купаться в Чарлз-речке, а по воскресеньям после полудня бродили по парку Франклина, и Чипс рассказывал мне о своих мечтах, как он станет мэром или губернатором. — Она снова рассмеялась. — Или президентом, хотя он не осмеливался произносить это вслух. Моя матушка угощала нас лепешками и рыбной похлебкой. Чипсу нравилась эта еда. К тому времени семья О'Шогнесси уже разбогатела, и повара в их доме уже не варили похлебки, не делали ни заварного крема с орехами, ни мороженого. А я любила готовить. — Зия удивленно посмотрела на свои белые, как лилии, красивые, ухоженные руки. — Правда, за последние десятилетия я сама не приготовила для себя ничего, кроме сандвича, а в те дни часто пекла индейский пудинг, брусничный пирог и сдобные булки. — Последовал тяжелый продолжительный вздох. — Это было так давно. Мне хотелось всю жизнь печь пироги и лепешки для своих проголодавшихся детей. Я решила не расставаться с кухней и никогда не передавать детей в руки гувернанток и нянюшек. Моя мать любила повторять, что кухня — сердце дома. — Зия грустно усмехнулась. — Выйдя замуж за Дьюарта, я больше никогда не занималась кухней и очень редко видела своего сына.

Она надолго замолчала. Нэнси тоже не нарушала тишины. До сих пор Зия ни разу не упомянула имени своего мужа. Казалось, это может омрачить ее приятные воспоминания. Она встала.

— Десятого я планирую устроить костюмированный бал. Лейтмотив — восточные правители. Я знаю, дорогая, ты не привезла с собой портниху, но не стоит беспокоиться. На такие случаи у меня есть первоклассные мастерицы. Сама я хочу появиться в образе Екатерины Великой, властной российской царицы. — Она ласково поцеловала Нэнси в щеку. — А как ты смотришь на то, чтобы предстать шведской королевой Кристиной? Ясно, что она не имела отношения к Востоку, но я допускаю некоторые поэтические вольности. С тех пор как появились фильмы с участием Гарбо, это будет вполне в духе времени. Во всяком случае, я оставляю этот образ за тобой. Мне очень хочется, чтобы ты наконец покинула эту затемненную комнату и появилась на балу. Жизнь — для того, чтобы жить и радоваться.

В этот вечер Вир, увидев Нэнси, от восхищения раскрыл рот. Она была в платье от Шанель. Это было воздушное творение из бледно-оранжевых, желтых и розовых цветов, хаотично разбросанных на белом фоне. Ворот спереди был высоким, спина обнажена. Юбка плотно облегала бедра, а ниже, от колен до пола, расходилась множеством оборок.

— Ты выглядишь просто великолепно, — сказал он и благоговейно вручил ей позолоченную шкатулку.

В ней были бриллиантовые серьги. Когда он вдел их в ее уши, они засверкали множеством ярких искорок.

— Это фамильные драгоценности, — соврал он. — Подарок, от которого ты не можешь отказаться. — Он поцеловал ее и, предложив руку, направился с ней в сверкающий огнями зал.

Нэнси, хорошо разбираясь в моде, сразу отметила, что высокая и стройная леди Майклджон сделала правильный выбор, надев платье от Вайоннет. На златокудрой Саманте Хедли прекрасно сидело черное платье от Ланвена в сочетании с ярким шарфом, закрывавшим шею и плечи. Бобо была восхитительна в крепдешиновом платье малинового цвета. Венеция Бессбрук тоже поразила всех своим нарядом. На ней было платье из серебристого ламе, чувственно облегающего каждый изгиб ее тела. На плечах лежал мех серебристой лисицы. Ногти были покрыты серебристым лаком. Волосы и веки тоже отливали серебром, так же как и невидимые публике соски грудей. Венеция никогда ничего не делала наполовину.

Мадлен Манчини в черном платье из баготского крепа, созданном Адрианом, который одевал таких звезд, как Марлен Дитрих и Грета Гарбо, явно злилась. Ее горностаи и изысканная ткань платья тускнели рядом с великолепием Венеции.

Лавиния Мид выглядела настоящей пышной красавицей с полотен Рубенса. Ее полные руки и плечи были обнажены, грудь довольно смело открыта взорам публики. На ней было платье из красного бархата, яркий цвет которого резко бросался в глаза и контрастировал с ее волосами.

— Тебе не кажется, что она плохо различает цвета? — обратилась Джорджиана к Нэнси с явной предвзятостью. Сама она была одета в вечернее шелковое платье из фая кофейного цвета.

Зия мелькала среди гостей в изумрудном шелковом платье с широкими рукавами. Облако блестящих вьющихся каштановых волос делало ее похожей на семнадцатилетнюю девушку.

Графиня Запари предпочла белый шифон, в котором она выглядела юной застенчивой дебютанткой.

— Мне кажется, леди Мид не очень разбирается в одежде. По-видимому, ее интересует что-то другое, — осторожно заметила она.

— В самом деле? — удивилась Джорджиана, слегка наморщив лоб. — Я и не предполагала.

Нэнси, уже со вторым бокалом шампанского, улыбнулась. Графиня Запари продолжала, не поняв язвительного замечания Джорджианы:

— Она помогает мне с моим французским. Когда Леопольд жил в России, в его доме все говорили только по-французски. — Она сконфуженно улыбнулась. — Я родилась в изгнании и не получила образования, достойного жены Леопольда, поэтому леди Мид занимается со мной каждый день.

Взгляд Джорджианы Монткалм смягчился. Ею овладело желание обнять это невинное дитя.

— В таком случае я больше не сделаю ни одного критического замечания в адрес Лавинии. Пусть одевается как турок, я не пророню ни единого слова.

Графиня Запари благодарно улыбнулась. Ее муж, попросив прощения у князя Васильева, подошел к ним. Графиня при виде его притихла. Улыбка ее увяла. Когда не в меру щепетильный граф увел ее, Нэнси и Джорджиана молча переглянулись. Графиня наверняка была несчастна, о чем приходилось только сожалеть.

— Дорогая, это, конечно, Шанель, — услышала леди Каррингтон тихий голос из-за пальмы. — Если Нэнси Камерон тоже одевается у нее, может быть, и нам стоит сменить наши привязанности…